Михаил Зощенко - Полное собрание сочинений в одной книге
Фашист, вытянувшись в струнку и затаив дыхание, смотрел на командира. Вкрадчиво сказал ему, почтительно наклонив голову:
— Буду принести пользу. Буду шить, чинить, гладить, мыть…
Командир усмехнулся. Потом нахмурился:
— Ну зачем он тут…
Махнув рукой, отошел. Фашист провожал его глазами.
Начиная с другого дня, фашист стал ревностно помогать партизанам в их хозяйственных делах. Ходил за водой. Колол дрова. Собирал хворост. Убирал и чистил землянки. Работал до вечера не покладая рук. При этом вытягивался в струнку перед каждым, кто появлялся, отдавал честь. Делал он это необыкновенно торжественно — корпус его замирал в неподвижной позе, а голова его медленно вращалась вслед идущему. Он, как говорится, «ел глазами начальника».
Тянулся он перед всеми, даже перед связным Федюшкой, которому было тринадцать лет. И Федюшка этот, вкусив сладость почета, не смог уже в дальнейшем перебороть своих искушений — он то и дело показывался, чтоб получить должное.
Но особый ритуал фашист устраивал, когда появлялся командир. Тогда он настолько замирал и так подавлял в себе всякое дыхание, что казалось, не солдат стоит, а каменное изваяние, готовое, впрочем, рассыпаться в прах от одного взгляда.
Командир всякий раз хмурился и старался избежать такой встречи. Но он не смог избежать забот и внимания фашиста. Тот с особым старанием убирал площадку перед землянкой командира. Посыпал песком дорожку. И елочками украшал вход в землянку.
А в свободное время подходил к землянке командира и, приняв неподвижную позу, простаивал так некоторое время, выражая этим свои трепетные чувства к высокому начальнику.
Собрав однажды первые подснежники, фашист поставил их в консервную банку и попросил связного Федюшку отнести эти цветы в землянку командира.
Командир пришел в уныние, получив эти цветы. Сказал своим товарищам:
— Изнемогаю от этого гитлеровца. Он буквально побивает меня своей угодливостью. И этим портит людей. Взгляните на Федюшку. Это был тихий подросток. А теперь он стал дерзить. И каждую минуту жаждет, чтоб гитлеровец отдал ему честь. Нет, вот придет самолет, и я отошлю этого нациста в тыл. Пусть он идет к черту на рога. Мне он здесь не требуется.
Проходя однажды мимо пленного, командир остановился и сказал ему:
— Вот твой преподобный Гитлер объявил всему миру, что вы раса господ. А разве в тебе есть хоть капля этого мирового господства? Ведь ты склоняешься перед каждым, кто стал твоим хозяином, перед каждым согласен как угодно унижаться, чтобы этим сохранить свою драгоценную жизнь.
Что-то дернулось в лице нациста. Отрывисто он сказал командиру:
— Я не унижаюсь, я подчиняюсь обстоятельствам. Кто не умеет подчиняться, тот не умеет повелевать.
Усмехнувшись, командир сказал:
— Смотря какое подчинение. А твое подчинение — это, понимаешь, стремление к рабству. Вот в чем сказался твой характер гитлеровского солдата, а не в господстве, о котором раззвонили на весь мир.
Фашист почтительно молчал. Командир сказал ему:
— Ну хоть рассердись на меня, куроцап. Покажи, что у тебя еще теплится человеческое достоинство, которое должно быть выше, чем многое другое.
Гитлеровец молчал. Махнув рукой, командир ушел.
Дня через два самолет приземлился недалеко от лагеря партизан. Привез различные грузы. И захватил с собой одного тяжелобольного и двух раненых.
Командир сказал пилоту, показав на фашиста:
— Прихватите еще одного пассажира, а то он сильно мешает мне.
Перед тем как сесть в самолет, гитлеровец протянул вперед свои руки и сказал:
— Завязайте мне руки.
— Зачем? — спросили партизаны.
Гитлеровец сказал:
— Когда враг связан, летчик спокойно летит.
Партизаны рассмеялись. Связали бечевкой руки нацисту. Когда самолет улетел, командир сказал:
— Фу, как-то легче стало.
Консервную банку с подснежниками командир выбросил из землянки. И ударил по этой банке ногой, как по футбольному мячу.
Засмеявшись, сказал:
— Нет, верно, как-то легче стало, проще, не так душно.
25. Федот, да не тот
Уже с конца сорок третьего года население приходило в партизанский отряд как в свое советское учреждение, находящееся в тылу у немцев.
Приходили люди по многим своим делам. И даже, не страшась немцев, везли на санях больных — лечиться.
Врач в отряде был совсем молоденький человек, и многим он казался из недоучившихся, однако он имел диплом и вполне порядочно лечил людей. И тем самым он еще в большей степени усилил популярность отряда.
Помимо лечения люди приходили за газетами, за справками и с жалобами на те или иные непорядки. Много жалоб поступало на старост, на немецких комендантов и на всякого рода прохвостов, желающих погреть руки на человеческом горе.
Между прочим, в отряд пришел один гитлеровец, солдат, служивший в комендатуре, при волости. Пришел он с жалобой на своего коменданта, который побил его по лицу.
Командир отряда сказал фашисту:
— То, что тебя смазали по харе, это, конечно, нехорошо. Хотя нам-то какое дело, кто кого у вас бьет. Это уж, так сказать, ваши внутренние дела. Мы-то при чем?
Фашист ответил командиру, что он желает вступить в партизанский отряд, чтоб сражаться против коменданта. Командир сказал:
— В отряд я тебя принять не могу, однако отправлю в штаб бригады, пусть там рассудят твою судьбу. Кстати, как фамилия твоего подлеца коменданта?
— Обер-лейтенант Трюммер.
Командир воскликнул:
— У нас на этого коменданта уже три жалобы имеются. Ладно, учтем и твою, поскольку ты обратился к нам за справедливостью.
Вскоре после этой истории в отряд явилась пожилая женщина. Она тоже принесла свою жалобу на этого коменданта. С плачем рассказала свою грустную историю.
Оказывается, этот комендант приказал дать ей двадцать пять розог. И вот за что. У нее было два постояльца, два солдата, которых поместили в ее избе. Но это были не немцы, а, по ее мнению, испанцы. Так эти два испанца украли у нее теленка, согнали его со двора и продали его.
Женщина обратилась с жалобой в комендатуру. Причем заодно пожаловалась и на фашистов, которые ранее этого перебили у нее всех кур и гусей и взяли из сундука все ее тряпки и костюм ее мужа.
Комендант прогнал эту женщину. Но она была настойчивая. Она еще раз пришла в комендатуру и сказала, что она дойдет до высшего начальства, если ей не покроют убытков. Тогда комендант велел дать ей двадцать пять плетей за ее настойчивое домогательство.
Рассказывая это, женщина плакала. Сказала:
— Меня, советскую женщину, наказали плетьми. Теперь я людям стыжусь в глаза глядеть.
Командир успокоил ее, сказал ей:
— Ну, это дело переполнило чашу моего терпения. Одного коменданта мы в свое время уже убрали, уберем и этого, снимем его с должности. Будьте спокойны и всецело положитесь на нас. И, главное, не плачьте, не горюйте, мамаша. Злодей будет наказан.
Командир послал в волость одного опытного разведчика выяснить обстановку.
Вернувшись, разведчик доложил, что при комендатуре этот комендант не проживает. От страха перед разведчиками он живет в уездном центре, а в волость приезжает лишь по служебным делам. Причем в волости имеется большой немецкий гарнизон и крупный полицейский отряд. Так что убрать коменданта в самом управлении не представляется возможным без значительного риска.
Командир сказал:
— В таком случае придется нам выставить заставу где-нибудь на дороге и при следовании коменданта кинуть в машину связку гранат, чтоб тем самым облегчить ему путешествие на небо.
Вскоре выяснили, по какой дороге ходит машина. И в укромном месте поставили заставу.
Заставе не пришлось долго ждать. Операция удалась в первый же день. Гранаты были кинуты удачно. Машина почти развалилась на куски, и седоки получили то, что заслужили.
Однако через день выяснилось, что в машине ехал не комендант, а его помощник.
Партизаны не без смущения доложили об этом командиру. Сказали, разведя руками:
— Федот, да не тот, товарищ командир. Ошиблись.
На это командир ответил:
— Печаль, конечно, не велика, что ошиблись. В конце концов и того, и другого, и третьего, и всех их надлежит убрать. Но все-таки хлопот нам прибавится. Дело так не оставим. Дожмем до конца. Уберем мошенника с его пути. Настигнем его, хотя бы он был уже в раю.
Вскоре партизаны повторили свою операцию. Но и на этот раз в машине был не комендант. Это был какой-то их калькулятор, ехал в комендантской машине.
Партизаны сказали командиру:
— Все они, товарищ командир, исключительно похожи друг на друга. Все они на одно лицо — белые, одутловатые и в машине держатся неподвижно. Не приходится удивляться, что мы опять ошиблись.
