Джейн Остен - Гордость и предубеждение
— А ведь мне на него открыли глаза! Если бы я тогда знала, что я могла, нет, что я была обязана предпринять! Но я не понимала — боялась зайти слишком далеко. Страшная, непоправимая ошибка!
Дарси ничего не ответил. Возможно, что, прохаживаясь по комнате, погруженный в печальные размышления, он даже не слышал ее слов. На лбу его прорезались глубокие морщины, он был мрачен. Элизабет вскоре обратила на него внимание и сейчас же все поняла. Ее власть над ним кончилась. Все должно было кончиться при таком семейном позоре, при столь явном свидетельстве глубочайшего бесчестия. Ей нечему было удивляться, не в чем его упрекнуть. Но мысль о том, что ему удалось преодолеть свое чувство, ничуть не облегчила ее душевной муки, не ослабила ее горя. Напротив, она как будто явилась тем толчком, который был необходим, чтобы раскрыть ей глаза на собственное сердце. И еще никогда она не сознавала с такой отчетливостью, насколько сильно она могла бы его полюбить, как именно сейчас, в ту самую минуту, когда ни о какой любви между ними больше не могло быть и речи.
И все же, хотя мысли о самой себе и промелькнули в ее сознании, они не могли завладеть им надолго. Унижение, горе, которые всем причинила Лидия, быстро оттеснили все другие переживания. Уткнувшись лицом в платок, Элизабет вскоре забыла обо всем остальном. И только после нескольких минут молчания она вновь стала воспринимать окружающее, прислушавшись к голосу своего собеседника, в словах которого одновременно с участием ощущалось и некоторое замешательство.
— Вы, должно быть, давно ждете моего ухода. Мне нечем оправдать свою медлительность, разве лишь искренним, хоть и бесплодным сочувствием. Боже, если бы только я мог что-то сделать или высказать для смягчения вашего горя! Но для чего надоедать вам пустыми пожеланиями, как будто добиваясь благодарности?.. Боюсь, это печальное событие лишит мою сестру удовольствия видеть вас сегодня в Пемберли?
— О да! Будьте добры извиниться за нас перед мисс Дарси. Скажите ей, что срочное дело потребовало нашего немедленного возвращения. Скрывайте от нее ужасную правду, пока будет возможно. Я понимаю, это продлится недолго.
Он с готовностью обещал блюсти тайну, еще раз выразил ей сочувствие, понадеялся, что все обернется не так плохо, как можно было пока ожидать, и, попросив передать поклон ее родным, удалился, бросив на нее прощальный пристальный взгляд.
Когда он вышел, у Элизабет мелькнула мысль, что они вряд ли когда-нибудь встретятся с той сердечностью, которая отличала их встречи в Дербишире. И, оглянувшись назад на все их знакомство, полное перемен и противоречий, она вздохнула по поводу изменчивости душевных стремлений, которые сейчас были направлены на то, чтобы это знакомство сохранить, а еще недавно — на то, чтобы как можно скорее с ним покончить.
Если уважение и признательность — подходящая почва для сердечной привязанности, то перемена чувств Элизабет не должна казаться невероятной или фальшивой. Но если, напротив, склонность, возникающую на такой основе, считать надуманной или неестественной — в противоположность увлечению, которое якобы так часто рождается с первого взгляда, еще до первых слов, сказанных друг другу будущими влюбленными, — то перемену чувств Элизабет можно оправдать только тем, что у нее уже был небольшой опыт романтической привязанности к Уикхему и что бесславный конец этой привязанности мог подсказать ей иной, менее трогательный путь поисков друга сердца. Как бы то ни было, разлука с Дарси навела ее на грустные размышления. И когда ей пришло в голову, что эта разлука является одним из первых печальных последствий позора ее сестры, боль в ее душе, вызванная поступком Лидии, обострилась еще сильнее. После второго письма Джейн она ни на миг не допускала мысли, что Уикхем может жениться на Лидии. Никто, кроме Джейн, не стал бы, по ее мнению, утешать себя подобной надеждой. Ход событий выглядел достаточно ясным. До тех пор пока она знала содержание лишь первого письма, она недоумевала, как это Уикхем вздумал жениться на девушке, за которой не получал ни гроша. Ей казалось непостижимым, что Лидии удалось привязать его к себе. Но теперь все стало на свои места. Для приключения подобного рода она была достаточно привлекательной. И хотя Элизабет не предполагала, что ее сестра сознательно решилась на побег, не имея в виду замужества, ей не трудно было поверить, что ни добродетель, ни здравый смысл не помешают Лидии стать легкой жертвой своего соблазнителя.
Пока полк стоял в Хартфордшире, Элизабет не замечала, чтобы Лидия проявляла к Уикхему особую склонность. Но она отлично знала, что сестре достаточно самого небольшого поощрения, чтобы броситься на шею кому угодно. Ее избранниками бывали то один, то другой офицер, по мере того как оказанное ей каждым из них внимание поднимало его в ее глазах. Привязанности ее непрерывно менялись, но сердце никогда не оставалось свободным. И этой девчонке было оказано доверие и позволено жить без необходимого присмотра! О, как болезненно отзывалась теперь эта мысль в ее душе!
Она жаждала скорее вернуться домой, чтобы самой все слышать и видеть, во всем принимать участие и делить с Джейн все заботы, обрушившиеся теперь в их расстроенном доме на нее одну, так как мистер Беннет отсутствовал, а мать была не способна вести хозяйство и сама нуждалась в постоянном уходе. Уверенная, что для Лидии ничего уже нельзя сделать, она все же придавала огромное значение вмешательству мистера Гардинера. Поэтому до тех пор, пока он не вошел в комнату, она жестоко страдала от нетерпения. Мистер и миссис Гардинер поспешно вернулись, встревоженные сообщением слуги о внезапной болезни племянницы. Заверив их в том, что она чувствует себя вполне здоровой, Элизабет тотчас же сообщила им причину поднятой ею тревоги, прочитав оба письма вслух и с особым волнением подчеркнув приписку в конце второго письма. Хотя Лидия никогда не была любимицей Гардинеров, их не могло не опечалить полученное известие. Событие наносило ущерб не только ей одной, но решительно всей семье. Поэтому после первых возгласов удивления и негодования мистер Гардинер выразил полную готовность оказать посильную помощь. И хотя Элизабет и не ожидала от него другого ответа, она все же поблагодарила его со слезами на глазах. Охваченные единым порывом, они тотчас же условились обо всем, что касалось поездки. Они должны были отправиться как можно скорее.
— Но что же нам делать с Пемберли! — воскликнула миссис Гардинер. — Джон сказал нам, что мистер Дарси был здесь, когда ты его послала за нами. Это правда?
— Да. И я предупредила его, что мы к ним не сможем приехать. Об этом можно не беспокоиться.
— Можно не беспокоиться? — повторила миссис Гардинер, когда Элизабет убежала к себе собирать вещи. — Неужели отношения между ними позволили ей все ему рассказать? Как бы хотелось мне узнать правду!
Желание это было несбыточным. Оно в лучшем случае могло занять ее ум во время суматошных сборов к отъезду. Если бы Элизабет могла себе позволить быть праздной, она из-за перенесенного удара, несомненно, испытывала бы полное изнеможение. Но ей, как и ее тетке, нужно было еще покончить со множеством дел, в том числе написать друзьям в Лэмтоне, сообщив выдуманную причину внезапного отъезда. Уже через час, однако, все было готово. Мистер Гардинер тем временем заплатил по счету в гостинице, и они могли отправляться. После всех огорчений, пережитых в это утро, и гораздо раньше, чем она предполагала, Элизабет наконец сидела в экипаже, мчавшемся по дороге в Лонгборн.
ГЛАВА V
— Я снова все хорошо обдумал, — обратился к Элизабет мистер Гардинер, когда они выехали из городка, — и, рассудив как следует, пожалуй, готов согласиться с Джейн. Мне кажется неправдоподобным, чтобы офицер мог позволить себе столь гнусный поступок в отношении девушки, отнюдь не беззащитной и одинокой, гостившей к тому же в семье его полкового командира. Поэтому я склонен надеяться на лучшее. Не мог же Уикхем полагать, что за нее не вступятся ее друзья? И мог ли он надеяться остаться в полку после того, как нанес такое оскорбление полковнику Форстеру? Соблазн был несоразмерен с риском.
— Вам в самом деле так кажется? — с проблеском надежды спросила Элизабет.
— Честное слово, — сказала миссис Гардинер, — я тоже начинаю склоняться к такому мнению. Слишком это противоречило бы порядочности, чувству чести и его собственной выгоде, чтобы считать Уикхема виновным в подобном поступке. Я не могу о нем думать так плохо. И неужели, Лиззи, он настолько упал в твоих глазах, что ты сама считаешь его на это способным?
— Что касается пренебрежения собственной выгодой — пожалуй, нет. Но всем другим он, по-моему, вполне может пренебречь. Хотелось бы, конечно, чтобы вы были правы! Но, увы, я не смею на это надеяться. В противном случае как объяснить, что они не поехали в Шотландию?
