Юрий Рытхэу - Время таяния снегов
Оленеводы расположились не в самом поселке, а за холмом. Там они раскинули свои яранги, а чуть поодаль паслись стада. Хозяева собачьих упряжек поселка вынуждены были посадить на цепь своих псов: было несколько случаев, когда пастухи стреляли в собак.
Ринтын поселился в пустом классе начальной школы и на следующий же день после приезда отправился к оленеводам. Было морозно и тихо. Взобравшись на высокий холм, Ринтын увидел в долине около десятка яранг. Над каждой ярангой стоял тонкий прозрачный столбик дыма. И хотя это кочевое стойбище значительно отличалось от прибрежных сел чукотских морских охотников, у Ринтына от волнения перехватило дыхание.
Юноша бегом спустился в долину. В стойбище было оживленно. Перед ярангой с красным флагом толпились люди. Они кого-то внимательно слушали.
– Зачем, для чего этот обман?! Все до одной испорченные! Если нам говорят, что мы на равных правах со всеми людьми, почему мы не можем пользоваться таким же светом, как в поселке?
Ринтын протолкался и увидел старого чаучу. Он стоял, широко расставив ноги. Малахай был закинут на спину. Обнаженные волосы заиндевели. Одной рукой он держал широкий подол, в котором было несколько электрических лампочек. Рядом со стариком стоял молодой человек в меховых торбазах и ватном костюме.
– Неразумный, я еще раз тебе говорю, что для горения этих лампочек нужно электричество.
Он заметал Ринтына и обрадованно крикнул:
– Вот пусть нам объяснит знающий человек! Иди сюда!
– Старик Овто только недавно в поселке увидел электрический свет. Это ему понравилось. Он заходил в дома и расспрашивал людей, потом в магазине увидел лампочки. Купил десяток и принес в стойбище. Несколько дней женщины в его яранге вили шнуры из белых ниток. Когда шнуры были готовы, Овто повесил у себя в пологе под потолок лампочку и позвал соседей. Он объявил, что как только на улице стемнеет, в яранге загорится яркий свет. Терпеливо ждали собравшиеся. Приближалась полночь, и кто-то высказал догадку, что лампочка испорченная. Ее заменили. Но новая тоже не хотела гореть. Так перепробовали все лампочки, и ни одна из них не загорелась. Вот теперь Овто пришел и ругается, что его обманули, подсунули испорченные лампочки. Мне, заведующему красной ярангой, не верит, что для этого нужно электричество.
Заведующий ярангой сплюнул в снег и по-русски добавил:
– Этот старик вредный и беспокойный. Все время что-нибудь выдумывает. Он шаман и к тому же чудак. Растолкуй им ты, если они мне не верят.
Ринтын повернулся к оленеводам и, признав все свои способности, начал лекцию об основах электричества. По лицам слушателей было видно, что все сказанное Ринтыном очень туманно. И только природная вежливость не позволяла им открыто выразить свое недоверие человеку, которого они впервые видели и который являлся в стойбище гостем. Но когда Ринтын стал рассказывать о том, как впервые зажглись электрические лампочки в его родном Улаке, лица слушателей оживились.
– Значит, мотор нужен? – переспросил Овто, когда Ринтын с грехом пополам закончил свое объяснение.
– Да.
– Если я сохраню эти лампочки до того, как наш колхоз купит электрический мотор, они не испортятся?
– Нет,– успокоил Ринтын старика,– их можно долго хранить.
Заведующий красной ярангой пригласил Ринтына попить чаю. Но старик тоном, не допускающим возражений, сказал:
– Он будет пить чай у меня.
Знакомый запах костра ударил в нос – Ринтын, согнувшись, вошел в ярангу. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел возле костра девушку. Она помешивала горящие веточки полярной ивы, собирая их под закопченное дно огромного чайника.
– Это жена моего внука,– сказал старик.– Все мои сыновья и внуки с утра поехали в Въэн.
Овто оказался словоохотливым собеседником. Правда, словоохотливость его выразилась в том, что он без конца задавал вопросы и тут же комментировал ответы Ринтына.
Улучив минуту, Ринтын спросил старика, сколько ему лет.
Старик задумался. В голове Ринтына уже рождалось начало очерка “Последний шаман”: “Седой как лунь старик повел помутневшими от времени глазами…”
Старик не отвечал на вопрос Ринтына. Его молчание было обдумыванием очередного вопроса.
– В Улаке – колхоз?
– Колхоз,– ответил Ринтын.– Уже давно колхоз, я даже не помню, когда его в нашем селе не было.
– Мы только вступили. Думали, совеем без оленей останемся. Ничего, часть оленей все же оставили, а остальные стали колхозными. Большое стадо получилось, трудно будет его пасти. И как дальше жизнь пойдет?
Ринтын пустился в объяснения. Он рассказал, что такое колхоз, как будет распределяться продукция среди его членов.
Старик слушал и молча кивал головой, изредка выпуская клубы табачного дыма.
– Коо,– с сомнением покачал он головой,– посмотрим, что будет. Откочевывать теперь некуда – там якутская земля, чужая.
На коленях у Ринтына, как у заправского журналиста, лежал блокнот, и он время от времени делал записи. Старик, видимо, знал, что это такое, и умолкал, как только Ринтын брался за карандаш.
Когда был допит чай, Овто потянулся за блокнотом, внимательно просмотрел записи. Ринтын испугался: а вдруг старик знает грамоту?
Овто вернул блокнот.
– Како, словно мышь наследила на снегу. Что же ты там написал?
– Наш разговор,– ответил Ринтын.– Потом по этим записям напишу рассказ о твоей жизни.
– Мал ты писать о моей жизни,– спокойно и уверенно сказал старик.– Сначала поживи столько, сколько прожил я.
– А сколько тебе лет? – спросил Ринтын, надеясь на этот раз услышать ответ.
– Ладно,– сказал Овто,– так и быть, покажу, сколько мне лет.
Старик поднялся.
– Пошли со мной…
Ринтын едва поспевал за стариком. Овто шагал широко и легко, перепрыгивая через снежные заструги. Молчали всю дорогу, пока не поднялись на заснеженную сопку.
Красный солнечный шар сидел на вершинах далекого хребта.
– Смотри туда! – И старик показал рукой на далекие горы.– Эти горы видны хорошо из той тундры, где я родился. А когда я был вот такой маленький,– старик показал на метр от земли,– этих гор еще не было…
Ринтын вопросительно посмотрел на Овто, ожидая объяснений. Но лицо старика было непроницаемо спокойно. “Очерк не получится”,– думал Ринтын, спускаясь с сопки вслед за стариком. Когда Ринтын повернул к красной яранге, Овто окликнул его:
– Подожди, зайдем ко мне в ярангу!
Дома старик распорядился, чтобы для Ринтына приготовили оленью тушу, и сам завернул в вытертую шкуру несколько пар очищенных от надкостницы оленьих ног.
– Полакомишься кымылом,– сказал он,– да и своих товарищей угостишь едой настоящих людей. Теперь можешь идти. Только советую тебе не заходить в красную ярангу. Этот человек хоть и корчит из себя грамотного, но глупее теленка и хвастлив, как ворон. Приходи в гости, когда прикочуем на следующий раз, тогда и скажу, сколько мне лет. Ты мне понравился.
30– Ну, что привез интересного? – осведомился Василий Гаврилович, когда Ринтын возвратился из командировки.
– Оленью тушу и несколько пар оленьих ног,– мрачно ответил Ринтын.
Редактор вопросительно посмотрел на него. Нельзя сказать, чтобы Ринтын вообще ничего не привез. Весь блокнот был заполнен записями, но его огорчало, что старик мало рассказал о себе и весь план очерка рухнул. Правда, что такое очерк, Ринтын представлял весьма смутно, но понимал, что нерассказанная жизнь старика представляла большой интерес не только для него.
Василий Гаврилович посмотрел записи, выслушал Ринтына и сказал:
– Напрасно ты говоришь, что ничего не привез. Тут,– он похлопал по блокноту,– кое-что есть интересное. Забирай-ка свои записи и отправляйся домой писать. Особенно не мудри, пиши так, как только что рассказывал. Не упускай из виду приметы нового, вошедшего в быт оленеводов.
В каникулярное время классы пустовали, и Ринтын примостился за последней партой, вооружившись чернильницей и ручкой с новым пером. Чтобы написанное выглядело солидно, он взял пачку бумаги, на которой обычно писал редактор. Бумага была нелинованная, гладкая, ослепительно белая. Ринтын просидел уже полчаса и не написал ни слова. В голове не было ни одной мысли, Которую можно было бы записать. Ринтын встал и пошел в кухню напиться. Вернувшись, он переписал план, составленный заранее. Но и это занятие не помогло. Первый лист будущего очерка по-прежнему был чист.
Ринтын стал припоминать известные ему литературные произведения, их начало. Почему-то пришло в голову: “Чуден Днепр при тихой погоде…” Вот! Надо начинать с описания погоды, тогда дело пойдет на лад.
Ринтын схватил ручку, обмакнул перо в чернила и нацелился на белый бумажный лист. Хорошо бы написать: шел снег. Но в этот день снега не было. А может быть, так: был яркий солнечный день. Нет, солнца тогда не было, его закрывали облака, был мороз.
