Альваро Кункейро - Мятущийся дон Гамлет, принц Датский
Полоний. Не сомневается только Господь Бог.
Гамлет. Мог бы я спросить тебя, Полоний, не являешься ли ты одновременно Хранителем печати Всевышнего?
Офелия. Ты сомневаешься относительно нее, Гамлет?
Герда. Сомневаешься, что он был убит?!
Гамлет. Я сомневаюсь, должна ли быть в пьесе роль автора. Я убежден, что пчела, которая собрала с цветка весь нектар, возвращается в улей со всем нектаром. А автор, может ли он быть уверен, что так будет и со всеми его персонажами? Мы могли бы установить над сценой нечто вроде летающей платформы, и я оттуда руководил бы, подсказывал, поправлял. Панталоне, делай так, Коломбина, отвечай этак, Скарамуцца, вынимай шпагу! А я бы летал туда и сюда, с закрытым маской лицом. Я сомневаюсь только в себе, госпожа, и только как автор.
Офелия. А ты написал свою комедию в стихах?
Гамлет. Нет. Полоний, ты — старый, опытный политик, тебе ведомы многие перемены в королевстве, тебе кажется, что ты хранишь великие государственные тайны, потому что ты их забыл. Через твои руки прошло много золота, но это были только цифры. То есть как будто не прошло ничего. Госпожа, вы — великая королева. Вы сидите по правую руку короля. Говорят, что вас все любят, ваши советы ценят и часто им следуют. Вы много знаете. Вот я хочу у вас спросить одну вещь. Когда я начинаю перечитывать свою пьесу, я сразу вижу, что все действующие лица, все убийцы — в моей пьесе одни только убийцы — говорят точно так же, как я, то есть я говорю, как они. Все говорят одно и то же… Я Гамлет, принц датский, который пока еще не стал убийцей. Раз есть преступление, то все, что говорится вокруг него, составляет часть преступления, делает тебя соучастником, свидетелем. Ты связан с преступлением, как связан с лугом конь, который на нем пасется. Но я нашел способ вывести убийц на чистую воду, я должен был их наказать во что бы то ни стало.
Полоний. Автор должен всегда делать так, чтобы справедливость торжествовала.
Герда. Но надо принимать во внимание свойства души.
Офелия. Влюбленные должны иметь снисхождение.
Герда. Надо копнуть глубже и посмотреть корни.
Гамлет. Госпожа, я не хочу фигурировать в разных историях как убийца, а еще меньше — в какой-нибудь комедии. Я слишком ленив, чтобы бросать в свои сны пригоршню терзаний.
Герда. И когда же твою пьесу будут представлять?
Гамлет. В тот день, когда будет как раз середина лета. Я прошу, госпожа, чтобы все датчане, кто хочет, пришли на крытый двор посмотреть мою пьесу. В ней есть даже серенада.
Офелия. И ты написал слова, Гамлет?
Гамлет. Написал, и представь себе, что я говорю все эти красивые слова тебе. И если есть в моей серенаде поцелуй, Офелия, то он предназначается для твоих прелестных уст. Он твой! Госпожа, если хотите, когда спектакль будет подходить к концу, мы с вами выйдем к воротам двора, одни, и послушаем, что будут говорить зрители. Автор ведь тоже не лишен тщеславия.
Герда. А что они скажут, как ты думаешь, Гамлет?
Гамлет. Мы увидели заслуженное наказание! Другие скажут: а кто первый бросит камень? А кто-то промолвит: она не виновата.
Герда. А она вправду не виновата?
Гамлет (выходит на балкон с королевой). Кто-нибудь непременно скажет: «Тот, кто платит, отдыхает». И тогда, госпожа, я, целуя вашу руку, скажу вам: «Отдохнем, в Дании наступило время отойти ко сну».
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Крытый двор в Эльсиноре. Справа, между арками, виден сад: хризантемы, бегонии, плющ. Две-три лестницы соединяют двор с высокими переходами. В глубине глухая стена. Слева переход в виде винтовой лестницы, на колоннах. Солнце светит слева, освещая часть стены в глубине, лестницу справа и сад.
СЦЕНА IТруппа итальянских комедиантов читает по ролям пьесу Гамлета, которую репетирует. На сцене Панталоне, Скарамуцца, Коломбина, донна Гильельма, Арлекин.
Панталоне. Как видно, все такие королевские дома одинаковы.
Арлекин. Кто знает, настоящая ли это история или выдумка. Вот здесь говорится: Примечание автора: «Если тот, кто будет играть короля, не умеет притворяться отравленным, пусть отравится на самом деле».
Панталоне. Наверно, он хочет сказать, что вся эта история — правда, когда-нибудь она действительно произошла. Ведь нет такого комедианта, который не сумел бы сыграть смерть на сцене.
Донна Гильельма. А он дерзкий любовник, вот что я вам скажу!
Скарамуцца. Разве его рука обнимает твою талию? Он тебя целует? Нет, люди этой туманной страны никакой свободы отношений не признают. Говорить о любви! Что это такое — говорить о любви? Помню, как-то раз во Флоренции я стоял у дверей одной таверны. Мимо прошла женщина, поддерживая подол длинного платья. Она была очаровательна. Я пошел за ней. Если бы орешник мог ходить, я сказал бы, что я шел как орешник. Руки мои сами тянулись к ее ногам, чтобы поддержать — не дай бог, она упадет. Какая походка! Я поравнялся с ней у прохода Строцци. Она на меня посмотрела. Я тоже посмотрел. Наклонился к ней и говорю: «Едва распустится роза, листья надо оборвать. Бросили лилию в реку — больше ее не увидать. Солдату, по крайней мере, в сраженьи завтра умирать». Бархатный галунна моей синей куртке — это ее подарок. Ее звали… ее звали… Нет, забыл, совсем памяти не стало. Наверно, я и вправду погиб в том сражении!
Коломбина. Здесь, в моем тексте, есть какие-то странные слова. Она, королева, говорит: «Мужчина в моей постели, на мне, каждый день пользуется моим телом, расходует на совокупление силы души; в нем сосредоточились тревожная любовь, тихий смех, слезы, часы раздумий и будоражащих грез, которые предшествуют каждому свиданию. Поцелуй — это еще не плоть. Но куда девается деликатность души, нежность любви, вежливость речи, застенчивость, улыбка? Несколько мужчин, в зависимости от желаний плоти, были бы удобнее. И душа осталась бы свободной для одной-единственной любви, увитой розами».
Панталоне. Нет, на подмостках Италии произнести это было бы нельзя.
Скарамуцца. Дело в том, что там командуем мы, мужчины. А где командуют и философствуют женщины, там любовь более бесстыдна.
Донна Гильельма. Такая девочка, как Коломбина, не должна бы говорить этих вещей. Я не знаю, почему мы не представляем «Дона Гайфероса». Там тоже умирает король-рогоносец. Но женщина говорит ему другие вещи, и чувство там есть настоящее, и похороны торжественные, Мелизанда в благородном трауре рыдает у окна.
Декламирует:
«Прощай, слава латинских воинов, пахнущая душицей борода, руки в мягких кожаных перчатках! Прощай, Гайферос, ты отправляешься далеко-далеко, всегда такой сильный, крепко сидящий в седле, такой внимательный к своим и чужим, такой щедрый! Подождите: положите ему в руки мой локон! Я помню нашу брачную ночь, эти жадные руки! Я всегда просила тебя отвернуться, когда ты на меня смотрел. А сейчас я могла бы танцевать перед тобой обнаженная, как античные статуи, и тебя бы это ничуть не взволновало! Что ты делаешь, жестокая смерть, с юностью великих королей?»
СЦЕНА IIПо одной из лестниц спускается Гамлет.
Гамлет. Буон джорно[3]! Добрый день, друзья! Кто здесь спрашивает у смерти о юности великих королей? Любой король, едва родившись, уже старик. Короли, скажу вам по секрету, не спят. И кстати, принцы датские тоже. Ну-ка, знаете свои роли? Можем репетировать? Панталоне, будь серьезным. Ты должен так важно ходить по этому двору, ведь это твое королевство. Смотри на людей так, словно ты сидишь на коне. Король, лицо действительно королевской фамилии, всегда на коне. А ты, Скарамуцца, умерь свою итальянскую живость, природную бойкость, быстроту. Мы, здесь, на севере, более медленны и неуклюжи, мы питаем наши мысли свиным салом. Ты — узурпатор, действуешь тайно, ткешь свою паутину, но над ней помещаешь прекрасную картину, на которой нарисован корабль. Кто-то скажет: «Он мечтает о далеком путешествии». На тебя перестанут обращать внимание, и здесь-то наступит тот момент, когда ты должен действовать наиболее дерзко и обманывать как никогда подло. Ты должен смеяться в самые трудные моменты, когда кажется, что все нити вот-вот порвутся, и тебя застанут за ткацким станком, с клубками в руках, и тогда уже эти нити не спрятать, как не спрятать ножичка, которым ты подрезаешь ногти по субботам. А ты, Коломбина, очень красива, ты колокольчик на лугу, этакая чистая и доверчивая горлинка. И не отрицай. Привлекательная королева. Ты должна все время, хочешь или не хочешь, ходить по разным закоулкам, тайным местам, скрытым переходам. Не делай двух шагов, не говори двух слов, когда идешь в одном направлении. Ты отдаешься и убегаешь, возвращаешься тут же, чтобы сказать, что больше не будешь ворковать в руках охотника, и снова оказываешься в них. А когда мои слова, итальянцы, будут в ваших устах — а я заверяю вас, что они хорошо обдуманы, взвешены, рождены из пепла и крови, желания, гнева, сладострастия, меланхолии, тоске по смерти и в то же время из соблазнительной грации, спокойного безразличия и гордости мужского естества, — эти мои слова нужно произносить так, чтобы они звучали горько, ранили, рыдали, умоляли, были свидетельствами добра и зла и торжественной апатии королев, а также сердца, сердца такого, как мое и как ваши, в какой-то момент чистого и светлого, а в следующий — полного грязи и окутанного мраком… Но всегда это ваши манеры, и всегда вы похожи на самих себя.
