Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
Хорошее место, спокойное, сердечное, истинный храм еды. Нет музыки, столь вредной для пищеварения, нет и широкого прохода, на который так тянет смотреть. Сидишь себе наедине с обедом, жрецы в белом тихо катят тележки, от которых поднимается пар, а по всему залу за столиками едят прихожане с тем сосредоточенным, решительным видом, который отличает питающегося англичанина, хищную рыбу, Теодора Рузвельта[8] и гусеницу Pseudaletia unipuncta.
Говорят здесь мало, а сейчас говорили только двое.
— Вам надо, — сказала она, — жениться на Джоан Валентайн.
— Мне надо, — отвечал он, — жениться на Эйлин Питерc.
Она подняла упавшую на пол газету и развернула ее на столике. Он презрительно взглянул на фотографии Эйлин и объемистого хмурого юноши с тем напряженно-остекленелым взглядом, с каким смотрят в аппарат наши молодые люди.
Под одной фотографией было написано: «Мисс Эйлин Питерc, которая выходит замуж в июне за Фредерика Трипвуда», под другой — «Фредерик Трипвуд, который женится в июне на мисс Эйлин Питерc». Заголовок в центре полосы гласил: «Международная свадьба. Сын графа Эмсворта сочетается браком с наследницей американского миллионера». Купидон в звездах и полосах целился в молодого человека, купидон на нашем флаге — в девушку.
Журналист постарался. Без обиняков и оговорок он сообщал рядовому читателю, что Эйлин выходит за Фредди. Но Джордж Эмерсон рядовым читателем не был.
— Не верьте газетам, — сказал он. — Что это за жирные младенцы в купальных костюмах?
— Купидоны, Джордж.
— Почему?
— Они божества любви.
— При чем тут любовь?
Эйлин отрешенно съела жареную картошку.
— Джордж, — сказала она, — вы стараетесь меня рассердить. Вы не знаете, как вредно сердиться за едой! Папа именно так испортил себе желудок. Пожалуйста, кликните официанта, пусть принесет еще баранины.
Джордж сурово оглядел зал.
— Почему, — спросил он, — в Лондоне все одинаковые? Мне говорили, что китайцев не отличишь друг от друга, но это ложь. А здесь… — Взгляд его скользнул по толстому джентльмену за соседним столиком, который тихо ел пирог с рыбой. — Видите этого типа в сером костюме? Если бы он стукнул вашего Фредди, связал и пришел вместо него в церковь, вы бы не заметили.
— Они совсем не похожи, — возразила Эйлин. — И какой он вам Фредди? Вы с ним не знакомы.
— Знаком. Мало того, он просил меня называть его по имени. «Да ладно, старик, какие Трипвуды? Для друзей я Фредди».
— Джордж, вы это выдумали!
— Ничего подобного. Мы познакомились вчера на боксерском матче. Он перехватил у меня пятерку.
— Вы просто хотите меня с ним поссорить. Это нехорошо, Джордж.
— То есть как «поссорить»? Я говорю чистую правду. Вы сами знаете, что не любите его, и выйдете замуж за меня.
— Откуда вы взяли, что я его не люблю?
— Если вы, глядя мне в глаза, скажете: «Я его люблю», — все. Откажусь от своих притязаний и буду нести ваш шлейф.
— Официант уходит, — сказала Эйлин.
Джордж подозвал жреца и заказал еще баранины.
— Прошу, — холодно заметил он. — Наслаждайтесь.
— Да, Джордж! — воскликнула она. — Тут такое вкусное мясо!
— Станьте немного духовней. Я не хочу говорить о еде.
— На моем месте, Джордж, вы бы ни о чем другом не говорили. Я понимаю, у отца диета, но мне очень трудно есть одни орехи и травки.
— Так не ешьте. Вы просто помешались на своем отце! Не хотел бы его ругать…
— Ладно, Джордж, говорите прямо.
— И скажу. Вы его распустили. Нет, я никого не виню. Видимо, дело в характере. Он сердитый, вы уступчивая. Возьмем эту диету. Хорошо, ему нельзя ничего есть, кроме всяких бананов. А при чем тут вы? Почему он вас заставляет…
— Он не заставляет, я сама, чтобы ему было легче. Если я сдамся, он закажет pate de fois gras[9]. Или омара. Какой это ужас, Джордж! Аппетит десятилетнего мальчика, а желудок — Рокфеллера. По отдельности еще ничего, но вместе…
— Что ж, — сказал Джордж, — если вы морите себя голодом, говорить не о чем.
— Но вы все равно будете говорить?
— Конечно, буду. Возьмем этот идиотский брак. Кто его подстроил? Ваш папа. Почему вы не протестуете? Не хотите его обидеть. Ладно, сделаю все за вас. Поеду в Бландинг.
— В Бландинг?
— Фредди меня пригласил.
— Джордж, дорогой, разве вы не читали книг по этикету? Разве вы не знаете, что нельзя гостить у кого-то и ухаживать за его невестой? Так никто не делает!
— Никто? Взгляните на меня.
Эйлин мечтательно глядела вдаль.
— Интересно, — вымолвила она, — как это — быть графиней?
— Ответа вы не узнаете, — заверил Джордж. — Этот ваш кретин графом не станет. Старший брат, лорд Бошем, здоров как бык, и у него три здоровых сына. У Фредди столько же шансов на титул, как у меня.
— Джордж, вы мало читаете. Старшие сыновья беспрерывно ходят на яхтах со всей семьей. И тонут.
— Эйлин, хватит шутить. Я полюбил вас на «Олимпике», объяснился два раза там же и один раз в поезде. С тех пор восемь месяцев подряд я прошу вашей руки и устно, и письменно. Теперь я поехал домой, в Шотландию, вернулся — и что же? Вы собираетесь замуж за этого оболтуса.
— Вы — истинный рыцарь, Джордж. Другой бы на вашем месте ругал моего жениха.
— Зачем? Он кретин и пугало, но вообще я против него ничего не имею. Это вам он не подходит. Какой бы вы были женой серьезному рабочему человеку!
— Разве Фредди работает?
— Я не о нем, а о себе. Прихожу домой, устал, на службе бог знает что делается. Тут подходите вы, кладете мне на лоб прохладную руку…
Эйлин покачала головой:
— Не надо, Джордж. Вы мне очень нравитесь, но мы друг другу не подходим.
— Почему?
— Вы слишком сильный, слишком властный. Наверное, вы сверхчеловек, о которых так много пишут. А я слишком мягкая. Вам нужен кто-то вроде Джоан.
— Опять эта Джоан! Кто это?
— Моя школьная подруга, я ведь училась тут, в Англии. Потом я уехала, а вчера встретила ее на улице. Отец у нее разорился и умер, она очень много перенесла. Где она только не служила! В театре, в магазине, всюду. Какой ужас, да?
— Кошмар, — без особого пыла откликнулся Джордж.
— Она такая сильная, — продолжала Эйлин, — вы бы прекрасно ужились.
— Спасибо. Брак не бокс. Мне нужна кроткая, уютная, жалостливая жена. Поэтому я люблю вас.
Эйлин засмеялась:
— Ну, Джордж! Пойдемте, у меня масса дел. Если Фредди в городе, он захочет со мной повидаться.
Эмерсон покачал головой:
— И что вам дался этот Фредди? Ничего, приеду в Бландинг, там разберемся. Вам от меня не уйти.
3
Мы, умные, ученые романисты, сменяем романы на сценарии потому, что сценарий намного приятней и проще.
Скажем, если бы я писал сейчас для кино, на экране возникла бы надпись:
МИСТЕР ПИТЕРС ОБНАРУЖИЛ ПРОПАЖУ
А зрители бы увидели, как сердитый человечек все это изображает. Минутное дело.
Печатное же слово требует большего.
Вынести бурю довелось той же Эйлин. Страдает всегда невинный.
— Старый гад! — кричал мистер Питерc.
— Папа!
— Что «папа»? Ну что «папа»? Да лучше бы он дом у меня отнял! Понимает, мерзавец, что почем! Казалось бы, можно оставить на секунду будущего родственника! Куда там! Коллекционер — хуже разбойника. Я бы скорей доверился синдикату Джесси Джеймс — Дик Тарпин — капитан Кидд[10]. Хеопс четвертой династии! Он больше пяти тысяч стоит!
— Папа, напиши ему. Он такой милый. Это он не нарочно.
— Не на-роч-но?! А как, по-твоему? Взял на сохранение? Старый клептоман! Нарочно, нарочно, не волнуйся. У него в замке музей. Я бы пять тысяч дал, если там найдется хороший взломщик! Взял бы он скарабея, стукнул заодно твоего лорда…
— Папа, скажи ему, он отдаст.
— Прямо сейчас! Отдаст он! Он помолвку расторгнет. Только намекни, он такую отмочит фамильную честь!..
— Я не подумала.
— Ты вообще не думаешь, то-то и плохо, — заключил беседу мистер Питерc.
Эйлин не заплакала, она плакать не любила, но, при всей своей кротости, обиделась — такие сцены всегда огорчали ее — и, воспользовавшись минутным затишьем, выскользнула из комнаты.
Ей очень хотелось, чтобы ее утешили. Кто же? Джордж Эмерсон? Он может перейти от слов к действиям. Вероятно, он считает, что лучший способ утешения — посадить ее в такси и отвезти в регистратуру.
Тогда к кому же ей пойти?
Перед ней встал образ Джоан Валентайн — сильной, уверенной, веселой, несокрушимой. Она надела шляпку и пошла к ней.
Как ни странно, на четверть часа раньше туда же отправился мистер Джонс.
4
После бурной, тяжелой сцены приятно перенестись в обитель мира и счастья; и я рад, что летопись наша уводит далеко от мистера Питерса, в курительную комнату Бландинга, известную своим уютом.
