Лайош Мештерхази - Рана
И ни на минуту не смолкала музыка. Здесь, в корчме, играли гармонисты; на той стороне, в пивном шатре (но каком роскошном: с крашеной оградой, пестрыми воротами!), – оркестр смычковых; на этой – щипковых инструментов; перед церквушкой на естественной «эстраде» музыканты, одетые в какую-то форму, дули в медные духовые; в другом конце луга, под деревьями, старался оркестр пожарников. Из пяти по крайней мере четыре ансамбля все время играли. И не очень мешали друг другу. И это было даже как-то забавно и совсем не сбивало, а скорее еще больше завораживало. К тому же человеческие голоса, сливаясь, создавали такой однородный гул, что на фоне звучавшей музыки он казался чуть ли не тишиной. Ошеломляющей тишиной. Ее разрывал на куски треск одиночных ружейных выстрелов, когда в каком-нибудь тире попадали в главную цель: звуковую мишень, изображавшую козла, клоуна, черта или иную фигуру.
Однако наиболее опьяняюще действовал сам этот праздник в честь окончания лета, словно остановившееся время, замершая на рубеже года природа. Еще стоит настоящее лето, оно еще здесь, на этой равнине, расположенной почти на тысяче метров над уровнем моря, еще чувствуется его жар. Но воздух уже разрежен, листья деревьев, чуть не до колен достигающая густая трава поблекли и испускают аромат сена и чабреца, аромат старинных бельевых комодов в комнатах аккуратных старушек.
Когда они присаживались где-нибудь на траву или на мгновение валились в нее – на осемененной, сухой лужайке теперь не нужно было опасаться испачкать платье, – головы их кружились от этого печального аромата красоты и бренности всего живого.
Они обошли по кругу аттракционы всех балаганщиков, купили целую кипу билетов благотворительной лотереи, и то и дело останавливались, чаще чтобы потанцевать под все оркестры по очереди. Если садились отдохнуть на траву, с удовольствием смотрели по сторонам, им приятно было вместе, втроем, просто помолчать. Затем снова шли танцевать. Лучше всех играл духовой оркестр возле церквушки, правда, главным образом вальсы и фоксмарши.
Мальчик подозрительно оглядел себя. В этот момент он танцевал с Магдой.
– Что с тобой?
– Я вспотел. Наверное, от меня плохо пахнет.
Женщина ласково, по-матерински притянула его к себе:
– Глупый ребенок!.. Хочешь знать, чем от тебя пахнет, когда ты перегреваешься? Свежевыпеченным хлебом!
У Магды была крепкая, гибкая талия, она легко приспосабливалась к партнеру, чутко улавливая его движения. Она была «колышком», а во время танца – пушинкой. У Клари, «зашнурованной» в юбку, талия едва ощущалась, но танцевала она тяжелее. Не слушалась партнера, часто сбивалась и с грустной улыбкой оправдывалась:
– Это я с непривычки, через десять лет и я буду хорошо танцевать!
Она пробыла с ними недолго, часов в шесть отыскала в пивном шатре Шюцев, даже лотереи не стала дожидаться. Пожав на прощание ему руку, шепнула по-венгерски:
– Мог хотя бы поблагодарить за то, что оставляю вас вдвоем!
Мальчик сначала не понял, что она имела в виду. А когда собрался что-то ответить, Клари была уже далеко.
В лотерею они выиграли бутылку малинового сиропа и нелепую статуэтку танцовщицы из выкрашенного под бронзу гипса («оригинальное художественное произведение, пожертвованное добросердечной фрау…»). К тому времени начало смеркаться, и они отправились домой.
Чтобы снова не произошло несчастного случая, мальчик протянул Магде руку. Они шли быстро, в ногу и, чтобы дорога не казалась длинной, распевали услышанные днем фоксмарши. Это были в основном модные песенки из фильмов – о матросской любви, о молодом гвардейце-лейтенанте, – пустоватые, однако ритмичные, веселые шлягеры, как раз им под настроение. Магда пела по-немецки, мальчик по-венгерски. Они шли и дурачились, подшучивали друг над другом. Трудно сказать, что забавного, например, они находили в споре о том, кто из них сегодня является телохранителем-гвардейцем другого? Этого не понять, если ты сам не охвачен таким же настроением. (Факт, что тетушка Мария доверила охранять мальчика Магде, но то, что в темнеющем лесу трусил не он, а Магда, тоже факт.) Чтобы не поскользнуться, они взялись под руки, это и привело в конце концов к новому «несчастному случаю». Мальчик хотел поменять уставшую руку и ударил бутылку с малиновым сиропом о статуэтку. Уже совсем стемнело, он не заметил, что Магда в это время тоже взяла в другую руку свою поклажу. Разбилось «оригинальное художественное произведение», это, правда, было только к счастью, не жаль и бутылки с сиропом, если бы он не брызнул Магде на платье и не оставил на юбке пятно величиной с ладонь.
– Мое любимое летнее платье!.. Бежим, может, еще удастся замыть, пока пятно свежее!
Осколки бутылки и статуэтки они закинули подальше от дороги. Вышли из лесу, вверху светила полная луна, в нескольких метрах под ними лежало озеро. Они сбежали по травянистому склону.
– Сядь, повернись спиной, я сниму платье!
Вечер был теплым. Магда встала на «купальный камень» замывать платье. Мальчик послушно сел спиной к озеру.
– Но ведь я много раз видел тебя в купальнике!
Женщина ответила не сразу. Она коротко рассмеялась.
– Если б на мне сейчас был хотя бы купальник! На мой теперешний туалет хватило бы материала с носовой платок. Да еще с избытком!
Смех ее был резким, как лунный свет. Мальчик склонил голову на колени, впился ногтями в ладони. Он думал о том, как им было хорошо, с какой дружеской непринужденностью прошли они, взявшись под руки, через лес.
Когда он поднял голову, перед ним стояла одетая Магда, сверкающая, словно в сказочном сне. Она протянула ему руку, чтобы помочь встать. Малиновый сироп бесследно исчез с любимого платья.
Начались дожди, предсказанные венами тетушки Марии. Они продолжались четыре дня, а на пятое утро вернулось лето в его чистом сиянии, но не такое жаркое – пришла пора бабьего лета.
Ночь накануне была тяжелая, скверная. Они не заметили, что Лола возбуждена, что со всей округи сбежались кобели, и Гектор всю ночь гонял то их, то блудливую суку. На следующий день тетушка Мария подсыпала собакам бром в еду и, когда наступили сумерки, заперла каждую отдельно.
В воскресенье мальчик поднялся рано: хотел к тому времени, когда они с Магдой отправятся в церковь, как следует почистить грязные велосипеды. Он решил заняться этим в хлеву. Дядю Алекса он застал там уже за делом. Но вскоре тот бросил уборку, подошел к нему и стал смотреть, как мальчик работает. И, словно давно дожидался случая, заговорил. Сначала смущенно, отрывисто бормоча, потом все смелее – еще никогда он не произносил столь длинной речи, – будто времена апокалипсиса настали!
– Мне бы не хотелось, чтобы ты судил по тому, как… Бедняжка!.. Она действительно не такая… Как мужчина мужчине… поверь, она заслуживает сожаления… Да, да, и бережного отношения… В юности и я частенько… – Он махнул рукой. Начал ходить взад и вперед, но больше топтался на одном месте. – Иногда судят предвзято… и в данном случае определенно… Сорокалетний мужчина и двадцатилетняя девушка, к тому же фабрикант и бедная девушка… Да! Ну, не знаю, какая там бедность, не то что нищета, но… Мелкие служащие. Они всем пожертвовали, чтобы дать ей образование, но приданое… Словом, понимаешь… Так вот, это все неверно, об этом и речи нет!.. – Он вошел в раж. – Я говорю не потому, что она наша родственница. Она и не родственница вовсе. Это Вальтер родственник! Вот так и понимай! Несправедливо исходить из того, что разница в возрасте велика, а девушка бедная! Ты раньше не знал Вальтера, только теперь увидел. А что теперь? Он развалиной стал, бедняга, из-за этой… инфекции. Большего прожигателя жизни, чем он, я и не встречал! Он, правда, работал, много работал. Но и жил. За двоих. Да что там за двоих, за десятерых! Каждый вечер самые аристократические кабаре. И женщины, женщины! Даже после женитьбы. Мы думали, он, наконец, образумится, станет порядочным и в личной жизни. Деловым человеком он всегда был солидным. И отличным инженером. Что правда, то правда… Элегантный мужчина, остроумный, обаятельный, женщины к нему так и липли… Трудно представить, сколько выстрадала бедная Магда. Вальтер ведь даже не скрывал. А она… Добрая, хозяйственная, настоящая жена… Мы несколько раз вмешивались – Мария и я. Поэтому и охладели потом к Вальтеру… Тому, примерно, лет пять. Тогда казалось, все еще наладится, он оставит свое легкомыслие… А вернее, как говорит Мария, легкомыслие его оставит… И вот он заболел… Долгие месяцы, уже полгода… она всего лишь сиделка. Молодое создание, здоровое, молодое создание!
Мальчик не знал, куда деваться, хотел сжаться в комочек, прикрыть лицо, ему было ужасно стыдно, у него даже спазмы в желудке начались. Стыдно не за себя. Главным образом за дядю Алекса. Что это? Что он тут плетет, за кого принимает Магду? И его! С ума он сошел? Напился? С раннего утра в нем «сок» бродит?!
