Ги Мопассан - В семье
Госпожа Караван, скорая на решения, тотчас послала Марию-Луизу взять оттуда две свечи. И все стали ждать в темноте.
Сначала явственно слышались шаги девочки, поднимавшейся по лестнице. Потом на несколько секунд наступила тишина, и вдруг девочка поспешно спустилась вниз.
Она появилась в дверях, перепуганная, еще более взволнованная, чем накануне, когда она возвестила о несчастье, и прошептала, задыхаясь:
– Ой, папа, бабушка одевается!
Караван вскочил так стремительно, что стул отлетел к стене. Он пролепетал:
– Что? Что ты говоришь?
Но Мария-Луиза, захлебываясь от волнения, все твердила:
– Ба… ба… бабушка одевается, она идет сюда!
Караван как безумный бросился вверх по лестнице, за ним – ошеломленная жена. Но у двери на третьем этаже он остановился, дрожа от страха, не решаясь войти. Что его ждет там?
Госпожа Караван, более смелая, повернула ручку двери и вошла.
В комнате, казалось, стало еще темнее. И посредине шевелилась высокая худая фигура. Старуха была на ногах!
Проснувшись от летаргического сна, она, даже еще не вполне придя в сознание, повернулась набок и, приподнявшись на локте, задула три свечи из тех, что горели у ее смертного ложа. Затем, набравшись сил, она встала и хотела достать свою одежду. Сначала исчезновение комода ее озадачило, но мало-помалу она разыскала свои вещи в деревянном сундуке и спокойно оделась. После этого она выпила воду из тарелки, засунула ветку снова за зеркало, расставила стулья по местам и собиралась сойти вниз, когда перед ней появились сын и невестка.
Со слезами на глазах Караван бросился к ней, схватил ее за руки, поцеловал. Жена, стоя за ним, повторяла с лицемерным видом:
– Какое счастье! Какое счастье!
Но старуха, ничуть не растроганная, как будто даже ничего не понимала, неподвижная, как статуя, с ледяным взглядом, спросила только:
– Скоро будет обед?
Караван пролепетал, совсем растерявшись:
– Да, да, мама, мы ждали тебя.
С непривычной услужливостью он взял ее под руку, а госпожа Караван-младшая схватила свечу, чтобы посветить им, и, пятясь перед ними, стала шаг за шагом спускаться с лестницы, совершенно так же, как спускалась прошлой ночью впереди мужа, несшего мраморную доску. Дойдя до второго этажа, она чуть не столкнулась с людьми, которые поднимались наверх. Это были приехавшие из Шарантона госпожа Бро с мужем. Госпожа Бро, высокая, толстая, с большим, словно от водянки раздувшимся животом, заставлявшим ее откидывать назад туловище, в ужасе раскрыла глаза, готовая бежать.
Муж ее, сапожник, социалист, маленький человек, заросший волосами чуть не до самых глаз и сильно напоминавший обезьяну, равнодушно буркнул:
– Вот как. Она воскресла?
Узнав их, госпожа Караван стала делать им отчаянные знаки. Потом громко воскликнула:
– Ах, это вы? Какая приятная неожиданность!
Но ошеломленная госпожа Бро ничего не могла понять. Она ответила вполголоса:
– Да ведь мы приехали из-за вашей телеграммы, мы думали – все кончено.
Стоявший сзади муж щипал ее, чтобы заставить ее замолчать. Он заметил, ехидно усмехаясь в свою густую бороду:
– С вашей стороны было очень любезно пригласить нас. Вот мы сейчас же и приехали!
Это был намек на давнишнюю вражду между двумя семействами.
Старуха в это время сошла уже на последние ступеньки. Зять живо бросился ей навстречу и потерся о ее щеки своим заросшим шерстью лицом, крича ей на ухо, так как она была глуха:
– Ну, как, мамаша, все в порядке? Все таким же молодцом, а?
Госпожа Бро, увидев живой и здоровой ту, кого она ожидала застать мертвой, так оторопела, что не решалась даже обнять мать. Ее огромный живот загородил всю площадку, мешая остальным пройти вперед.
Старуха беспокойно и подозрительно, но все еще не говоря ни слова, оглядывала всех вокруг себя. Взгляд ее маленьких серых глаз, жесткий и пытливый, останавливался то на одном, то на другом, и в нем ясно читались мысли, неприятно смущавшие детей.
Караван сказал в виде пояснения:
– Она немножко прихворнула, но теперь она поправилась, совсем поправилась – не так ли, матушка?
Старуха, двинувшись дальше, ответила слабым голосом, словно доносящимся издалека:
– Это был просто обморок. Я все слышала.
Наступило смущенное молчание. Все прошли в столовую.
Потом принялись за обед, состряпанный в несколько минут.
Один лишь Бро сохранял свой апломб. Лицо его, похожее на лицо злой гориллы, подергивалось гримасами. Он отпускал двусмысленные словечки, явно смущавшие всех.
В передней поминутно звонил колокольчик, и растерянная Розалия вызывала Каравана, который спешил туда, бросив салфетку. Его шурин даже осведомился, не приемный ли день у него сегодня. Тот пробормотал в ответ:
– Нет, так, все по разным делам, всякие мелочи.
Потом принесли пакет. Караван рассеянно вскрыл его, и оттуда выглянули извещения с черной каймой. Покраснев до ушей, он снова завернул пачку карточек и сунул ее в карман. Впрочем, его мать этого не заметила: она пристально смотрела на свои часы, золоченое бильбоке которых покачивалось на камине. И тягостное смущение все нарастало среди ледяного молчания.
Наконец старуха повернула к дочери свое сморщенное лицо ведьмы и со злорадным огоньком в глазах сказала:
– В понедельник привези твою дочурку, я хочу ее повидать.
Госпожа Бро, просияв, воскликнула:
– Хорошо, мама!
А госпожа Караван-младшая побледнела и с досады чуть не лишилась чувств.
Мужчины между тем постепенно разговорились. По какому-то поводу между ними завязался спор о политике; Бро защищал идеи революционеров и коммунистов, бесновался, глаза его на волосатом лице сверкали, он выкрикивал:
– Собственность, милостивый государь, – это обкрадывание рабочего народа. Земля принадлежит всем. Наследство – это постыдная гнусность!
Но тут он вдруг смущенно запнулся, как человек, спохватившийся, что сказал глупость. Затем, уже более мягко, он прибавил:
– Впрочем, сейчас не время спорить об этом.
Дверь отворилась. Появился доктор Шене. В первую минуту он растерялся, но затем быстро овладел собой и подошел к старухе:
– А, мамаша! Сегодня вы уже молодцом? О, я это предвидел, поверьте! Вот только сейчас, поднимаясь по лестнице, я говорил себе: «Держу пари, что старушка наша уже на ногах». – И он легонько похлопал ее по спине. – Она крепка, как Новый мост. Она еще нас переживет, вот увидите.
Он уселся, взял кофе, который ему предложили, и тотчас же вмешался в разговор обоих мужчин, поддерживая Бро, так как он и сам принимал некоторое участие в Коммуне.
Старуха, почувствовав усталость, захотела уйти. Караван поспешил к ней. Она пристально посмотрела ему в глаза и сказала:
– Сейчас же отнеси наверх мой комод и часы.
Затем, после того как он, заикаясь, пролепетал: «Хорошо, мама», – она взяла под руку дочь и вышла с нею.
Супруги Караван остались на месте, растерянные, безмолвные и оглушенные обрушившимся на них ужасным несчастьем, между тем как Бро потирал руки, прихлебывая свой кофе.
Вдруг госпожа Караван, обезумев от гнева, накинулась на него с воплями:
– Вы – вор, мошенник, негодяй, я плюю в вашу гнусную рожу, я вам… я вас…
Она задыхалась, не находя слов. А он, посмеиваясь, пил кофе.
Тут как раз вернулась его жена, и госпожа Караван набросилась теперь на невестку. Обе женщины – одна с огромным, страшным животом, другая худая, эпилептического вида, с трясущимися руками, не своим голосом крича во все горло, – осыпали друг друга градом ругательств.
Вмешались Шене и Бро, и последний, подталкивая свою половину за плечи, выпроводил ее из комнаты, крича:
– Перестань, дура, ты уж слишком разошлась.
Слышно было, как они на улице, удаляясь, все еще перебранивались.
Доктор Шене тоже ретировался.
Супруги остались наедине.
Тогда, обливаясь холодным потом, Караван упал на стул, шепча:
– Что же я скажу теперь своему начальнику?
