Габриэль Витткоп - Белые раджи
После раздела семейного наследства Джеймс получил тридцать тысяч фунтов – значительная сумма по тем временам. Три месяца спустя он купил у преподобного Т. Д. Лейна, члена Королевской яхтовой эскадры, стосорокадвухтонную шхуну «Роялист». С тех пор, как Джеймс плавал на маленькой яхте с небольшим водоизмещением, он добился больших успехов в навигации и все лето курсировал вместе с Джонсонами вдоль британских берегов. То было веселое путешествие с солнечным конфетти в тени соломенных шляп, пикниками и рыбалкой, сюрпризами и розыгрышами. Джеймс любил Джонсонов и их детей. Смех не смолкал.
В начале 1838 года ему захотелось уединиться и подготовиться к большому путешествию вокруг всей Азии. Поставив «Роялиста» в док, он снял в Гринвиче скромную квартиру для себя и своего слуги. Окна выходили на складской двор, а лестница оказалась крутой, точно корабельный трап: если приподняться на цыпочках, можно коснуться рукой балок. Гринвич, или приглашение к путешествию. В этом дворянском городе на газонах лежали тени георгиевских колоннад, а к небу обращали свои скорбно-восторженные лики серафимы Сент-Элфиджа. Был еще и другой город - с матросскими притонами, канатными заводами и одноэтажными лавчонками близ Исполнительного дока. Всегда притягивавший литераторов и моряков Гринвич прекрасно подходил для того, чтобы погрузиться в рассказы о путешествиях. Джеймс перечитывал Раффлза. Со страниц, которые граф Виндзорский Георг посвятил Борнео, он узнал о малоисследованном сказочном острове, асимметрично разрезанном водоразделом, с которого сбегали, змеясь по высоким тропическим джунглям, бесчисленные охристые реки, впадая затем в мангровые болота. Он представлял себе громадную, покрытую непроходимыми лесами территорию: барабан в чаще призывал на охоту за вражескими черепами даякских воинов с плюмажами из перьев калао[12]. Непонятная и диковинная страна с сущим адом оловянных копей, золотыми залежами и малайскими сановниками, без конца запускающими воздушных змеев. Когда в 1814 году Голландия получила обратно почти все свои владения (по договору столь же ненадежному, как и тот? который она была вынуждена подписать вначале), Борнео попросту обошли молчанием, и его статус оставался неопределенным. Опираясь на предоставленные в Британском музее и Адмиралтействе документы, Джеймс написал небольшое исследование, которое затем появилось в «Атенеуме» и вызвало страшное беспокойство у нидерландских служб. Поговаривали даже о попытке британского захвата, и в посольствах бродили безумные слухи, разжигаемые Опиумной войной.
Однажды утром, разбирая почту, Джеймс обнаружил в ней книгу с сопроводительным письмом:
«...Мисс Гертруда Джейкоб, любезно сообщившая мне Ваш адрес, сказала, что Вы собираете документы о Борнео. Возможно, этот тонкий альбом окажется Вам полезен.
Анджела Бердетт-Кауттс».
То была коллекция акварелей, посвященных бабочкам Борнео: громадные троиды с коричнево-черными пятнами, крапчатые монархи, маленькие желтые эуремы, павлиний глаз, монашки, сфинксы, адмиралы и химеры, изображенные на ветках рядом со своими же гусеницами. Успевший забыть мисс Анджелу Джеймс внезапно отыскал в памяти высокую угрюмую девушку, встреченную на похоронах мистера Брука. Он удивился такой заботливости, но не придал ей значения. Джеймс чувствовал себя усталым и подавленным: внутри у него все переворачивалось от потрясения и паники накануне большого приключения. К тому же при маневрах одного голландского корабля на Темзе случайно повредили «Роялист». Это было дурное предзнаменование: Джеймсу хотелось остаться и в то же время - отплыть. На скверной цыплячьей перине его мучили кошмары: он блуждал по лабиринту, где пререкались две его души.
Наконец во вторник 26 октября 1838 года снабженная продовольствием, хорошо оснащенная и оборудованная лабораторными приборами шхуна под командованием опытного капитана снялась с якоря. Сам Джеймс должен был отправиться в это долгое азиатское плавание из Саутгемптона. Выбрали маршрут вдоль мыса Горн.
Переход омрачали нелепые ссоры между вечно хнычущим хирургом, сварливым старшим матросом и пьянчугой-стюардом. Джеймсу Бруку непрестанно докучали идиотской болтовней о бидонах, больном коке, гвоздях, кошках и линях, наветами и спорами из-за старшинства и полномочий - бесконечной вереницей вопросов, которые помогли ему понять истинную цену власти. Он всех отсылал к капитану. Спал плохо, час за часом мерил шагами палубу, смотрел на звезды и следил за фосфоресцирующими волнами. Однажды в открытом море увидел северное сияние, которого не бывает над Тихим океаном: корабль шел среди багряно-синих гребней в столбе яркого света, паруса окрашивались розовым, трепеща под бризом, и, подобно комете, шхуна оставляла позади длинный светлый след. А в другой раз, оставшись ночью один, Джеймс увидел то, что доводится наблюдать лишь немногим: легендарный Зеленый свет южных морей. Вначале все небо залила бледная молочная зелень, а затем изумрудная пыль, которая, постепенно став ярко-зеленой, отразилась в каждой вещи и омыла весь мир - этот тонкий и чистый оттенок мог бы напомнить Джеймсу молодой плющ под дождем, цвет чьих-то глаз, но так ничего и не воскресил в памяти, показавшись, скорее, чем-то диковинным, нежели вековечным. Говорят, тот, кто видит Зеленый свет, постигает собственную природу. Джеймс Брук, гордый и вспыльчивый, скептичный и великодушный; щедрая натура, всегда готовая прощать и склонная пересматривать собственные суждения; фантазер с большой силой воли, умеющий мечтать и переносить безмерные тяготы; пристрастившийся к утилитаризму идеалист; решительный либо изысканно учтивый, расчетливый или безрассудный - в зависимости от минутного порыва или того удовольствия, с каким он рассматривал каждую из своих бесчисленных граней.
— Да вы сами на месте во всем разберетесь, мистер Брук. Главное, пейте тодди - очень помогает при малярии[13].
Сэр Сэмюэл Джордж Бонэм, губернатор Стрейт-Сетлментса[14], был полосатым, как зебра. Джеймс - тоже, впрочем, как и вся комната, куда сквозь пластинки жалюзи проникало солнце, покрывая светлыми полосами лакированную красную мебель, соломенные циновки и тиковые канапе.
«Роялист» добрался до Сингапура в мае. Корабль нуждался в ремонте, и Джеймсу тоже необходимо было отдохнуть. Городу исполнилось двадцать лет. Несмотря на дождевую сырость, затхлый запах плесени и водостоков, который в наши дни перебивают предательски нежные дезинфицирующие средства с синтетическим ароматом роз, Сингапур уже был уютным и светским. Его политика определялась не только в факториях, но и на Паданге - в тот час, когда на прогулку в Скэндал-Пойнт выходило все западное общество, чтобы посплетничать, прикрываясь небольшими веерами из рисовой соломки. Не прошло и недели, как Брук стал центром и средоточием «Всего С'пура»: не прошло и двух месяцев, как он начал будить желания и вызывать бури страстей.
— Как жаль, что вы нас покидаете. Вам будет очень не хватать наших приемов. Какой маршрут вы намерены избрать?
— Я подумывал о северо-восточной оконечности Борнео. Отправиться сначала к Маруду, а в период юго-восточных муссонов совершить экскурсию в глубь острова до озера Кинабалу.
Мгновенно перескочив из полосы тени в полосу света, три подбородка сэра Сэмюэла опустились на его белый галстук, будто на диван.
— Кинабалу - это не озеро, мистер Брук, а гора.
— Ах, Ваше превосходительство, прошу прощения, что принял Пирей за человека, - со смехом сказал Джеймс.
— Пустяки. А вы не хотите посетить западную часть Борнео? Например, Саравак?
Слуга бесшумно отодвинул стоявшую в центре низкого стола вазу с плюмериями и поставил на ее место поднос с фруктами. Там были манго в форме островков, зеленые мангостаны, похожие на картофель сапо, пурпурные рамбутаны с длинными мягкими рожками и напоминающие крошечных ящеров салаки.
— Саравак?.. Право же, нет... Не понимаю...
— Весьма интересная страна. Интересная и опасная. Принадлежит султану Брунея... Между прочим, этот правитель склонен идти нам навстречу... Мы уже в долгу перед ним за одну услугу - конечно, незначительную, но все же требующую официальной благодарности.
Тут сэр Сэмюэл Джордж Бонэм счел уместным объясниться подробнее. Он рассказал, что берега Саравака кишат малайскими, китайскими и, особенно, даякскими пиратами. Последние, сидя в засаде в устьях рек, неожиданно нападают в своих легких гребных лодках на большие джонки, груженные камфарой, гнездами ласточек, перцем и перьями зимородка. Захват и торговля невольниками, разумеется, составляют часть их жизненного уклада, и вместо того чтоб бороться, султан предпочел заключить с пиратами сделку, взимая дань за добычу. Так, раджа муда Хассим[15], племянник султана, очевидно, жаждет вступить с британцами в союз против Голландии, у которой рассчитывает найти поддержку коалиция крупных малайских семейств и мятежных даякских племен. Судьба оказалась благосклонна к Хассиму, когда в прошлом году сел на мель в устье Саравака[16] британский торговый корабль. Раджа муда Хассим принял у себя экипаж и - уникальнейшее событие в истории региона - очень хорошо с ним обошелся, а затем возвратил за собственный счет в Сингапур.
