Джозеф Конрад - Победа
— Дипломатическая декларация, Лена, это такое заявление, в котором искренне все, кроме чувства, которым оно кажется продиктованным. Я никогда не был дипломатом в своих сношениях с обществом, не из уважения к его чувствам, а из известного уважения к самому себе. Дипломатия не уживается с искренним презрением. Жизнь не имела для меня никакого значения; смерть — еще меньше.
— Не говорите этого!
— Я скрывал свое неистовое желание схватить этих негодяев за горло, — продолжал он. — У меня только две руки. Мне хотелось бы иметь их сотню, чтобы защищать вас. А передо мной было целых три горла. В эту минуту их Педро также находился в комнате. Если бы он увидел, что я схватил их за горло, он бросился бы на меня, как злой пес или какое-либо другое дикое и преданное животное. Мне нетрудно было скрыть свое желание обратиться к такому вульгарному, глупому и безнадежному аргументу, каким является драка. Я заметил им, что совершенно не нуждаюсь в слуге. Я не хотел лишать их услуг Педро… Но они ничего не хотели слышать. Они приняли свое решение.
— Мы пошлем его к вам, чтобы он приготовил наш общий обед, — сказал Рикардо. — Вы, я думаю, не будете ничего иметь против, если я приду откушать с вами в ваше бунгало. Патрону мы пришлем обед сюда.
— Мне оставалось или молчать, или вызвать ссору, создавая благоприятную почву для зловещих целей, которым мы не имеем возможности помешать. Конечно, сегодня вы могли бы не показываться; но с этим отвратительным животным, которое (›удет все время болтаться позади дома, сколько времени сможем мы скрывать ваше существование от этих разбойников?
Даже молчание Гейста выражало его тревогу.
Головка молодой женщины оставалась совершенно неподвижной. ii* — Вы уверены, что до сих пор вас не видали? — спросил он резко.
Она ответила не шевелясь:
— Как я могу быть уверена? Вы просили меня держаться в тени. Я повиновалась. Я не спрашивала вас, чем это было вызвано. Я думала, вы не хотели, чтобы знали, что при вас такая девушка, как я!
‹ — Как?! Вы думаете, я стыдился вас?! — воскликнул Гейст.
— Ведь это может быть неприлично для вас, не правда ли?
Гейст поднял руки с упреком.
— Я нахожу ваше присутствие здесь настолько приличным, что не мог перенести мысль, чтобы на вас кто-либо взглянул без симпатии и уважения. Я сразу стал ненавидеть этих людей и не доверять им. Разве вы этого не понимаете?
— Да, я скрывалась, — сказала она.
Они помолчали. Наконец Гейст сделал легкое движение.
— Все это не имеет теперь никакого значения, — сказал он со вздохом. — Сейчас дело вдет о вещах несравненно более важных, нежели мысли и взгляды, как бы мерзки они ни были. Как я уже сказал, я ответил молчанием на предложение Рикардо. Когда я собрался уходить, он сказал: «Если у вас случайно при себе ключ от вашей кладовой, господин Гейст, вы бы могли передать его мне: я отдам его нашему Педро». Ключ был у меня при себе, и я его подал ему, не говоря ни слова. В эту минуту мохнатое существо стояло у двери; оно с ловкостью ученой обезьяны подхватило ключ, который бросил ему Рикардо. Я ушел. Все это время меня не покидала мысль о вас, которую я оставил здесь одну спящей, может быть, больной…
Гейст внезапно прервал свою речь и повернул голову, словно прислушиваясь. Он услыхал слабый треск хвороста, который кто-то ломал в палисаднике. Он встал и подошел к задней двери, чтобы посмотреть.
— Глядите! Вот явилось чудовище, — сказал он, возвращаясь к столу. — Вот оно у нас и уже разводит огонь! О, бедная моя Лена!
Она последовала за ним взглядом; она смотрела, как он осторожно вышел на переднюю веранду. Он беззвучно спустил две шторы между колоннами и стоял совершенно неподвижно, словно вид поляны приковал к себе его внимание. Между тем Лена, в свою очередь, встала, чтобы выглянуть в палисадник Гейст посмотрел через плечо и увидел, как она возвращалась на свое место. Он сделал ей знак, и она пошла к нему, блистаю щая и чистая, в своем белом платье, с распущенными по плс чам волосами. В ее медленной походке, в движении ее протяну той вперед руки, в ее блестевших в темноте и как будто ничего не видящих глазах было что-то напоминавшее сомнамбулу. Гейст никогда не видал у нее такого выражения. Он читал в нем мечтательность, напряженное внимание и своего рода суро вость. Остановленная на пороге протянутой рукой Гейста, мо лодая женщина слегка покраснела, как бы просыпаясь. Этот ру мянец быстро побледнел и, казалось, унес с собой преображав ший ее странный сон. Смелым движением она отбросила назад тяжелую массу волос. Свет упал на ее лоб. Ее нежные ноздри затрепетали… Гейст схватил ее за руку и прошептал с глубоким волнением:
— Становитесь сюда! Живо! Шторы закроют вас. Берегитесь только ступенек. Смотрите! Вон они вышли, те два… Лучше, чтобы вы увидели их, прежде чем…
Она едва заметно попятилась назад, но тотчас справилась с собой и осталась неподвижна; Гейст выпустил ее руку.
— Да, это, может быть, лучше, — согласилась она с напряженной поспешностью.
И она прижалась к нему.
Каждый с своей стороны, они смотрели между краями шторы и обвитыми вьющимися растениями колоннами веранды. Жгучий жар поднимался от залитой солнцем почвы беспрестанно возобновлявшейся волной, выходившей из каких-то тайников сердца земли; небо уже остывало, и солнце стояло достаточно низко, чтобы тени мистера Джонса и его сподвижника протягивались к бунгало — одна — неимоверно тощая, другая — широкая и короткая.
Стоя неподвижно, два человека смотрели перед собой. Чтобы поддержать легенду о своей болезни, мистер Джонс опирался на руку Рикардо, донышко шляпы которого едва доходило до плеча его патрона.
— Вы их видите? — прошептал Гейст на ухо молодой женщине. — Вот они, посланники общества, вот они перед нами, рука об руку, извращенный ум и примитивная дикость. Грубая сила находится сзади. Быть может, прекрасно подобранное трио; но какой им оказать прием? Предположим, что я был бы вооружен. Мог бы я сразить их обоих одной пулей на таком расстоянии? Мог ли бы я?
Не поворачивая головы, молодая женщина нащупала руку Гейста. Она сжала ее и удержала в своих. Он продолжал с оттенком горькой насмешки:
— Не знаю! Не думаю. Во мне есть что-то врожденное, что ужасно мешает мне думать об убийстве. Я никогда не нажимал курка, никогда не поднимал руку на человека, даже защищаясь.
Он замолчал, потому что Лена внезапно сжала его руку.
— Они двигаются, — шепнула она.
— Неужели они намерены прийти сюда? — тревожно спро- iил Гейст.
— Нет, они не сюда идут, — сказала она.
Они снова помолчали.
— Они возвращаются к себе, — сказала она наконец.
Проводив их глазами, она выпустила руку Гейста и отошла от шторы. Он последовал за ней в комнату.
— Теперь вы знаете их, — начал он. — Подумайте о моем изумлении, когда я увидал их высаживавшимися на берег в тумане, — миражи, рожденные в море, видения, химеры. И они воплощаются! Вот что всего хуже: они воплощаются. Они не имеют никакого права на существование, но они существуют. Они должны были бы вызвать мою ярость. Но в настоящую минуту я ото всего очистился — от гнева, негодования, даже от презрения. Осталось одно отвращение. С тех пор как вы передали мне эту возмутительную клевету, это отвращение сделалось громадным и распространяется на меня самого.
Он поднял на нее глаза.
— Счастье, что я имею вас. Если бы только Уанг не унес тгого злосчастного револьвера… Да, Лена, вот мы тут вдвоем.
Она положила ему на плечи обе руки и посмотрела ему прямо в глаза. Он ответил на ее проницательный взгляд. Этот взгляд озадачил его. Он не мог проникнуть за его серую завесу, но ее грустный голос глубоко проникал в его душу.
— Это не упрек? — медленно спросила она.
— Упрек? Что за слово между нами! Я мог бы делать упреки только самому себе… Но по поводу Уанга мне пришла в голову одна мысль. Я не то что делал настоящие низости, не то что действительно лгал, но, во всяком случае, скрывал. Вы прятались в угоду мне, — но все-таки вы прятались. Это недостойно. Почему нам не попробовать теперь просить милостыни? Это благородное занятие. Да, Лена, мы должны выйти вместе. Я не могу подумать оставить вас одну, а нужно… да, необходимо, чтобы я поговорил с Уангом. Мы отправимся на поиски этого человека, который знает, чего хочет, и умеет добыть себе то, что ему нужно. Мы не откладывая пойдем к нему.
— Дайте мне подобрать волосы, — согласилась она.
Опустив за собою занавес, она повернула голову с выражением безграничной нежной тревоги. Никогда она не сможет понять Гейста; никогда она не сможет удовлетворить его; можно было бы сказать, что ее страсть была страстью низшего качества и не могла утолить высшего и утонченного желания возвышенной души, которую она любила. Минуты через две она появилась снова. Они вышли из дому через дверь в палисадник и, не глядя на него, прошли в трех шагах от Педро, наклонившегося над хворостом. Он поднялся, пораженный, тяжело раскачался и обнажил свои огромные клыки в удивленной гримасе; потом внезапно помчался на своих искривленных ногах, чтобы объявить о сделанном им поразительном открытии.
