Эмиль Золя - Западня
В первых числах ноября Купо опять запил, и это кончилось прескверно для него самого и для других. Накануне он нашел работу. Лантье на этот раз был преисполнен благих намерений; он проповедовал пользу труда: ведь что там ни говори, а труд облагораживает человека. Он даже встал спозаранку, еще при свете лампы, чтобы честь честью проводить на строительство своего друга, поистине достойного называться рабочим. Но, добравшись до кабачка под вывеской «Луковка», двери которого только что открылись, приятели зашли выпить сливянки — по одной рюмочке, не больше! — надо же спрыснуть твердое решение Купо взяться наконец за ум. Против стойки, прислонившись к стене, сидел Биби Свиной Хрящ и мрачно курил трубку.
— Смотри-ка, Биби загулял! — воскликнул Купо. — Что, приятель, лень одолела?
— Да нет, — ответил Биби, потягиваясь. — Просто опротивели хозяева, поперек горла стоят… Вчера я разругался со своим… Все они сволочи, гады…
И Биби Свиной Хрящ согласился выпить сливянки. Он, видно, и ждал здесь на скамейке, не угостят ли его. Однако Лантье стал на защиту хозяев: порой им тоже приходится несладко, он-то кое-что знает об этом, сам ворочал делами. Рабочие — продувной народ! Вечно пьянствуют, отлынивают от работы, дашь им какой-нибудь заказ — уйдут, не закончив, и объявятся только тогда, когда просадят последние денежки. Однажды у него работал пикардиец, молоденький паренек, так его, бывало, хлебом не корми, а дай покататься на извозчике; стоило ему в конце недели получить заработок, он тут же нанимал фиакр и разъезжал целыми днями. Разве такие замашки к лицу рабочему человеку? Да, Лантье всех видит насквозь и никому не побоится сказать правду в глаза. Хозяева тоже дерьмо — бесстыжие эксплуататоры, кровопийцы проклятые! У него, слава богу, совесть чиста — он был другом своих рабочих и никогда не стремился наживать миллионы на их горбе, как некоторые другие.
— Ну, нам пора, браток, — сказал он, обращаясь к Купо. — Надо и честь знать, не то мы опоздаем.
Биби Свиной Хрящ нехотя поплелся за ними. На улице чуть брезжил рассвет, занимался серенький денек, казавшийся особенно унылым из-за жидкой грязи, покрывавшей мостовую; накануне прошел дождь, было очень тепло. Только что погасили газовые фонари; улица Пуассонье, где ночная мгла застоялась между высокими домами, гудела от глухого топота рабочих, шагавших к центру города. Перекинув через плечо свою сумку, кровельщик шел с таким победоносным видом, как будто неожиданно для самого себя принял важное решение. Он обернулся и спросил:
— Хочешь наняться на работу, Биби? Хозяин велел мне привести подручного, если найдется желающий…
— Благодарю покорно, — ответил Биби Свиной Хрящ. — Я сыт по горло, баста… Надо предложить Бурдюку, он еще вчера искал, куда бы пристроиться… Постой, он, верно, забрел сюда…
И, дойдя до конца улицы, они действительно нашли Бурдюка у папаши Коломба. Несмотря на ранний час, «Западня» была ярко освещена, ставни ее открыты, все газовые рожки зажжены. Лантье задержался на пороге, велев Купо поторопиться: у них оставалось в запасе ровным счетом десять минут.
— Как! Неужто ты поступил к рыжему бургундцу?! — воскликнул Бурдюк в ответ на предложение кровельщика. — Нет, черта с два, меня в его конуру силком не затащишь! Уж лучше останусь на бобах до будущего года… Ты у него и трех дней не выдержишь, приятель, помяни мое слово!
— Разве у него так уж плохо? — спросил Купо с тревогой.
— Хуже быть не может… Хозяин дыхнуть не дает. Так и стоит у тебя над душой. А форсу-то сколько, фу-ты ну-ты! Хозяйка то и дело честит тебя пьянчугой, а в мастерской даже плюнуть не смей. Веришь ли, я с первого дня послал их к чертям собачьим.
— Ладно, спасибо, что предупредил. Видно, с бургундцем каши не сваришь… Погляжу сегодня утром, а если хозяин вздумает нахальничать, живо приведу его в чувство, да так, что они с супругой вовек меня не забудут.
В благодарность за добрый совет кровельщик крепко пожал руку приятелю и уже собрался уходить, но Бурдюк рассердился. Черт побери! Выходит, из-за проклятого бургундца им даже по стаканчику пропустить нельзя? Мужчины они или не мужчины в конце концов? Хозяин подождет пять минут — ничего с ним не сделается. Тут Лантье тоже вошел в кабак, чтобы выпить с товарищами, и все четверо выстроились перед стойкой. Между тем Бурдюк, в стоптанных башмаках, в засаленной куртке и картузе блином, сдвинутом на самый затылок, орал во всю глотку и горделиво обводил взглядом «Западню». Оказывается, он был провозглашен королем пьяниц и обжор за то, что съел салат из живых майских жуков и не побрезговал отведать дохлой кошки.
— Послушай, ты, отравитель! — крикнул он папаше Коломбу. — Подай-ка нам своей знаменитой сивухи, той, желтой, как ослиная моча!
Спокойный, мучнисто-бледный папаша Коломб в неизменной синей фуфайке налил доверху четыре стакана, и приятели осушили их одним духом, чтобы не дать спирту испариться.
— Невредная штука, здорово согревает нутро, — пробормотал Биби Свиной Хрящ.
Тут эта каналья Бурдюк рассказал препотешную историю: в пятницу он так надрался, что друзья-приятели вставили ему трубку в зубы, а рот замазали сверху известкой. Другой бы сдох на его месте, а ему хоть бы что, только пуще заважничал.
— Не угодно ли повторить, господа? — спросил папаша Коломб своим густым басом.
— Да, налейте, — приказал Лантье, — я плачу.
Заговорили о женщинах. Биби Свиной Хрящ был в воскресенье со своей занудой женой у тетки в Монруже; Купо спросил, как поживает прачка из Шайо по прозвищу Баржа, хорошо известная в «Западне». Все собрались снова выпить, но тут Бурдюк громко окликнул проходивших мимо Гуже и Лорийе. Они заглянули в дверь, но войти в кабак отказались. Кузнецу не хотелось пить. Золотых дел мастер был бледен, кашлял и дрожал как в лихорадке; он судорожно сжимал в кармане золотую цепочку, которую нес заказчику, и извинялся, говоря, что от одной капли спиртного валится с ног.
— Ну и ханжи! — заворчал Бурдюк. — А сами небось рады нализаться втихомолку.
Но, сунув нос в стакан, он набросился на папашу Коломба:
— Ах ты, старый хрыч, опять налил нам из другой бутылки!.. Со мной, брат, шутки плохи, я сразу чую, когда ты разбавляешь свою сивуху.
Солнце уже давно взошло, тусклый свет пробивался в окна «Западни», хозяин потушил газ. Купо вступился за своего зятя: раз человек не может пить, это не его вина. А Гуже даже похвалил — ведь просто счастье никогда не испытывать жажды. Тут он снова заговорил о том, что пора бы идти на работу. Но Лантье с важным видом человека, понимающего толк в приличиях, стал стыдить друга: прежде чем смываться, надо в свою очередь угостить друзей. Нельзя же так подло бросать их, даже если спешишь по делу.
— Ты еще долго будешь морочить нам голову со своей работой?! — закричал Бурдюк.
— Значит, платите вы, сударь? — спросил папаша Коломб, обращаясь к Купо.
Кровельщик заплатил. Когда же очередь дошла до Биби, он наклонился и что-то шепнул хозяину, но тот отрицательно покачал головой. Бурдюк понял, в чем дело, и принялся срамить мерзавца Коломба. Вот чертово отродье, да как он смеет не доверять их приятелю! Все кабатчики отпускают в долг! Только в его проклятой дыре оскорбляют людей! Хозяин спокойно покачивался, опершись своими огромными лапищами о край стойки, и вежливо говорил:
— А вы сами дайте ему в долг. Так-то оно сподручнее будет.
— И дам, чтоб ты подавился! — взревел Бурдюк. — Вот тебе, Биби, возьми! И швырни деньги ему в морду, продажная он душа!
Тут при виде мешка с инструментом, все еще висевшего на плече у Купо, Бурдюк окончательно вышел из себя и крикнул приятелю:
— Что ты носишься с ним, как курица с яйцом? Весь скособочился! Брось эту дрянь, не то останешься горбатым!
Купо с минуту колебался; потом степенно, словно после зрелого размышления, положил сумку на пол и сказал:
— И вправду, теперь слишком поздно. Схожу к бургундцу после обеда. Навру ему, будто у моей хозяйки живот схватило… Послушайте, папаша Коломб, я оставлю инструмент вот тут, под скамейкой, зайду за ним в полдень.
Лантье кивком головы одобрил это решение. Работать надо, слов нет, но когда водишь компанию с приятелями, вежливость — на первом месте. Все четверо сидели раскисшие, безжизненно опустив руки, и нерешительно переглядывались: их так и подмывало напиться по-настоящему. И как только оказалось, что впереди у них часов пять для гульбы, всех обуяла шумная радость: они принялись хлопать друг друга по спине и выкрикивать разные ласковые словечки. Особенно усердствовал Купо; он сразу воспрянул духом, даже помолодел и называл приятелей «старина» и «миляга». Выпили еще по одной; затем всей компанией отправились в «Пьяную блоху» — маленький кабачок с бильярдом. Шляпник сморщил было нос, потому что заведение считалось не из важнецких: литр водки стоил там всего один франк — десять су за два стакана, а посетители так замусолили бильярд, что шары прилипали к сукну. Но едва началась игра, Лантье, у которого был очень меткий удар, снова пришел в хорошее настроение, стал мил, любезен и при каждом карамболе выпячивал грудь и лихо поводил плечами.
