Герберт Уэллс - Жена сэра Айзека Хармана
— Так вот, — сказал мистер Брамли (в тот день они встретились в Кенсингтонском парке и сидели рядышком на зеленых стульях перед застывшими контурами «Физической энергии»[42]), — если вы не против, я прочитаю вам нечто вроде лекции и постараюсь говорить как можно проще. Еще со времени открытия Америки человечество начало осваивать пустующие территории; с тех пор и примерно до 1870 года длился период быстрого роста народонаселения, что было вызвано новыми жизненными возможностями и изобилием во всех областях. За это время, то есть, грубо говоря, за четыреста лет, произошло бурное развитие семейных связей; почти каждый считал нужным жениться и иметь большую семью, холостяков стало мало, многочисленные монастыри почти исчезли, словно их унесло наводнение, и даже священники, нарушая обет безбрачия, женились и имели детей. Естественные факторы, сдерживавшие рост населения — голод и чума, — были побеждены благодаря новым знаниям и научным открытиям; вследствие всего этого количество людей на земле увеличилось в три или четыре раза. Семья по-прежнему играла основную роль в человеческой жизни и благодаря процветанию росла; возвращение к семье означало возврат к общественному укладу времен раннего варварства, и, естественно, современные человеческие представления начиная с пятнадцатого века не знают иной формы. Вот как я себе это представляю, леди Харман. Поколение наших дедов в начале девятнадцатого века руководствовалось двумя созидательными идеями: семьи и прогресса, — не понимая, что тот самый прогресс, который открыл новые возможности для семьи и возродил древний завет плодиться и размножаться, может снова лишить ее этих возможностей, провозгласив, что на земле больше нет места. Именно это и происходит теперь. Возможности исчерпаны. Простой люд больше не может плодиться такими огромными роями, и за последние полтора столетия все решительней вступают в игру силы общественной организации, находя новые массовые пути производства, новые, более широкие связи между людьми, которые все больше и больше разрушают обособленность семьи и, вероятно, в конце концов разрушив ее совсем, придут ей на смену. Вот какие выводы получились у меня на основе исторических данных.
— Так, — сказала леди Харман, нахмурившись. — Так.
И про себя подумала: успеет ли он от этого общего вступления перейти к общежитиям прежде, чем ей придется уехать, потому что сэр Айзек будет ждать ее к чаю.
А мистер Брамли продолжал, целиком поглощенный своими мыслями:
— Этот процесс, леди Харман, в разных областях происходит с разной быстротой. Не стану занимать ваше внимание всем этим, не буду говорить ни об эмиграции, ни о чрезмерной плодовитости, предшествовавшей настоящему периоду. Достаточно сказать, что теперь все направлено назад, к ограничению роста населения, количества браков, к сокращению рождаемости и средней численности семьи, к… к освобождению женщины, которая до сих пор должна была всю себя отдавать детям, и, наконец, к исчезновению отдельных семей, которые четыре столетия составляли основу общественной жизни и определяли почти все наши чувства и нравственные понятия. Самостоятельность семьи неуклонно разрушается, и на смену ей приходит самостоятельность личности в сочетании с объединенными экономическими усилиями.
— Простите, — сказала леди Харман, прервав его жестом, — если можно, расскажите подробнее об этой самостоятельности…
Мистер Брамли не заставил себя упрашивать. Ясно и просто, как в популярной лекции, он объяснил свою точку зрения. Она понимала его, хоть и не без труда. Он стремился говорить так, чтобы это удовлетворило его самого, и не замечал, как нелепо выглядит увлечение вопросами мирового народонаселения на фоне ее практических трудностей. Он заявил, что начало новой, современной стадии жизни человечества, в которой на смену «плодовитости» придет, вероятно, регулирование численности населения до устойчивого равновесия, проявилось прежде всего в экспроприации английского крестьянства и возникновении фабричной системы с машинным производством.
— С этого времени можно проследить, как домашние и семейные способы производства заменяются коллективными. Этот процесс зашел довольно далеко. Вместо колодцев, откуда женщины доставали воду ведрами, — трубы и краны водопроводной компании. Вместо кустарной свечи — электрическая лампочка. Вместо домотканой одежды — фабричная. Вместо домашнего пива — бочки с пивоваренного завода. Вместо домашнего хлеба — сначала мелкие пекарни, а потом безотказный и точный механизм «Международной хлеботорговой и кондитерской компании». Вместо тех уроков, которые ребенок получал, сидя на коленях у матери, — обязательное начальное обучение. Вместо отдельных домов — квартиры. Вместо маленького земельного надела — большая ферма и вместо семейного ремесла — фабрика. Повсюду синтез. Повсюду мелкий независимый собственник уступает место компании, а компания — тресту. Вы следите за моей мыслью, леди Харман?
— Продолжайте, — сказала она, ободренная этим упоминанием о «Международной компании» и ожидая, что он сейчас перейдет к интересующему ее вопросу.
— В настоящее время для Лондона и вообще для всей Англии период экспансии закончен; во всяком случае, мы вступили на порог следующего за ним периода синтеза раньше, чем любая другая страна в мире; но поскольку Англия первой достигла новой стадии, характерные признаки этой стадии у нас несут на себе более явный отпечаток старого, чем в таких позднее развившихся городах, как Нью-Йорк, Бомбей или Берлин. Вот почему Лондон и другие большие английские города — это скопление маленьких домишек и мелких семей, тогда как в новых больших городах строятся дома со множеством квартир. За границей лучше, чем у нас, поняли, к чему неизбежно приведет этот процесс, который там начался позже, и поэтому, когда у нас постепенно появилось новое текучее население, главным образом холостые и бездетные люди, им пришлось селиться в пансионах, в домах, предназначенных для семьи, ставших ее принадлежностью, и это оказалось возможным, потому что семьи теперь уже не так многочисленны, как раньше. Лондон все еще во многом остается городом квартирных хозяек и пансионов, и нигде в мире столько людей не живет на частных квартирах. Поэтому ваши общежития — это не что иное, как начало конца. Подобно тому, как крупные предприниматели уничтожили владельцев мелких кафе и грязных трактиров времен Титтлбэта Титмауса и Дика Свивеллера[43], так теперь ваши общежития уничтожат лондонскую систему пансионов. Конечно, есть и другие сходные процессы. Как же. Скажем, ХАМЖ, АМХ[44], Лондонское объединение клубов для девушек и так далее, — все они играют подобную же роль.
— Но, мистер Брамли, что же станется с квартирными хозяйками? — спросила леди Харман.
Мистер Брамли еще не успел развить свою теорию до конца.
— О хозяйках я не подумал, — сказал он, помолчав.
— Их судьба меня тревожит, — сказала леди Харман.
— Гм… — хмыкнул мистер Брамли, потеряв нить.
— Вы знаете, на днях я ездила в Челси, там есть целые кварталы пансионов, и… боюсь, что я поступила нехорошо, но я сделала вид, будто ищу комнату для знакомой девушки, которая работает в конторе, и я осмотрела… столько комнат. И там такие бедные старухи, грязные, надорванные работой, изможденные, и они так хитрят, лезут вон из кожи, просто ужас, только бы залучить к себе эту несуществующую девушку…
Она испытующе посмотрела на него, и глаза у нее были страдальческие.
— Это уже, пожалуй, дело, так сказать, общественной скорой помощи, — сказал мистер Брамли. — Итак, с вашего разрешения, я продолжаю… К этому мы можем вернуться потом. Кажется, я остановился на общем синтезе…
— Да, — сказала леди Харман. — Значит, общежития займут место этих маленьких отдельных домиков и унылых пансионов? Вот мы с мужем горячо взялись за это новое дело, совсем как он тридцать лет назад взялся за свои филиалы, разорил сотни мелких пекарей, кондитеров и владельцев кафе. Некоторые из них, бедняги… Мне не хочется и думать об этом. В конце концов вышло нехорошо, жестоко. Он устроил эти свои кафе и нанял девушек, которые бастуют и говорят, что их угнетают и притесняют… А теперь мы устраиваем что-то вроде казармы и хотим, чтобы люди там жили…
Не договорив, она только махнула рукой.
— Не спорю, это дело чревато некоторыми опасностями, — сказал мистер Брамли. — Примерно так же, как замена мелких землевладений в Италии латифундиями. Но вместе с тем в нем заложены большие возможности. Такие синтезы уже бывали в различные эпохи, и их история — это история упущенных возможностей… Неужели и нам упустить возможность?
У леди Харман было такое чувство, словно что-то выскользнуло у нее меж пальцев.
— Для меня, — сказала она, — всего на свете важнее, чтобы эти общежития, которые так быстро возникают теперь из моего случайного предложения, сами не превратились в упущенную возможность.
