Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
— Фу, пропасть, забыл! — воскликнул он. — Но ты не отставай от меня, пока не привезу.
— Я не люблю к тебе приставать.
— Любишь или нет, все равно приставай. А с ней теперь приятнее? — продолжал Пол.
— Ты же знаешь, мне с ней всегда приятно.
Пол промолчал. Очевидно, из-за гостьи ему и не терпелось приехать нынче пораньше. И Мириам стало больно. Они вместе шли к дому. Пол отцепил от брюк защипки, но, несмотря на галстук и носки, смахнуть пыль с башмаков поленился.
Клара сидела в прохладной гостиной и читала. Он увидел сзади ее белую шею и поднятые с нее красивые волосы. Она встала, поглядела на него безо всякого интереса. Здороваясь, так протянула руку, будто удерживала его на расстоянии, и заодно что-то ему бросила. Он заметил, как под блузкой обозначилась ее грудь и как красиво изогнулось под тонким муслином плечо.
— Вы выбрали прекрасный день, — сказал он.
— Посчастливилось, — сказала она.
— Да, — согласился он. — Я рад.
Она села, не поблагодарив его за любезность.
— Что вы делали все утро? — спросил он Мириам.
— Видишь ли, — сказала Мириам, хрипло кашлянув. — Клара приехала с отцом… ну и… она тут не так давно.
Клара сидела, облокотясь на стол, держалась отчужденно. Пол заметил, что руки у нее большие, но ухоженные. И кожа на руках, матово-белая, с тоненькими золотистыми волосками, казалась грубоватой. Клару не смущало, что он разглядывает ее руки. Она намеревалась презирать его. Тяжелая рука ее небрежно лежала на столе. Губы она сжала, словно от обиды, и чуть отвернулась.
— Вчера вечером вы были на собрании у Маргарет Бонфорд, — сказал он ей.
Этот обходительный Пол был незнаком Мириам. Клара глянула на него.
— Да, — сказала она.
— А ты откуда знаешь? — спросила Мириам.
— Я зашел туда на минутку перед приходом поезда, — ответил он.
Клара опять пренебрежительно отвернулась.
— По-моему, она очень милое существо, — сказал Пол.
— Маргарет Бонфорд! — воскликнула Клара. — Она куда умней большинства мужчин.
— Я вовсе не говорил, что она не умна, — возразил Пол. — При всем при том она милая.
— И это, разумеется, всего важней, — с презрением бросила Клара.
Он почесал голову несколько озадаченно и досадливо.
— По-моему, это важней, чем ее ум, — сказал он, — он ведь не дарует ей царствие небесное.
— Не о царствии небесном она печется, но о справедливой доле на земле, — возразила Клара. Да таким тоном, будто Пол в ответе за то, что мисс Бонфорд как-то ущемляют.
— Что ж, мне казалось, она женщина сердечная и очень милая, — сказал он, — только уж очень хрупкая. Пусть бы она жила в уюте и покое…
— И штопала мужнины носки, — съязвила Клара.
— Уверен, она не отказалась бы заштопать даже и мои носки, — сказал Пол. — И уверен, заштопала бы хорошо. Так же как я не отказался бы почистить ее башмаки, если б только она захотела.
Но Клара не стала отвечать на его задиристое замечание. Он немного поговорил с Мириам. Клара держалась отчужденно.
— Ну, я, пожалуй, пойду повидаюсь с Эдгаром. Он где-нибудь здесь?
— По-моему, он пошел за углем, — сказала Мириам. — И должен был сразу вернуться.
— Тогда пойду ему навстречу, — сказал Пол.
Мириам не осмелилась задерживать его в их обществе. Он поднялся и вышел.
На верхней дороге, где распустился утесник, он увидел Эдгара, тот лениво шагал рядом с кобылой, которая, кивая головой с белой звездочкой на лбу, тащила громыхающий груз угля. При виде друга молодой фермер просиял. Эдгар был хорош собой, с темными горячими глазами. Одетый в какое-то довольно потрепанное старье, выступал с достоинством.
— Привет! — сказал он, увидав Пола с непокрытой головой. — Куда путь держишь?
— Тебя встречаю. Не выношу эту «Никогда».
Эдгар весело засмеялся, блеснули зубы.
— Что еще за «Никогда»? — спросил он.
— Некая дама… миссис Доус… ей бы впору называться миссис Ворон, который каркает «Никогда».
Эдгар залился смехом.
— Разве она тебе не нравится? — спросил он.
— Не больно нравится, — ответил Пол. — А тебе что, нравится?
— Нет! — в голосе прозвучала глубокая убежденность. — Нет! — Эдгар поджал губы. — Не сказал бы, что она очень уж в моем вкусе. — Он чуть задумался. Потом спросил: — Но почему ты зовешь ее «Никогда»?
— Понимаешь, — сказал Пол, — если она смотрит на мужчину, она надменно говорит «никогда», и если смотрит на себя в зеркало, высокомерно говорит «никогда», и если оглядывается назад, с отвращением говорит то же самое, и если заглядывает вперед, равнодушно говорит то же.
Эдгар поразмыслил над его словами, мало что из них извлек и сказал со смехом:
— По-твоему, она ненавидит мужчин?
— Это она так думает, — ответил Пол.
— А ты не думаешь?
— Нет, — ответил Пол.
— Значит, она была с тобой мила?
— Ты можешь представить, чтоб она была хоть с кем-нибудь мила? — ответил Пол.
Эдгар засмеялся. Вдвоем они сгрузили уголь во дворе. Пол был довольно неловок, — он знал, Клара может увидеть его из окна. Но она не смотрела.
По субботам в конце дня обихаживали и чистили лошадей. Пол и Эдгар работали вместе, чихая от пыли, что шла от шкур Джимми и Цветка.
— Какой-нибудь новой песне меня не научишь? — спросил Эдгар.
Он работал безостановочно. Когда наклонялся, виден был подрумяненный солнцем загривок, толстые пальцы крепко держали щетку. Пол опять и опять поглядывал на него.
— «Мэри Моррисон»? — предложил Пол.
Эдгар согласился. Он обладал приятным тенором и любил разучивать песни, которым его мог научить друг, а потом пел во время разъездов. У Пола был плохонький баритон, зато хороший слух. Однако пел он тихонько, боялся, Клара услышит. Эдгар ясным тенором повторял каждую строчку. Время от времени они оба принимались чихать, и сперва один, потом другой бранили свою лошадь.
Мириам мужчины раздражали. Так немного им надо, чтобы развлечься, даже Полу. Ей казалось, с ним совсем не вяжется, что какой-нибудь пустяк может всецело его поглотить.
Когда они кончили, настало время пить чай.
— Что это за песня? — спросила Мириам.
Эдгар сказал ей. Разговор перешел на пение.
— У нас бывает так весело, — сказала Кларе Мириам. Миссис Доус неторопливо и с достоинством поглощала пищу. При мужчинах она делалась надменной.
— Ты любишь слушать, когда поют? — спросила ее Мириам.
— Только если поют хорошо, — сказала она.
Пол, разумеется, покраснел.
— То есть если голос первоклассный и отшлифованный? — спросил он.
— По-моему, нечего думать о пении, если голос не отшлифован, — сказала она.
— С таким же успехом можно сказать — пока человек не отшлифовал свой голос, он не вправе разговаривать, — возразил Пол. — Люди ведь обычно поют для собственного удовольствия.
— А другим людям это, возможно, не нравится.
— Тогда пускай эти другие люди обзаведутся пробками для ушей, — возразил Пол.
Мальчики рассмеялись. И стало тихо. Пол густо покраснел и ел в молчании.
После чая, когда все мужчины, кроме Пола, ушли, миссис Ливерс сказала Кларе:
— И вы теперь счастливее?
— Несравненно.
— И удовлетворены?
— Да, потому что свободна и ни от кого не завишу.
— И ни по чему не тоскуете? — мягко спросила миссис Ливерс.
— Со всем этим я распрощалась.
От этого разговора Полу стало сильно не по себе. Он поднялся.
— Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался, — сказал он. И пошел к коровникам. Каким же остроумным он себя чувствовал, и его мужская гордость торжествовала. Он шел по выложенной кирпичом дорожке и насвистывал.
Немного погодя к нему пришла Мириам; спросила, пойдет ли он на прогулку с ней и с Кларой. Они отправились к стреллейской мельнице. Шли вдоль ручья со стороны Ивовой фермы и, глядя через просеку на краю леса, где под щедрыми лучами солнца пламенела розовая смолевка, за стволами деревьев и тонкими ветвями орешника увидели — человек ведет через канавы рослого гнедого жеребца. Казалось, огромный рыжий конь медленно движется в романтическом танце средь зеленого марева орешника все дальше в тень, будто в далеком прошлом, среди вянущих колокольчиков, что могли бы расцвести для Дейрдре или Изулт.[18]
Все трое стояли зачарованные.
— Быть бы рыцарем, — сказал Пол, — и раскинуть бы здесь шатер. Вот бы красота.
— И заточить нас в нем? — подхватила Клара.
— Да, — ответил он, — и чтоб вы пели со своими служанками, склонясь над вышиванием. А я нес бы ваше знамя — бело-зеленое с лиловым. И на моем щите рядом с женщиной-воительницей были бы вытеснены буквы ОПЖС.[19]
— Вы, конечно, сражались бы за женщину куда охотней, чем дали бы ей самой сражаться за себя, — сказала Клара.
