Сомерсет Моэм - Миссис Креддок
— Прощай навсегда, — шепнула она и, скользнув обратно в коридор, закрыла дверь.
В полуобморочном состоянии она сползла вниз по стене, однако из страха быть застигнутой с трудом поднялась на ноги и доковыляла до своей спальни. Щеки Берты пылали огнем, руки и ноги дрожали. О, теперь поздно проявлять благоразумие. Какая разница, что она замужем? Какая разница, что Джеральд младше ее? Она любит его, любит безумно и пылко. Сумасшедшее счастье — здесь, рядом, и если в будущем ее ждут лишь муки и страдания, то настоящее того стоит. Она не может отпустить своего любимого мальчика, он принадлежит ей. Берта простерла руки, мысленно обнимая его. Она презрит все, уговорит Джеральда остаться или пойдет за ним на край света. Прислушиваться к доводам рассудка слишком поздно.
Берта возбужденно ходила по комнате. Взглянув на дверь, она ощутила безумное желание побежать за Джеральдом, бросить все ради него. Честь, положение, счастье имеют ценность только потому, что она может принести их в жертву любимому. Он — ее любовь, ее жизнь, тело и душа. Берта прислушалась. Зная, что мисс Лей будет следить за ней, она не отважилась выйти. Тетя определенно что-то подозревала.
Берта решила немного подождать. Она пробовала заснуть, но безуспешно. Мысли о Джеральде не оставляли ее. Она впала в полудрему, и его присутствие стало более явственным. Джеральд находился тут, в комнате, и Берта радостно кричала ему: «Наконец-то, мой желанный, наконец-то!» Она проснулась и простерла руки, не сознавая, что видела сон.
Забрезжил рассвет, серый и хмурый, который вскоре превратился в великолепное летнее утро. Солнце било в окна, его лучи танцевали по комнате. Времени оставалось совсем мало, нужно было решаться прямо сейчас, и эти яркие лучи сулили Берте жизнь, наслаждение и триумф неизвестности. О, как же глупо растрачивать свои годы напрасно, отказываться от шанса на счастье! Какой слабой нужно быть, чтобы упустить любовь, которая сама пришла к ней!
Она представила, как Джеральд пакует вещи, садится в вагон, и поезд везет его мимо зеленых полей и лесов. Ее любовь победила. Берта не мешкая встала с постели, умылась, оделась, затем кинула в миниатюрную сумочку драгоценности и одну-две мелкие вещицы. В начале седьмого она бесшумно покинула спальню и спустилась по ступенькам. Улица была безлюдна, как ночью, только небо сияло синевой, а воздух был чист и свеж. Берта сделала глубокий вдох и ощутила невероятную радость. Она шла пешком, пока не поймала кеб, и, усевшись, велела извозчику как можно быстрее ехать на Юстонский вокзал. Экипаж еле полз, Берту сжигало нетерпение. А что, если она опоздает? Она велела кучеру поторопиться.
Ливерпульский поезд был забит до отказа. Берта прошла вдоль платформы, переполненной людьми, и вскоре увидела Джеральда. Юноша радостно подскочил к ней.
— Берта, ты все-таки пришла! Я чувствовал, что ты напоследок еще разок позволишь мне увидеться с тобой. — Джеральд взял ее за руки и посмотрел в глаза. В его взгляде светилась любовь. — Я так рад, что ты здесь, и я могу сказать все, что хотел. Знаешь, я ведь собирался написать письмо. Я всегда буду благодарен тебе и очень сожалею, что причинил тебе боль, едва не погубил твою жизнь. Я вел себя жестоко и эгоистично, совсем не думал о том, как много ты можешь потерять. Теперь я понимаю, что мне лучше уехать. Ты простишь меня?
Берта подняла глаза. Ей хотелось сказать, что она обожает его и пойдет за ним куда угодно, но в горле у нее стоял ком. Подошел контролер, проверявший билеты.
— Леди тоже едет? — осведомился он.
— Нет, — сказал Джеральд и, подождав, пока контролер удалится, продолжил: — Берта, ты ведь не забудешь меня? Не станешь думать обо мне плохо?
У нее разрывалось сердце. Если бы сейчас Джеральд позвал ее с собой, она бы не колеблясь ответила согласием. Однако он, по-видимому, счел ее вчерашний отказ окончательным, и душевные муки открыли ему те препятствия, которых Берта в своей страсти не хотела видеть.
— О, Джеральд, — пролепетала она.
Берта страдала молча, мечтая, чтобы он произнес заветные слова. Неужели он ее не хочет и раскаивается? Неужто его любовь уже ослабела? Почему он не скажет еще раз, что не может жить без нее? Берта попыталась заговорить, но не смогла.
— По местам! По местам! — разнеслось по платформе.
— Садитесь в вагон, сэр, — строго сказал кондуктор.
— Поезд отправляется!
— Прощай, — печально промолвил Джеральд, быстро поцеловал Берту в щеку и вскочил на подножку вагона.
— Поезд отправляется!
Кондуктор свистнул в свисток, махнул флажком, и поезд, пыхтя, медленно тронулся.
Глава XXXIII
Мисс Лей встревожилась, обнаружив утром отсутствие Берты. «Честное слово, провидение ведет себя просто возмутительно. Я всего лишь безобидная дама средних лет, никому не причиняю вреда, в чужие дела не лезу. Чем же я заслужила эти потрясения?» — недоумевала она.
Мисс Лей подозревала, что племянница поехала на вокзал, но поезд отходил в семь, а на часах было уже десять. Она вздрогнула: в голове мелькнуло, что Берта могла… сбежать, и тут же стайкой отвратительных чертенят пронеслись мысли обо всем, что ей придется вынести, если это действительно так: письмо Эдварду, его изумление и ужас, истерика сестры, ярость генерала Водри, ее суетливые попытки всех утешить… «Нет, Берта не пойдет на подобную глупость, — в отчаянии простонала мисс Лей. — Впрочем, если женщина может поставить себя в дурацкое положение, то непременно это сделает».
Мисс Лей испытала невероятное облегчение, когда хлопнула входная дверь и племянница поднялась по ступенькам к себе в комнату.
Берта долго стояла на платформе, неподвижно глядя перед собой. Она словно оцепенела. Возбуждение предшествующих часов сменилось полной опустошенностью. Джеральд ехал в Ливерпуль, а она осталась в Лондоне. Берта побрела с вокзала в сторону Челси. Улицы казались ей бесконечно длинными, но она утомленно тащилась дальше. Берта не знала дороги и плелась куда глаза глядят. В Гайд-парке она в изнурении присела отдохнуть, однако усталость тела заглушала сердечную боль. Через какое-то время она вновь пошла — ей даже в голову не пришло взять извозчика — и наконец добралась до Элиот-Мэншнз. Солнце уже стояло высоко, припекая макушку. Берта с трудом поднялась по лестнице и рухнула на кровать у себя в комнате, обливаясь горькими слезами. Рыдала она долго и безутешно. «Он такой же негодяй, как остальные!»
Мисс Лей послала узнать, спустится ли племянница к ленчу, но у Берты на самом деле страшно болела голова, и она не могла даже смотреть на еду. Весь день она провела в нечеловеческих муках. Берта то упрекала себя в том, что отказала Джеральду, когда тот просил позволения остаться, — сама же упустила свое счастье! — то вдруг, охваченная внезапным отвращением, твердила, что Джеральд — мерзавец, и благодарила Бога за то, что спас ее душу. Проходили томительные часы. К ночи Берта едва нашла в себе силы раздеться и до самого утра не сомкнула глаз. С первой почтой пришло письмо от Крэддока, в котором он снова настойчиво просил жену вернуться в Корт-Лейз. Берта равнодушно прочла письмо и тяжело вздохнула: «Пожалуй, это благоразумнее всего».
Теперь ей был ненавистен Лондон и эта квартира. Комнаты, которые Джеральд озарял своим радостным присутствием, опустели. Возвращение в Корт-Лейз казалось единственным выходом, там по крайней мере Берту ждали покой и одиночество. Она почти с тоской вспомнила об унылом побережье, болотах и безотрадных морских водах. Она хотела лишь тишины и уединения. Если ехать, решила Берта, то немедленно: оставаться в Лондоне значило бы лишь растравлять себя.
Она встала, оделась и спустилась в гостиную к мисс Лей. Лицо ее было мертвенно-бледным, глаза опухли и покраснели от слез. Она не пыталась скрыть свое состояние.
— Тетя Полли, я сегодня же еду в Корт-Лейз. Так будет лучше.
— Эдвард очень обрадуется.
— Да, пожалуй.
Переборов сомнения, мисс Лей взглянула на племянницу и произнесла:
— Видишь ли, Берта, в этом мире очень трудно решить, как действовать. Люди стремятся отличить добро от зла, однако очень часто то и другое оказываются очень схожи. Я всегда считала счастливцами людей, способных жить по Десяти заповедям, не сомневаясь в себе и своих деяниях. У них две опоры: по правую руку — упование на вечную жизнь в раю, по левую — страх перед рогатым дьяволом с острыми когтями. Те же, кто на суровое «не посмей» вопрошают «почему?» обречены всю жизнь плыть по бурному океану, не видя путеводной звезды: разум и инстинкт говорят одно, а жесткие условности диктуют другое. Хуже всего то, что в конечном счете решающее слово остается за совестью, взращенной на тех же Десяти заповедях и страхе перед адским огнем. Стоит помнить об этом, хотя в определенной мере такой подход можно считать трусостью. Это как салат из омаров: съесть его — не преступление, однако, вероятнее всего, последствием станет несварение желудка. Для того чтобы пойти против общепринятых взглядов, нужно очень сильно верить в себя, а если уверенности недостает, лучше не рисковать и идти широкой проторенной тропой вместе с остальным стадом. В этом нет ни радости, ни отваги, это скучно, зато в высшей степени безопасно.
