Чарльз Диккенс - Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4
— Я не ошибусь, — спросил мистер Боффин, обращаясь к Альфреду, — если скажу, что вы, сэр, рассчитывали занять со временем место Роксмита?
— Да, — ответил Альфред, сверкнув в улыбке зубами и сразу став еще носатее, — не ошибетесь.
— А вы, сударыня, — продолжал мистер Боффин, обращаясь теперь к Софронии, — может, вы, по доброте своей, призадумались о моей старушке и оказали ей честь тем, что решили взять ее под свою опеку, стать для нее своего рода мисс Беллой Уилфер и даже чем-то большим, по сравнению с мисс Беллой Уилфер?
— Смею надеяться, сэр, — громко и с презрительной гримасой ответила миссис Лэмл, — что, если бы я возымела такую мысль, мне не представило бы труда стать чем-то большим по сравнению с мисс Беллой Уилфер, как вы изволите ее называть.
— А как называете ее вы, сударыня? — спросил мистер Боффин.
Не удостоив его ответом, миссис Лэмл вызывающе постучала ножкой по полу.
— Мне думается, я и на этот раз не ошибся. Не так ли, сэр? — сказал мистер Боффин, поворачиваясь к Альфреду.
— Да, сэр, — с той же улыбкой ответствовал Альфред, — не ошиблись.
— Так вот, — тихо проговорил мистер Боффин. — Ничего из этого не получится. Я не хочу произносить ни одного такого слова, которое оставит у вас неприятное чувство, но ничего из этого не получится.
— Софрония, душа моя! Вы слышали? Ничего из этого не получится, — передразнивая мистера Боффина. повторил ее супруг.
— Да, — еще тише сказал тот. — Ровным счетом ничего. Вы уж не обижайтесь на нас. Идите своим путем, а мы пойдем своим, и, надеюсь, все обернется к нашему обоюдному удовольствию.
Миссис Лэмл посмотрела на него, будто говоря: «Исключите меня из числа лиц, которые получают удовольствие от такого решения вопроса!», но промолчала.
— Самое лучшее, что мы могли тут придумать, — продолжал мистер Боффин, — это пойти с вами на сделку. Вот мы и пошли. Вы оказали мне услугу, большую услугу, и я оплатил ее вам. Вы не возражаете против суммы?
Мистер и миссис Лэмл обменялись взглядом через стол, но возражать не стали. Мистер Лэмл пожал плечами, миссис Лэмл застыла в полной неподвижности.
— Вот и хорошо, — сказал мистер Боффин. — Учтя все обстоятельства, мы — то есть моя старушка и я — выбрали самый короткий и самый прямой путь для разрешения этого дела. Надеюсь, вы отдадите должное нашим добрым намерениям. Мы — то есть моя старушка и я — подробно все обсудили и поняли, что вводить вас в заблуждение или попустительствовать вам будет нехорошо, очень нехорошо. И тогда я дал понять… — Мистер Боффин замолчал в поисках каких-то других слов, но, не найдя более выразительных, повторил вполголоса: — …дал понять вам, что у вас ничего не получится. Хотел бы я сказать это поделикатнее, да не выходит. Надеюсь все же, вы не будете в обиде, потому что обижать вас я не собирался. А теперь, — добавил он, как бы подводя итог сказанному, — пожелав вам всего хорошего на вашем жизненном пути, мы так и говорим вам: всего хорошего, прощайте.
По одну сторону стола с наглым смешком поднялся мистер Лэмл, по другую, надменно вскинув брови, поднялась миссис Лэмл. В эту минуту на лестнице послышались торопливые шаги, и в комнату, без доклада, вся в слезах, вбежала Джорджиана Подснеп.
— Софрония! Моя дорогая Софрония! — воскликнула она, ломая руки, и кинулась миссис Лэмл на шею. — Вы с Альфредом разорились! Бедная моя Софрония! Ваш дом продается с торгов, и это после того, как вы были так добры ко мне! Мистер Боффин! Миссис Боффин! Простите меня, что я ворвалась к вам без приглашения, но если бы вы знали, как я тосковала по Софронии, когда папа запретил мне бывать у нее, если бы вы знали, как мне было больно за Софронию, когда я услыхала от мамы, что Софрония теперь не нашего круга! Нет! Вы не представляете себе и не можете и никогда не сможете представить, как я всю ночь не сомкнула глаз и плакала о моей Софронии, о моем первом и единственном друге!
Разительная перемена произошла в миссис Лэмл, лишь только бедная, глупенькая девушка обняла ее. Она побледнела и бросила умоляющий взгляд сначала на мистера Боффина, потом на миссис Боффин. Те сразу поняли значение этого взгляда, проявив такую чуткость, какой, при данных обстоятельствах, нельзя было бы ждать от людей более образованных, у которых понимание идет не столько от сердца, сколько от разума.
— Мне дольше нельзя здесь оставаться, — продолжала бедная маленькая Джорджиана. — Мы с мамой с раннего утра ездим по лавкам, и я сослалась на головную боль и упросила маму, чтобы она позволила мне остаться в фаэтоне на Пикадилли, и побежала на Сэквил-стрит, но там сказали, что Софрония у вас, а потом мама поехала с визитом к этой ужасной старухе на Портленд-Плейс, она в тюрбане и точно каменная, и я сказала, что не пойду к ней, а лучше завезу наши визитные карточки Боффинам. Я знаю, невежливо говорить просто «Боффины», но, боже мой! у меня в голове все перепуталось, фаэтон ждет у дверей, и если папа узнает, что он скажет!
— Вам нечего бояться, душенька, — заверила ее миссис Боффин. — Вы же приехали повидаться с нами.
— Нет! Не с вами! — воскликнула Джорджиана. — Правда, это очень неучтиво, но я приехала повидаться с моей бедной Софронией, с моим единственным другом! Ах, Софрония! Мне было очень тяжело без вас, еще до того, как я узнала, что вы не нашего круга, а теперь стало еще тяжелее!
Слезы, настоящие слезы выступили на глазах у беззастенчивой миссис Лэмл, когда добрая, глупенькая девушка прижалась к ее груди.
— Боже мой! Ведь я приехала по делу! — спохватилась Джорджиана. Всхлипнув и утерев платком лицо, она принялась шарить в своей сумочке. — Если я уеду, так ничего и не сделав, тогда незачем было приезжать, и если папа узнает про Сэквил-стрит, что он скажет?! Что скажет мама, если ей придется ждать меня у подъезда этого ужасного тюрбана? Ни у кого нет таких лошадей, как у нас — бьют копытами по мостовой и сводят меня с ума, — это сейчас-то, когда весь мой ум нужен, хотя его у меня не так уж и много! А они бьют и бьют копытами у дома мистера Боффина, где им вовсе не полагается стоять. Ох! Куда же это девалось? Ох! Не могу найти! — все это залпом, заливаясь слезами и не переставая копаться в сумочке.
— Что вы потеряли, душенька? — спросила миссис Боффин, подходя к ней.
— Ах, это такой пустяк! — ответила Джорджиана. — Ведь мама до сих пор считает меня маленькой (а как жаль, что я уже не маленькая!). Я их почти не тратила и теперь накопила пятнадцать фунтов, а по-моему, Софрония, три бумажки по пять фунтов все-таки лучше, чем ничего, хотя это такой пустяк, такой пустяк! Ну вот, их нашла, так другое исчезло! О господи! Нет, и оно здесь!
Не переставая всхлипывать, Джорджиана извлекла, наконец, из своей сумочки ожерелье.
— Мама говорит, что девчонкам драгоценности не по носу, — снова начала она, — поэтому у меня никаких висюлек нет. Но моя тетя Хокинсон, наверно, была не согласна с ней и завещала мне вот это, хотя если бы она его закопала, толк был бы один, потому что оно всегда лежит в футляре и в вате. Но теперь, слава богу, оно пригодилось, и вы его продадите, Софрония, дорогая моя, и купите на эти деньги все, что вам нужно.
— Дайте ваше ожерелье мне, — сказал мистер Боффин, бережно взяв ее за руки. — Я позабочусь, чтобы им распорядились так, как нужно.
— Вы друг Софронии, мистер Боффин? — воскликнула Джорджиана. — Какой вы добрый! Ах, боже мой, мне надо еще о чем-то сказать… О чем же? Из головы вылетело… Нет, не вылетело, все вспомнила! Я получу бабушкино наследство, когда достигну совершеннолетия, и оно будет мое собственное, мистер Боффин, и ни папа, ни мама, никто другой не смогут им распоряжаться, и мне хочется сделать как-нибудь так, чтобы часть его досталась Софронии и Альфреду, а для этого надо что-то где-то подписать, и тогда кто-то выдаст им их долю. И с этими деньгами они снова будут нашего круга. Ах, боже мой! Мистер Боффин! Вы, друг моей дорогой Софронии, вы не откажете мне! Ведь не откажете!
— Нет, нет, — сказал мистер Боффин. — Я сделаю все, что нужно.
— Спасибо вам, спасибо! — воскликнула Джорджиана. — Если бы теперь моей горничной послать записочку и полкроны в придачу, я сбегала бы в кондитерскую и подписала бы это там или у нас в садике… только тогда надо, чтобы кто-то подошел к калитке и кашлянул, а я отопру ее своим ключом, и пусть принесут бумагу, чернил и хоть клочок промокашки. О господи! Надо бежать, не то папа и мама узнают, где я! Софрония! Дорогая моя Софрония! Прощайте! Прощайте!
Бедная, легковерная девочка еще раз горячо обняла миссис Лэмл, потом протянула руку мистеру Лэмлу.
— Прощайте, дорогой Лэмл… нет, Альфред! Теперь вы не будете думать, будто я отреклась от вас, потому что вы стали не нашего круга? Правда, не будете? Боже мой! Я все глаза выплакала, и мама обязательно спросит, что случилось? Пожалуйста, проводите меня кто-нибудь! Прошу вас, прошу!
