Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. I.Возраст зрелости
– Попробуй их херес – не пожалеешь, – сказал Даниель.
– Идет. Только, чур, ты меня угощаешь: я без гроша.
– Хорошо, угощаю, – живо ответил Даниель. – Но скажи: хочешь, одолжу тебе двести франков? Право, мне неловко предлагать тебе так мало...
– Брось! – оборвал его Матье. – Об этом не стоит и говорить.
Даниель повернул к нему большие ласковые глаза. Он настаивал:
– Прошу тебя. У меня четыреста франков до конца недели, мы их разделим.
Нужно было решительно отказаться, этого требовали правила игры.
– Нет, – сказал Матье. – Спасибо, ты очень любезен.
Даниель устремил на него отягощенный заботой взор.
– Тебе действительно ничего не нужно?
– Нужно, – возразил Матье, – мне нужно пять тысяч франков. Но не сейчас. Сейчас мне нужны херес и твоя беседа.
– Хотелось бы, чтоб моя беседа была на уровне хереса, – сказал Даниель.
Он не проронил ни слова о своем письме по пневматической почте и о причинах, которые его толкнули вызвать Матье. Матье по-своему был ему за это благодарен: так или иначе скоро все прояснится.
– Знаешь, я вчера видел Брюне.
– Правда? – вежливо поинтересовался Даниель.
– Думаю, на этот раз между нами все кончено.
– Вы поспорили?
– Не поспорили. Хуже.
Даниель напустил на себя сокрушенный вид, и Матье не смог удержать улыбки.
– Тебе плевать на Брюне? – спросил он.
– Знаешь ли... я никогда не был с ним так близок, как ты, – ответил Даниель. – Я его очень уважаю, но, будь моя воля, набил бы его соломой и выставил в антропологическом музее, в зале «Двадцатый век».
– Он бы там неплохо смотрелся, – заметил Матье.
Даниель покривил душой: когда-то он очень любил Брюне. Матье попробовал херес и сказал:
– Хорош.
– Да, – согласился Даниель. – Это у них лучший. Но их запасы истощаются, а обновить нечем из-за войны в Испании.
Он поставил свой пустой бокал и взял с блюдца оливку.
– Знаешь, я хочу тебе исповедаться, – начал Даниель.
Конечно: смиренное и легкое счастье ускользает. Матье скосил на Даниеля глаза: у того был благородный и проникновенный вид.
– Давай, – ободрил его Матье.
– Я только думаю: какое впечатление это на тебя произведет? – неуверенным тоном продолжал Даниель. – Я буду огорчен, если ты рассердишься.
– Говори и ты будешь избавлен от неуверенности, – улыбнулся Матье.
– Так вот... Угадай, кого я видел вчера вечером?
– Кого ты видел вчера вечером? – разочарованно повторил Матье. – Откуда мне знать; ты много кого мог видеть.
– Марсель Дюффе.
– Марсель? Вот как.
Матье не был удивлен: Даниель и Марсель виделись нечасто, но, кажется. Марсель симпатизировала Даниелю.
– Тебе повезло, – сказал он. – Она ведь никуда не выходит. Где ты ее встретил?
– У нее дома... – улыбаясь, ответил Даниель. – Где ж еще, раз она не выходит.
Скромно потупившись, он добавил:
– Если быть откровенным до конца, время от времени мы видимся.
Наступило молчание. Матье смотрел на длинные черные ресницы Даниеля, которые слегка трепетали. Часы дважды пробили, негр тихо пел «There's a cradle in Carolina» [7]. «Время от времени мы видимся». Матье отвел взгляд и пристально посмотрел на красный помпон матросского берета.
– Вы видитесь, – повторил он, не совсем понимая. – Но... где?
– У нее, я же тебе только что сказал, – проговорил Даниель с оттенком раздражения.
– У нее? Ты хочешь сказать, что ты к ней ходишь?
Даниель не ответил. Матье спросил:
– Что тебе взбрело в голову? Как это случилось?
– Очень просто. Я всегда очень симпатизировал Марсель Дюффе. Я восхищался ее мужеством и благородством.
Он помолчал, и Матье удивленно повторил:
– Мужество Марсель, ее благородство. Это были не те качества, которые больше всего ценил в ней он. Даниель продолжал:
– Однажды мне было скучно, у меня возникло желаний зайти к ней, и она меня очень любезно приняла, вот и все; с тех пор мы и начали видеться. Мы виноваты лишь в том, что скрыли это от тебя.
Матье погрузился в тяжелый аромат, во влажный воздух розовой комнаты: вот Даниель сидит в кресле, смотрит на Марсель большими глазами лани, и Марсель неловко улыбается, как будто ее сейчас будут фотографировать. Матье затряс головой: это не лезло ни в какие ворота, просто абсурд, у этих двоих не было абсолютно ничего общего, как они могли друг друга понимать?
– Ты ходишь к ней, и она от меня это скрыла?
Он спокойно поинтересовался:
– Ты меня разыгрываешь?
Даниель поднял глаза и мрачно посмотрел на Матье.
– Матье, – сказал он своим самым глубоким голосом, – ты должен признать, что я никогда не позволял себе ни малейшей шутки относительно твоих отношений с Марсель, они слишком бесценны.
– Я этого и не говорю, – согласился Матье, – и все же на сей раз ты шутишь.
Даниель обескураженно опустил руки.
– Ну хорошо, – сказал он грустно, – поставим на этом точку.
– Нет, нет, – сказал Матье, – продолжай, это очень забавно, но я не слишком верю твоему розыгрышу – только и всего.
– Ты мне не облегчаешь задачу, – с упреком заметил Даниель. – Мне и без того достаточно тягостно виниться перед тобой. – Он вздохнул. – Я бы предпочел, чтобы ты поверил мне на слово. Но раз тебе нужны доказательства...
Он вынул из кармана бумажник, туго набитый ассигнациями. Матье увидел купюры и подумал: «Какой мерзавец». Но как-то лениво, по инерции.
– Смотри, – сказал Даниель.
Он протянул Матье письмо. Матье взял его; он узнал почерк Марсель и прочел:
«Вы, как всегда, правы, мой дорогой Архангел. Это был действительно барвинок. Но я не понимаю ничего из того, что вы мне пишете. Раз вы завтра заняты, приходите в субботу. Мама говорит, что будет вас сильно бранить за конфеты. Приходите скорее, дорогой Архангел, мы с нетерпением ждем вашего визита. Марсель». Матье посмотрел на Даниеля. Он сказал:
– Значит... это правда?
Даниель кивнул; он держался прямо, мрачный и корректный, как секундант на дуэли. Матье прочитал письмо от начала до конца. Оно было датировано двадцать вторым апреля. «Это написала она». Этот галантный и игривый стиль так мало ей подходил. Он озадаченно потер нос, потом расхохотался.
– Архангел! Она тебя называет Архангелом, никогда бы не додумался! Скорее уж падший архангел, что-то вроде Люцифера. И к тому же ты навещаешь и мамашу – полный набор.
Даниель казался растерянным.
– Тем лучше, – сказал он сухо. – А я боялся, что ты рассердишься.
Матье повернулся и неуверенно посмотрел на него, он понял, что Даниель рассчитывал на его гнев.
– Действительно, – сказал он, – я должен был рассердиться, это было бы нормально. Заметь: возможно, это еще придет. Но сейчас я просто ошарашен.
Он осушил бокал, сам удивляясь тому, что не особенно сердится.
– И часто ты у нее бываешь?
– Нерегулярно, примерно раза два в месяц.
– Но о чем вы говорите?
Даниель вздрогнул, глаза его заблестели.
– Ты что, собираешься предложить нам темы для бесед? – вымолвил он мягчайшим тоном.
– Не сердись, – примирительно сказал Матье. – Это так ново, так неожиданно... это меня почти забавляет. Но у меня нет дурных намерений. Значит, это правда? Вы любите беседовать? Ну не злись, прошу тебя, я пытаюсь понять, о чем же вы говорите?
– Обо всем, – холодно сказал Даниель. – Очевидно, Марсель не ждет от меня слишком возвышенных разговоров. Зато она просто отдыхает.
– Но это невероятно, вы такие разные.
Ему не удавалось отделаться от диковинной картины: Даниель со своими китайскими церемониями, притворными комплиментами и благородством в стиле Калиостро, со своей широкой африканской улыбкой, а напротив него – Марсель, напряженная, неловкая и преданная... Преданная? Напряженная? Нет, не так уж она напряжена: «Приходите, Архангел, мы ждем вашего визита». И это написала Марсель; это она упражнялась в неповоротливых любезностях. Впервые Матье почувствовал, что его коснулось что-то вроде гнева. «Она мне врала, – ошеломленно подумал он. – Она мне врет уже полгода». Он продолжал:
– Меня так удивляет, что Марсель что-то от меня скрыла...
Даниель не ответил.
– Это ты попросил ее молчать? – спросил Матье.
– Я. Я не хотел, чтобы ты направлял наши отношения. Но теперь, когда я ее достаточно давно знаю, это уже не так важно.
– Значит, это ты попросил ее молчать? – немного спокойнее повторил Матье. – И она охотно согласилась?
– Это ее очень удивило.
– Да. Но она не отказалась.
– Нет. Она не видела в этом ничего преступного. Помню, она засмеялась и сказала: «Это вопрос совести». Она считает, что я люблю окружать себя тайной, – добавил он со скрытой иронией, которая была очень неприятна Матье. – Сначала она называла меня Лоэнгрином. Потом, как видишь, ее выбор остановился на Архангеле.
