Ирвин Шоу - Ночной портье
22
В отеле «Пеликано» было свободно, мне отвели светлую просторную комнату, из окон открывался чудесный вид на море. Попросив девушку в конторе позвонить домой Квадрочелли, я узнал, что его ожидают завтра утром. На всякий случай я предупредил, что все время буду в отеле.
На следующее утро, после игры в теннис с пожилыми англичанами, я сидел на террасе, когда появилась девушка из конторы вместе с небольшого роста смуглым мужчиной, на котором были поношенные плисовые штаны и темно-синий матросский свитер. Это оказался dottore Квадрочелли.
Я поднялся, мы пожали друг другу руки. Его рука была по-рабочему твердая и шершавая. Загорелый, крепко сбитый, он походил на крестьянина, черноволосого, черноглазого, веселого и жизнерадостного. У глаз была частая сетка морщинок, словно большую часть своей жизни он постоянно смеялся. На вид ему было лет сорок пять.
– Приветствую вас, мой дорогой друг, – оживленно заговорил он. – Садитесь, садитесь. Радуйтесь прекрасному утру. Как вам нравится этот великолепный вид на море? – Он спросил таким тоном, будто и скалистое побережье полуострова Арджентарио, и освещенное солнцем море, и видневшийся в дали остров Джаннутри были его личными владениями. – Могу ли я предложить выпить? – спросил он, когда мы оба уселись.
– Нет, благодарю. Еще рано, с утра не пью.
– О, замечательно, – воскликнул он. – Вы подаете мне хороший пример. – Говорил он по-английски быстро и почти без акцента, а так как мысли в его голове, как видно, набегали одна на другую, то и слова произносились торопливой скороговоркой. – А как поживает очаровательный Майлс Фабиан? Очень жаль, что он не смог приехать с вами. Моя жена в отчаянии. Она безнадежно влюблена в него. И три мои дочки тоже, – весело рассмеялся он. Рот у него был маленький, губы сложены бантиком, почти совсем как у девочки, но смеялся он по-мужски громко и раскатисто. – Ах, его жизнь, должно быть, полна любовных историй! И к тому же он все еще не женат. Мудро, очень мудро. Наш друг Майлс Фабиан дальновиден, как философ. Вы согласны?
– Я его еще мало знаю. Мы лишь недавно познакомились…
– Годы только на» пользу ему. Сравните его с остальными бедными смертными, – снова рассмеялся он. – А вы приехали один?
Я кивнул. Квадрочелли скорчил печальную гримасу.
– Жаль вас. В таком чудном месте… – Он широко раскинул руки, как бы прославляя все вокруг. – Вы что, не женаты?
Я подтвердил, что не женат.
– Вот я познакомлю вас с моими дочками. Одна – писаная красавица. Поверьте, даже если это говорит отец, который души в ней не чает. Две другие – с характером. Но, как говорится, каждая душа по-своему хороша. И я отношусь к ним одинаково. Знаете, когда Майлс говорил со мной по телефону из Гштаада, он очень хорошо отзывался о вас. Называл вас своим лучшим компаньоном. Говорил, что вы умны и честны. Качества, которые в наши дни не так часто встретишь в человеке. То же самое я бы сказал и о самом Майлсе.
Я не счел нужным умерить пыл своего нового знакомого, заметив, что он очень щедр в своих суждениях обо мне.
– Как же вы познакомились с Майлсом? – продолжал свои расспросы Квадрочелли.
– Летели вместе на самолете из Нью-Йорка, – коротко объяснил я, стремясь избавиться от дальнейших расспросов.
– И судьба вас случайно столкнула? – щелкнул пальцами Квадрочелли.
Вернее сказать – одарила, подумал я, вспомнив лампу, которую разбил о голову Фабиана.
– Что-то вроде этого, – кивнул я.
– Товарищества, подобно бракам, тоже заключаются на небесах. По их воле, – глубокомысленно изрек Квадрочелли. – Скажите, мистер Граймс, вы разбираетесь в вине?
– Нисколько. До приезда в Европу я вообще едва ли когда пил вино. Предпочитал пиво.
– Ну, это уж не столь важно. У Майлса вкус за нас троих. То был особенный день, когда Майлс почтил мое вино, заявив, что собирается продавать его и на бутылках поставить мое имя. И если американец станет требовать:
«Подайте-ка мне бутылку кьянти Квадрочелли», – не скрою, мне это будет приятно. Человек я не тщеславный, но все же и не без этого. Заверяю вас, что мое вино натуральное. Без всяких примесей, не крепленое. Ах, чего только не делают с вином у нас в Италии… Добавляют и бычью кровь, и всякие химикалии. Я стыжусь за свою страну. Что с вином, то и с нашей политикой. Вконец испорченная. Обесцененная, как наша лира. Мы же будем смотреть всем прямо в лицо, никого не обманывая. И разбогатеем на моем вине. Здорово разбогатеем, мой дорогой друг. После завтрака я покажу вам сделанные мной подсчеты. Завтракать прошу со мной и моей женой.
– Благодарю, – поклонился я.
– Мое вино, – не унимался Квадрочелли, – это то немногое, что наше идиотское правительство не в силах испортить. В Милане у меня печатное дело. Вы и представить себе не можете, как трудно сейчас сводить концы с концами. Налоги, забастовки, бюрократизм. Да еще вдобавок взрывы бомб. – Лицо у него помрачнело. – Dolce Italia 20. На моем предприятии в Милане мне приходится держать круглосуточную вооруженную охрану. Для некоторых из своих друзей-социалистов я по себестоимости печатаю безвредные брошюры, и мне постоянно угрожают за это. Не верьте, мистер Граймс, когда вам говорят, что Муссолини нет. В 1928 году мой отец бежал в Англию. Единственное утешение, что благодаря этому я выучился вашему прекрасному языку. Но не буду удивлен, если и мне придется бежать. От правых, от левых – от всего. – Он нетерпеливо махнул рукой, как если бы осуждал себя за излишне откровенный пессимизм. – Ах, не принимайте слишком всерьез все, что я говорю. Я бросаюсь из одной крайности в другую. Мы – южане, и все в нашей семье сразу и плачут, и смеются, – и он раскатисто рассмеялся, демонстрируя одну из особенностей их семьи. – Однако мы встретились, чтобы поговорить о вине, а не о нашей сумасшедшей политике. Вино вечно. И ни политикам, ни бандитам не заглушить выращивание винограда. И его брожение в чанах идет себе без всяких забастовок. Вы и Майлс выбрали у нас самый основательный бизнес. И не слишком рискованный. Майлс сказал мне по телефону, что кто-то умер.
Я уже смекнул, что надо держать ухо востро, поскольку мистер Квадрочелли имел склонность внезапно переходить на совершенно другую тему.
– Один наш общий друг, – ответил я.
– Надеюсь, это было не слишком тяжело?
– Не слишком, – сказал я.
– Увы, – вздохнул он. – Все мы смертны. Он обхватил себя руками, словно желая удостовериться, что все на месте.
– Давайте поговорим о более приятных вещах. Вам уже приходилось бывать в Италии?
– Нет, – ответил я, решив не упоминать о поездке во Флоренцию, когда я охотился за Фабианом.
– Тогда я буду вашим гидом. Наша страна удивительна, полна сюрпризов. Некоторые из них даже приятные. – Он засмеялся, для него, видимо, было обычным радоваться собственным шуткам. Мне начал нравиться этот человек, его живость, крепкое здоровье и несколько избыточная откровенность. – Мы уже больше не великая страна, а наследники былого величия. Убогие сторожа того, что понемногу распадается от времени. Я отвезу вас в мой дом под Флоренцией. Посмотрите своими глазами мои виноградники, попробуете на месте ваше будущее вино. А оперу вы любите?
– Никогда не бывал.
– Поведу вас в театр Ла Скала в Милане. Придете в восторг. Как долго вы пробудете в Италии?
– Зависит от Майлса.
– Только не спешите уезжать, умоляю вас. Я не хочу, чтобы наши отношения сводились к сугубо деловым, – сказал он с серьезным видом. – Я понимаю, что это звучит глупо, но для качества вина было бы лучше, чтобы между нами были не только деловые связи. Вы хорошо переносите море?
– Не знаю. Я выходил только в озеро на весельных лодках.
– У меня есть небольшая прогулочная яхта длиной в двадцать пять футов. Мы отправимся на остров Джаннутри. – Квадрочелли ткнул пальцем в направлении туманного пятнышка на горизонте. – Он сохранился в первозданной красе. В наши дни это такая редкость. Жаль только, что купаться холодновато. А вода – чистая, как сапфир. Устроим пикничок и позагораем на песке. Вот увидите, вас придется силком тащить оттуда. На всю жизнь запомните. А где вы живете в Америке?
– В Вермонте, – чуть поколебавшись, ответил я. – Но я часто переезжаю.
– Вермонт, – он содрогнулся. – Никак не возьму в толк, почему люди живут в такой холодрыге, если их к тому никто не принуждает. Как Майлс, например. Когда-нибудь он непременно сломает себе шею, гоняя на лыжах, как сумасшедший. Кстати, я миллион раз говорил ему, что нечего жить среди снегов да ходить на лыжах. Рядом с моим домом продается прекрасная вилла и по сходной цене. С его знанием языка он мог бы жить у нас, как король, прежде чем все провалится в тартарары… У него ведь неплохой капиталец… – Квадрочелли испытующе поглядел на меня, прищурив глаза. – Верно?
– Не знаю. Как я уже говорил, мы недавно познакомились.
