Михаил Лакербай - Тот, кто убил лань
— О, да, конечно! — поспешил я ответить вполне серьезно.
— Как знать, — вновь лукаво улыбаясь, сказала она. — Я не верю вам.
— Почему же? — удивился я. — Не внушаю доверия?
— Я еще не встречала человека, который, очутившись в подобной обстановке, не злоупотребил бы доверием слабой и беззащитной женщины. Нет таких мужчин!
Мне стало обидно за мужчин вообще и за себя, в частности.
— Неужели вы никогда не встречали порядочного мужчины?
— Представьте, нет! Если же вы составляете счастливое исключение и сумеете меня разубедить, поверьте, я буду очень вам признательна...
Я уже собирался было уходить и стучаться в другой дом, но после такой тирады решил остаться и доказать этой женщине всю несостоятельность сложившегося у нее мнения о мужчинах. Все же я сказал: — Знаете, я могу уйти в другой дом, думаю, что это недалеко...
— Нет, нет, ни в коем случае! — энергично запротестовала она. — Я боюсь оставаться здесь одна... Умоляю вас, не уходите. А то и мне придется уйти с вами!..
Я остался.
Устроившись на одной стороне тахты и предложив мне вторую, она положила между нами мутаку — округлый валик, который обычно кладут под подушку, — и сказала:
— Все-таки пусть эта преграда существует и напоминает вам о долге благородного человека. Я же, со своей стороны, буду счастлива, что встретила такого мужчину, который поможет мне изменить свое мнение о всем вашем поле...
— Спите спокойно! — повторил я еще раз. — Я докажу вам на деле, что вы ошибались.
— Докажете? Ну и отлично! — Она сделала усилие, чтобы не зевнуть открыто, затем повернулась на другой бок, к стенке, и вскоре заснула.
Наутро, поблагодарив гостеприимных хозяев за ночлег и внимание, мы вышли из домика и направились к злополучному автобусу. Солнце уже всходило, но от вчерашнего ливня остались лужи. Перед нами возник большой ров, вокруг него оказалась непролазная грязь и все те же лужи. Чтобы обойти ров, пришлось бы как следует вымесить грязь. А надо было уже спешить, и отсюда стало видно, что у автобуса собрались люди и, вероятно, с нетерпением ждут нас. Поэтому я решил перепрыгнуть ров и предложил моей спутнице взять ее на руки.
— Гм... — криво усмехнулась она, и удивление четко обозначилось на ее красивом лице: — Вы станете прыгать через этот ров, да еще вдобавок со мной?!
— Ну, да! А что? — спросил я. — Очевидно, я твердо рассчитываю на свои силы...
— Да вы ночью не смогли перепрыгнуть через маленькую мутаку, а теперь отваживаетесь преодолеть такой солидный ров. — И она вызывающе пожала плечами.
Я потерял дар речи.
— Ну что ж, попробуйте! — продолжала она как ни в чем не бывало.
Я так растерялся перед столь поразительным коварством, что просто не знал, как поступить. Но в этот момент мы услышали зов — нас заметили заждавшиеся пассажиры.
Оттого ли, что я рассердился, силы у меня удвоились, я схватил ее, поднял, как перышко, перепрыгнул через ров и опустил ее на ноги. Затем мы молча пошли к автобусу.
Пассажиры заняли свои места, и автобус тронулся. Сидя рядом, мы продолжали молчать. Наконец, она первой нарушила молчание, сказав вполголоса:
— Очень хочу знать, о чем вы сейчас думаете...
Я не издал ни звука.
— Знаете, что писал Чехов? — спросила она. — "Когда нечего сказать, говори правду!"
— Стоит ли вам высказать правду? Вот вы вспомнили Чехова, а я припомнил слова Тургенева насчет женской логики. Он, не помню по какому именно поводу, писал: "Мужчина может сказать: дважды два — пять, или семь, или — девять". А женщина скажет: "Дважды два — стеариновая свеча".
Когда мы добрались, наконец, до Сухуми, она, пожимая на прощанье руку и смотря прямо в глаза, сказала мне:
— А логика, собственно, вот в чем — и запомните это навсегда! — женщина прощает все, кроме пренебрежения.
Милиционер Мурад.
В знойный июльский день на углу одной из улиц Сухуми, рядом с киоском от большого универмага, дежурил на своем посту милиционер Мурад. Пожилой, но все еще бравый на вид, с лихо закрученными большими усами, он, как всегда, спокойно поглядывал на поток прохожих, многие из которых были ему знакомы. Внезапно до слуха Мурада донеслись резкие слова, обращенные одной поравнявшейся с ним женщиной к хныкающему малышу, которого она вела за руку. Мальчик остановился у витрины киоска и не хотел идти дальше, а мать тащила его и угрожала:
— Подожди, сейчас тебя заберет тот милиционер с усами!
Мурад нахмурился. Ему и прежде приходилось слышать такие слова... Он с досадой подумал: "Неприятная гражданка... Разве я — пугало?.."
— А вот и милиционер! — продолжала женщина. — Он тебя заберет сейчас, если не перестанешь...
— Не пойду я дальше! — упирался мальчик — Купи медвежонка, мама! Ведь ты обещала...
— Не сейчас, завтра куплю.
— Все завтра и завтра!.. Вон он, мишка. Купи сейчас.
— Отстань! Видишь милиционер уже смотрит на тебя... Вот сейчас он тебя заберет.
Потеряв терпение, Мурад приложил свисток к губам и шагнул к женщине.
— Будьте добры, гражданка, платите штраф. Женщина удивилась.
— За что? — спросила она. — Разве мы с сыном нарушили правила уличного движения?
— Хуже — произнес милиционер. — Я штрафую вас за клевету на милицию. Вы пугаете мной вашего мальчика. Я ведь не пугало.
Женщина растерялась.
— Но так все говорят, когда дети не слушаются... Мурад настаивал на своем: "Не возражайте и платите штраф. Один рубль".
Вокруг стали собираться любопытные. Кто-то пытался защитить женщину.
— Нечего ее защищать! — строго заявил милиционер и добавил: — Если и вы пугаете своих детей милицией, то оштрафую и вас.
Непрошеные "адвокаты" отступили, а смущенная женщина достала из сумки рублевку и с сердцем отдала Мураду. Тот выдал квитанцию, вложил деньги в квитанционную книжку, спрятал ее в боковой карман гимнастерки, а затем сказал:
— Еще минутку, пожалуйста, — и подошел к киоску. Достав из кармана брюк бумажник, он купил медвежонка и, вернувшись, протянул игрушку мальчику: — Возьми, малыш. Это тебе от меня на память...
Хмурое личико мальчика озарилось радостной улыбкой. Он обхватил мишку обеими ручонками, сияя от счастья.
— Ну, а теперь скажи, — продолжал Мурад, — дядя милиционер — плохой или хороший?
Мальчик потянулся к нему и под общий хохот собравшихся воскликнул:
— Хо-ло-ший. Очень хо-ло-ший.
— Будем с тобой друзьями, — предложил милиционер.
Будем друзьями, — сразу же согласился мальчик.
— А как тебя зовут?
— Ва-а-адик, — протянул малыш. — А тебя как?
— Меня зовут дядя Мурад.
— Дядя Мулад, дядя Мулад, — повторил мальчик, чтобы не забыть.
Растерявшаяся и почувствовавшая себя неловко, молодая мать сказала Мураду:
— Товарищ милиционер, извините, пожалуйста. Даю вам слово, что больше никогда не буду пугать сына милицией.
— Ладно, я верю вам, — ответил Мурад. — Согласитесь, ведь нехорошо запугивать милицией молодое поколение. — Затем подумал и наставительно добавил: — Главное, хочу вам посоветовать: никогда не надо обещать детям того, чего не собираетесь делать. Обещанное обязательство должно быть выполнено. Обманывать ребенка нельзя. Вы поняли меня?
— Поняла, все поняла, — ответила женщина.
— Ну и отлично. Договорились. Будьте здоровы!
Кинозвезда.
Иногда я завидую тому, кто умеет бездельничать, ничего не делать, быть спокойным и неподвижным, если не считать того, что волей-неволей вращаешься вместе с землей. Врачи советуют уметь поступать так, а я, к сожалению, не умею. Спокойствие еще с детства было выше моих сил. Взять, к примеру, сон. Казалось бы, вот когда можно по-настоящему бездействовать хотя бы несколько часов в сутки! Но у меня так не получается: сплю — и обязательно вижу сон, причем будто работаю физически, делаю что-то чрезвычайно общественно полезное, важное. Но в то же время я и во сне сознаю, что на деле все происходит вовсе не так. И просыпаюсь после такого сна особенно усталым и разбитым.
Умственный труд тоже всюду преследует меня — и во сне, и наяву. Люблю, например, читать чужие мысли. Мессинг, занимающийся угадыванием чужих мыслей, видит в этом хоть какой-то материальный смысл: ему за сеансы платят. Я же делаю это без всякого вознаграждения, но, странное дело, с превеликим удовольствием.
Вот, к примеру, еду иногда в метро, в троллейбусе или в автобусе и, чтобы не остаться без дела, принимаюсь за чтение чужих мыслей. Смотрю внимательно на моих соседей и стараюсь угадать их возраст, профессию, характер... Некоторыми лицами даже любуюсь — они доставляют эстетическое наслаждение. Иные вызывают отвращение — несмотря на то, что их совершенно не знаю, готов держать пари о мере низости, на какую они способны...
Такая работа мысли в пути сокращает расстояние и развлекает, умеряя дорожное нетерпение. И я испытываю немалое удовлетворение, если представится случай, подтверждающий, что я читал мысли правильно. А случаи такие бывают, подчас и забавные.
