Сомерсет Моэм - Миссис Креддок
Глядя на сверкающую воду, Джеральд и Берта заметили пароходик, приваливший к соседнему причалу. Неожиданно Берте в голову пришла занятная мысль.
— Давай сядем на пароход и поедем в Гринвич! — воскликнула она. — Тетя Полли сегодня в гостях, а мы можем поужинать в «Корабле» и вернуться домой поездом.
— Отличная мысль!
Они сбежали по сходням и купили билеты. Пароход отчалил, и Берта, тяжело дыша, опустилась на сиденье. Она ощущала легкую бесшабашность, была довольна собой и радовалась детскому восторгу Джеральда.
— Мы как будто сбежали, правда? — рассмеялась она. — Тетя Полли просто в ужас придет.
Пароход шел с остановками, подбирая пассажиров. Судно миновало шаткие пристани Миллбанка, четырехугольные башни церкви Святого Иоанна на Смит-сквер, восемь красных блоков больницы Святого Фомы и парламент. Пароход оставил позади Вестминстерский мост и величественную громаду Скотленд-Ярда, гостиницы, жилые дома и правительственные здания вдоль набережной Альберта, зелень парка Темпл-гарденз. На другом берегу, в стороне Суррея, напротив всего этого великолепия лепились грязные склады и фабрики Ламбета. За Лондонским мостом Берта с новым энтузиазмом принялась разглядывать пейзажи, стоя на носу парохода бок о бок с Джеральдом. Они не разговаривали и просто наслаждались близостью друг друга. Движение по реке стало более оживленным, на пароходике прибавилось народу — ремесленников, клерков, шумных девиц, направлявшихся в Ротерхайт и Дептфорд. Крупные торговые суда стояли у берега или медленно плыли вниз по течению к Тауэрскому мосту. На этом участке широкие водные пути были запружены всевозможными плавучими средствами: среди них были и ленивые баржи под алыми парусами, столь же колоритные, как венецианские рыболовные суденышки; и небольшие, деловито пыхтящие буксиры, и грузовые пароходы, и огромные рейсовые лайнеры. Перед глазами Берты и Джеральда мелькнули стайки полуголой детворы, что барахталась в мутной воде Темзы, ныряя с угольной баржи, стоявшей на якоре.
Затем окружающая обстановка вновь изменилась. Длинные ряды складов и фабрик по берегам реки знаменовали собой коммерцию могучей державы, а дух Чарльза Диккенса придавал проплывающим картинам новую красоту. Разве можно назвать их скучными и прозаическими, если им посвящал слова великий писатель? Какой-то любезный пассажир вслух называл все места, мимо которых шел пароход.
— Глядите, Уоппингская лестница.
Названия завораживали Берту, звучали для нее, как песня.
Они проплывали бесчисленные верфи и доки: Лондонский док, верфи Джона Купера, верфи Уильяма Гиббса (кто такие Джон Купер и Уильям Гиббс?), Лаймхаусский бассейн и Вест-индский док. Затем вместе с поворотом реки пароход вошел в Лаймхаус-Рич, вскоре показались благородные контуры Гринвичского госпиталя, бессмертного творения Иниго Джонса[40], и пассажиры высадились на причал Гринвич-пир.
Глава XXXI
Они немного постояли на террасе рядом с госпиталем. Терраса выходила на реку, и прямо под ними в воде бултыхались мальчишки: с веселыми криками и визгом они купались, ныряли, гонялись друг за другом — жизнерадостная картина шумного детства.
Река в этом месте становилась шире. Солнце играло на желтоватых волнах, отчего они блестели, точно золото. Пыхтящий буксир тянул вереницу барж; за ним, беззвучно скользя, двигалось громадное торговое судно Ост-Индской компании. День давно перевалил за середину, покой и приволье навевали атмосферу старых добрых времен. Плавное течение завораживало, уносило с собой мысли; впереди водная гладь расстилалась во всю ширь, все больше заполнялась судами. В ноздри ударял соленый запах, река величественно впадала в море, и корабли отправлялись на восток, запад и юг, в самые отдаленные концы света, в жаркие страны, где растут пальмы и живут темнокожие люди. Суда везли свой груз, неся на борту имя и богатство Англии. Темза стала символом могущества огромной империи, и всякий, кто наблюдал эту сцену, остро ощущал эту силу, испытывая гордость за немеркнущую славу великой нации.
Джеральд, однако, выглядел опечаленным.
— Совсем скоро река разлучит меня с тобой, Берта.
— Зато подумай, какие просторы тебя ожидают. Англия иногда прямо душит теснотой, даже кажется, что нечем дышать.
— Это от того, что мне придется тебя покинуть.
Берта ласково накрыла рукой ладонь юноши и, желая отвлечь его от грустных мыслей, предложила пройтись пешком.
Гринвич — наполовину Лондон, наполовину отдельный город, и это неожиданное сочетание придает ему особую прелесть. Если доки и верфи Лондона до сих пор хранят дух Чарльза Диккенса, то здесь все пронизано счастливой и вольной атмосферой произведений капитана Марриэта[41]. Его истории о свободной жизни и морских ветрах вновь оживают на серых улочках, до сих пор населенных яркими героями «Бедного Джека». В парке рядом с рабочими, мирно спящими на лужайке, трудягами из доков и мальчишками, играющими в примитивный крикет, можно увидеть невероятно причудливых персонажей из прошлых дней, чьи образы с восторгом запечатлело бы на бумаге меткое перо автора морских романов.
Берта и Джеральд допоздна сидели под деревьями и наблюдали за прохожими, а затем пошли обратно, чтобы поужинать в «Корабле». Им ужасно понравилось старое кафе и чернокожий официант, который преувеличенно расхваливал все блюда подряд.
— Не будем скаредничать, — заявила Берта. — Сегодня я чувствую себя совершенно свободной, а если считать расходы, то пропадет все веселье.
— Давай хоть ненадолго забудем о завтрашнем дне и станем творить всякие глупости.
Они заказали шампанское — напиток, который для юнцов и женщин служит высшим символом роскоши и легкомысленных развлечений. Довольно скоро изумрудные глаза Джеральда заблестели ярче, а Берта зарделась под их страстным взором.
— Это самый потрясающий день в моей жизни, — сказал Джеральд. — До самой смерти я буду вспоминать его и сожалеть о том, что он закончился.
— Не надо об этом, иначе мы оба расстроимся.
— Ты самая красивая женщина из всех, что я когда-либо встречал.
Берта рассмеялась, демонстрируя жемчужные зубы. Она была довольна собой, сознавая, что сегодня хороша как никогда.
— Вернемся на террасу? Покурим и посмотрим на закат.
Кроме них, на террасе никого не было, солнце уже садилось. В небе на западе клубились большие облака, пышные и ярко-алые. Здания и сооружения возвышались над рекой темной массой. Закат удивительно точно соответствовал пейзажу, дерзкими красками сочетаясь со спокойной мощью реки. На темных волнах островками огня плясали блики.
Берта и ее юный кузен сидели молча, объятые одновременно и счастьем, и сожалением о том, что их блаженству не суждено продлиться.
Опустилась ночь, в небе одна за другой зажглись звезды. Река текла покойно и бесшумно, мерцали огоньки прибрежных городов. Берта знала, что мысли юноши заняты ею, и хотела услышать этому подтверждение.
— Джеральд, о чем ты думаешь?
— О чем же мне сейчас думать, как не о тебе и о том, что я должен с тобой расстаться?
Эти слова доставили Берте невыразимое удовольствие. Как прекрасно быть любимой! В том, что любовь Джеральда настоящая, она не сомневалась. Берта полуобернулась, так, чтобы он видел ее темные глаза — в эту минуту они были черны, как ночь.
— Мне стыдно за мои прошлые поступки. Теперь я знаю, что вел себя ужасно. Ты помогла мне понять это.
— Джеральд, милый, разве ты забыл, что я недавно тебе сказала? Я не хотела оскорбить тебя и до сих пор сожалею о своих словах.
— О, если бы ты могла меня полюбить! Пожалуйста, Берта, не останавливай меня. Я давно сдерживал свои чувства, но больше не могу. Я не хочу уезжать, не открывшись тебе.
— Джеральд, не надо! — Голос Берты дрогнул. — Ничего хорошего из этого не получится, мы оба будем страшно несчастливы. Дорогой, ты не представляешь, насколько я тебя старше. Даже не будь я замужем, мы не смогли бы любить друг друга.
— Но я все равно люблю тебя всем сердцем!
Берта не ответила, и Джеральд наклонился ближе, чтобы заглянуть ей в глаза, затем вдруг отпустил ее пальцы, страстно обнял за плечи и прижал к себе.
— Берта, Берта! — Он принялся жарко ее целовать. — Умоляю, скажи, что ты меня любишь. Скажи, и я буду счастлив!
— Мальчик мой, — прошептала она и, взяв за подбородок, вернула поцелуй.
Страсть вспыхнула в груди Берты ярким огнем, она уже не могла сопротивляться своим желаниям и начала покрывать поцелуями губы, глаза и кудрявые волосы Джеральда. Наконец она совладала с собой и вскочила на ноги.
— Что же мы творим! Джеральд, идем на вокзал, уже поздно.
— Берта, не уходи!
— Идем, нам нельзя задерживаться.
Юноша попытался обнять Берту, горячо уговаривая остаться.
