Перед стеной времени - Юнгер Эрнст

Динамические, в том числе вулканические, процессы активизируются. Излучение проникает глубоко в космос. В путешествии по вселенной ускорение астрономически возрастает, Земля превращается в корабль-базу. Это явление амбивалентно в том смысле, что статические и динамические представления становятся неразличимыми, что особенно обескураживающе проявляется в теории света, отражая ситуацию у стены времени. Знание, которое ежечасно меняется, свидетельствует не о прогрессе, но о переходе.

После того как Ницше сказал, что нигилизм – необходимая промежуточная станция, эту мысль часто повторяют. Само слово приобретает смысл только в патриархальном свете и гаснет, как спутник, едва солнце сядет.

В качестве примера можно обратиться к нигилизму политическому. Он силен и опасен до тех пор, пока правят монархи и патриархи и формула «Божией милостью…» находит в них представителей. Но монархии и культы должны умереть, как старые деревья, из чьей древесины вырастут грибы.

Нигилист падет вместе с теми, кого поверг, если нигилизм для него не переход, а конечная цель. Его существование теряет смысл, его вид вызывает досаду. Становится очевидным, что невозможно хотеть «ничего». Чтобы захотеть «ничего», человек должен вообще перестать хотеть, но это не соответствует нашему нигилизму. Он не хочет «ничего», а не хочет «чего-то» – власти отца.

Если ее удается свергнуть, то за этим переворотом следует короткий, но важный промежуток, когда все возможно. Прапочва предстает перед человеком как хаос. К этой встрече может быть готов анархист, сын и представитель Земли, но не нигилист, чьи стремления направлены на институт, который он, подобно Самсону, сумел разрушить, чтобы быть погребенным под его руинами. В этом различие между внебрачным и блудным сыном, между ребенком матери и ребенком отца.

Новейший опыт показал нам, что нигилизм к тому же очень хорошо ладит с опустошенными институтами, которые низведены до инструментального уровня. Разумеется, он может управлять ими лишь временно – пока расчистка пространства сообразуется со всемирным планом. Если она завершена, значит, нигилизм выполнил свою задачу. Это бывает особенно очевидно в тех случаях, когда в конце концов он убирает с дороги самого себя, оставляя tabula rasa.

Мы повторяем это замечание, поскольку оно имеет отношение к прогнозам, касающимся государства как института институтов. Если прапочва действительно разбухает, то значение государства – здания, построенного героями, – должно бы убывать, но происходит, по-видимому, обратное.

Чтобы разрешить это противоречие, нужно посмотреть на образы, которые в настоящее время поражают и тревожат нас, как на сгущение финальных усилий. В тот момент, когда Земля как таковая найдет свой порядок, границы должны утратить значение. То же произойдет и с государством, ведь его сущность определяется в первую очередь через существование других государств. Это приводит, особенно на границах, к возникновению зеркальных явлений. Именуя планетарный порядок мировым государством, мы используем название, лишенное содержания, поскольку можно предвидеть, что он будет иметь мало общего с государством историческим.

Если мы рассматриваем государство как институт институтов, это не значит, что оно должно быть machina machinarum. Технический прогресс не подчинен ему, по крайней мере когда не имеет отношения к вооружению.

Рано обратившись к этой проблеме, Ницше отделил сверхчеловека от государства-чудовища, что свидетельствует об уже не раз отмечавшейся нами прогностической силе его взгляда.

Высоким домам мировых религий не избежать потрясения, и все же полностью их сокрушить было бы трудно. Они переживают не только государства и правящие династии, но и культурные круги, производя региональных и эпохальных мутантов. Многотысячелетняя жизнь религий основывается на подражании космическому порядку и его возможностям. Они теснее связаны со вселенским планом, чем план государственный, и уже поэтому долговечнее его. В них говорит нечто большее, чем человеческое знание: слух, предшествующий всякой мысли, откровение, Дамаск, Синай.

Один из самых существенных недостатков народного образования заключается в том, что в наших школах не преподается история как история религии, то есть как паритетный обзор наиболее крупных и долговечных строений, порожденных человеческим духом и выпавшими на его долю откровениями. Устранение этого пробела обратило бы негативное понятие бесконфессиональной школы в позитивное.

Пример универсальных индийских и китайских религий показывает, что существование и развитие высоких культур не всегда обеспечивается почитанием персонифицированных божеств. Оно вполне совместимо с верой в безличную прапочву, не имеющую собственного качества, однако производящую и качество, и образ. Философские, этические и религиозные силы выступают здесь в тесной взаимосвязи, как единое созвездие. Благодаря своей метафизической сущности, они удовлетворяют высочайшим требованиям образованного ума, а в силу богатства форм и символов гармонируют также с наивным мировосприятием, требующим постоянной подпитки.

Кроме того, в буддизме, к примеру, мы находим такую степень открытости и толерантности, которая, вероятно, могла бы послужить образцом и предпосылкой для создания миропорядка, объединяющего не только нации, но и расы, а также конфессии, подобно тому как большой дом объединяет в себе разные комнаты.

Какое бы представление о мечте и действительности человек ни лелеял (полностью отделить их друг от друга невозможно), это не делает менее справедливым наблюдение, согласно которому явление, будь то объект мысли или веры, развертывается из нераздельного, достигая своих наивысших форм, и возвращается туда же. Оно родник, чьи струи, постоянно видоизменяясь, бьют из фонтана в большом саду.

Отцу также остается только одно – вернуться в прапочву. Там он будет создан заново. Это тоже остается «во времени», то есть в одной из тех разделяющих категорий, в которых наш разум должен упорядочивать вещи, только в данном случае время не историческое, а сакральное. Религии учат нас, что именно это время с его праздничным календарем есть то поле, которое мы должны возделывать, что оно может прийти к плодотворному завершению – в этом они сходятся друг с другом вне зависимости от того, идет ли речь о конце или о возвращении.

За непривычными явлениями, которые руководят нами в этом времени, наполняя нас отчасти надеждой, отчасти страхом, скрывается нечто общее. Прапочва приходит в движение, что не может не сопровождаться мощными потрясениями. То, что мы называем образованием, лишено высшей реальности. Наша техника сама по себе не имеет ценности, она имеет лишь значение – значение в отношении входящего.

Это движение – процесс планетарно-исторический. Он охватывает историю человечества и замыкает ее как минимум в том смысле, в каком мы до сих пор ее понимали. Именно по этой причине нам недостаточно исторического опыта и методов, сложившихся на его основе. Не следует списывать все на ошибку человека: он вынужден отступать перед чем-то более сильным. Поэтому сегодня простительно многое из того, что было непростительным раньше, – и в плане действия, и в плане бездействия.

Более полные сведения дают нам образные миры мифов и культов, а также мечты, сновидения в самом глубинном смысле. Отсюда живой интерес современного ума к ряду наук, находящихся в процессе становления.

Необходимость приобретать и собирать новый опыт придает человеческой деятельности и ее этосу характер эксперимента, причем опасного и дорогостоящего. С одной стороны, человек, сын Земли, начинает участвовать в метаморфозе непосредственно, как растение, и становится ключевой фигурой новой формации. С другой стороны, он вступает со своей матерью в диалектические отношения: он спрашивает – она отвечает. То, что человек начал задавать вопросы, объясняется первичными движениями Земли как прапочвы, болями инициации, которые мать и дитя испытывают вместе.