Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй

– То есть ты тут сидел и думал, как выглядит «надежное место»? – догадалась Роза, глядя на Мака с неподдельным одобрением, он же стоял и гладил пони Розанчика по лоснящейся шее.

– Совершенно верно. Тебя я беспокоить не хотел – у тебя и так забот полон рот, но никак не мог сообразить, какая добрая душа согласится возиться с этим горем горьким. Сама видишь, похвастаться ей нечем: не красавица, слабенькая, пугливая, как мышь; внимания потребует много – а без него, как мне кажется, душа у нее в теле долго не удержится.

Роза раскрыла было рот, но тут же закрыла без всяких слов и минутку посидела, задержав ладонь у лошадки между ушами, как будто заставив себя крепко подумать, прежде чем заговорить. Мак наблюдал за ней уголком глаза, а потом задумчиво произнес, закручивая в шаль ножки в поношенных башмачках:

– Похоже, именно эта благотворительная затея никому не интересна, и все же мне кажется, что раз уж я дал ее матери обещание, то должен сделать нечто большее, чем просто передать девочку какой-нибудь обремененной делами матроне или нерадивой няньке из переполненного приюта. Девочка совсем слабенькая, вряд ли она надолго кого-то обременит, а я хочу, чтобы она хоть немного пожила в уюте, если не в любви, прежде чем отправится к своей «мамусь».

– Возьми Розанчика в повод, я отвезу девочку домой, и если дядя позволит, удочерю ее – пусть будет счастлива! – воскликнула Роза и так просияла от избытка чувств, что стала почти красавицей. Она прижала девочку к себе, и они вчетвером двинулись в путь – причем Роза напоминала этакую современную Бритомарту [41], готовую исправить всякое зло этого мира.

Мак неспешно вел лошадку по безлюдной дороге и невольно думал о том, что все это сильно напоминает Бегство в Египет, но вслух этого не сказал, ибо был юношей благочестивым; он лишь время от времени поднимал глаза на возвышавшуюся над ним фигуру: Роза сняла шляпу, чтобы солнце не слепило девочке глаза, и яркие лучи превратили ее непокрытые волосы в золотой сноп, сама же она неотрывно смотрела на крошечное создание, примостившееся перед ней на седле, с милой задумчивостью, какую можно увидеть на лицах у некоторых юных мадонн Корреджо.

Больше никто не видел этой картины, Мак же ее запомнил надолго, и с этого дня к теплой приязни, которую он всегда испытывал к кузине Розе, прибавилась нотка преклонения.

– А как ее зовут? – внезапно спросила Роза, прервав короткое молчание, которое нарушали лишь перестук копыт, шелест зеленых листьев у них над головой и радостные птичьи трели.

– Понятия не имею, – ответил Мак, только сейчас сообразив, что случилась еще одна незадача.

– Ты не спросил?

– Нет, мать называла ее дочкой, а старая карга крыской. Про имя больше ничего не знаю, а фамилия Кеннеди. Можешь сама ее окрестить.

– Тогда зваться ей Дульсинеей, поскольку ты ее верный рыцарь, а для краткости будет Дульчей. Очень красиво, по-моему, – рассмеялась Роза, немало позабавленная.

Дон Кихот явно обрадовался и дал клятву защищать юную даму до последней капли крови; свое служение он начал незамедлительно, собрав ей букетик лютиков и тем самым заслужив первую улыбку, которая показалась на крошечном личике за много недель.

Когда они добрались до места, бабушка Биби приняла малышку с обычным своим гостеприимством, а узнав ее историю, проявила те самые заботливость и энтузиазм, на которые Роза и рассчитывала: засуетилась с завидной энергией, устраивая девочку поудобнее: инстинкт бабушки был развит у пожилой дамы на диво и в последнее время все искал случая себя проявить.

Всего через полчаса после того, как девочку забрали наверх, она снова спустилась вниз на руках у Розы, вымытая, причесанная, в розовом платьице, которое было ей очень велико, и белом передничке, явно маловатом, в снежно-белых носочках, но без ботиночек; ушибленная ручка была аккуратно перевязана, в другой она сжимала несколько шпулек, выданных ей вместо игрушек. На личике застыло выражение покорности, однако глаза из испуганных стали просто застенчивыми, и неприкаянное сердечко явно утешилось.

– Вот мы какие! Ну как тебе наша Дульча? – осведомилась Роза, подходя; свою амазонку она подколола, а в руке держала серебряную чашу с хлебом и молоком.

Мак встал на колени, взял упиравшуюся ладошку и с должной преданностью ее поцеловал, прямо как настоящий сеньор Алонсо Кехана, целующий руку герцогини, а потом весело процитировал бессмертный роман:

– О благороднейшая из дам, Рыцарь Печального Образа ваш навеки.

Вот только девочка не расположена была к забавам, она отдернула ручку и указала на чашку с многозначительным:

– Надо ням-ням.

Роза села кормить герцогиню, а Дон стоял рядом и с удовлетворением наблюдал за ходом пира.

– Как она мило выглядит! А ты, что ли, считаешь, что обувь вредна для здоровья? – спросил он, рассматривая носочки с почтительным интересом.

– Нет, просто башмачки ее сейчас сохнут. Зря ты разрешил ей залезть в грязь.

– Я только на минутку ее отпустил, потому что она разревелась, а она прямиком в лужу, ну чисто как утка. Я куплю ей новую одежду. Куда идти, что искать, сколько принести? – осведомился Мак, вытаскивая записную книжку: стремление помочь сочеталось в нем с полнейшим невежеством.

– С этим я разберусь. На Мысу всегда есть лишние вещи – там найдут, во что обрядить Дульчу. А ты, если хочешь, можешь порасспрашивать про ее отца: мне не хочется, чтобы ее у меня отобрали, как только я к ней привяжусь. Ты о нем что-то знаешь?

– Только то, что ближайшие двадцать один год он просидит в тюрьме, так что вряд ли тебя побеспокоит.

– Какой ужас! Вот уж воистину Фиби повезло сильнее: у нее вообще никого не было. Ладно, тогда я приступлю к делу немедленно и попытаюсь вырастить из дочери каторжника достойную женщину: пусть обзаведется собственным честным именем, если отцу нечего ей передать, кроме позора.

– Дядя тебе поможет, если понадобится. Первая его попытка оказалась настолько успешной, что тебе ничего не придется додумывать, – сказал Мак, в шестой раз поднимая шпульки с пола.

– Да, безусловно, я попрошу его помощи, ибо это большая ответственность, нельзя относиться к ней с легкомыслием, – серьезно ответила Роза, сильно польщенная двойным комплиментом Мака.

– Из Фиби вон получилась отличная женщина, а эту малышку ты начинаешь воспитывать очень рано.

– Воистину! Да, это внушает надежду. Ах, как она, милочка, тогда опешила, когда я предложила ее удочерить. Помню в подробностях: дядя только приехал, привез мне кучу подарков, и я бросилась хвастаться Фиби, а она как раз чистила медные подносы. Я и помыслить не могла, что моя детская затея принесет такие плоды! – И Роза предалась воспоминаниям со счастливой улыбкой на лице, малышка же, деятельно орудуя пальчиками, вытаскивала из чашки последние кусочки хлеба.

Плоды действительно были достойные, ибо за полгода Фиби не только получила хорошее место в хоре, но и обзавелась несколькими юными учениками; следующая зима сулила еще более заманчивые перспективы.

– Тебя благословляет странник юный, на твой порог приведенный судьбой. Я готов помогать тебе во всем. До скорой встречи, моя Дульсинея.

И, погладив напоследок гладкую головку, Мак удалился поведать маме о своих успехах – та, несмотря на внешнюю суровость, уже строила планы того, как облагодетельствовать этого неудобного ребенка.

Глава 17

Среди стогов

Дядя Алек возражать не стал и, уточнив, что больше на девочку никто не претендует, позволил Розе оставить ее у себя – по крайней мере на время. В результате маленькая Дульча, снабженная всем необходимым, в том числе и именем, заняла в доме свое место и начала понемногу расцветать. Впрочем, красоты в ней не прибавилось, она не превратилась в очаровательного жизнерадостного ребенка, ибо родилась в горе и выросла в нужде. Бледная, угрюмая, она вечно забивалась в уголок и застенчиво выглядывала оттуда, будто прося позволения жить дальше, а когда ей предлагали игрушки, брала их с боязливым, очень трогательным удивлением.