Геннадий Красухин - Мои литературные святцы
Словом, Перельман был уволен и потом долго ещё не мог уехать, так как всеведущее ведомство придумало поначалу, что любого ранга журналист является причастным к государственной тайне.
Потребовалось вмешательство президента США, приехавшего в СССР и специально по этому поводу переговорившего с Брежневым. Перельмана выпустили.
Конечно, поскольку Перельман был, так сказать, первопроходцем, предугадать такие последствия его поступка не мог никто.
– Гена, – сказала мне сотрудница нашего отдела Нина Подзорова, – представляете, я вчера видела Перельмана.
– Ну и что из этого? – спросил я.
– Вы знаете, – проникновенно сказала Нина, – мы с вами на войне не были, врагов не видели. И вот я вдруг почувствовала, что такое враг. Я посмотрела на его походку, на выражение его лица и подумала, как же я раньше не распознала заклятого врага – ведь всё в нём вражеское.
Нет, Подзорова не кривила душой: она на самом деле так думала. Хотя, отдадим должное редакции, подобных дур у нас в редакции было мало.
Я его тоже встретил в газете уже после увольнения. Приходил оформлять какие-то бумаги. Расстались дружелюбно. На мой вопрос, что он будет там делать, ответил: «Жить! Жить свободным человеком!»
Ему это удалось. Вопреки моим сомнением. Дело в том, что его статьи и очерки в «Литературке» ничем не блистали. Фамилия его вряд ли запомнилась читателям. А здесь через некоторое время попадается мне в тамиздате новый израильский журнал «Время и мы». Номер первый.
– Журнал Перельмана, – говорят мне.
– Виктора? – удивляюсь я.
– Да, – отвечают. – Утром принесёшь назад.
Читаю. Точнее, просмотрев оглавление, начинаю читать со статьи самого Перельмана «Гайд-Парк при социализме». Мне понравилось. Вспомнилось его: «Жить свободным человеком!» Статья о нашей газете. Написанная с полной раскованностью, которая способна дать свобода!
Любопытно, что, кроме года его рождения, более точной даты рождения Виктора Борисовича я не нашёл. Он родился в 1929-м. Зато все справочники засекли дату его смерти 13 ноября 2003 года.
Почему так получилось, я не знаю.
Он оказался не только хорошим редактором, но и хорошим писателем. Написал книги «Театр абсурда» (1984) и «Покинутая Россия» (1989). Последняя доступна в Интернете. Советую почитать.
***Леонид Денисьевич (иногда пишут: Денисович) Ржевский оказался на Западе во время войны. Был переводчиком в Красной армии, затем помощником начальника разведки дивизии. Выходя из окружения с танковой колонной, попал под миномётный обстрел и очнулся уже в немецком плену. Конец войны застал его в больнице недалеко от Мюнхена.
В 1950-м в журнале «Грани» (№8) опубликовал первую повесть «Девушка из бункера» (позднее название «Между двух звёзд»), высоко оцененную Буниным. В этот же год стал сотрудником «Граней», а с 1952 по 1955 был его главным редактором.
Надо сказать, что, уходя на фронт, Ржевский защитил кандидатскую диссертацию о языке комедии Грибоедова.
Так что параллельно с художественными вещами пишет и литературоведческие. Преподавал в Оклахомском и Нью-Йорском университетах.
Пишет «Сентиментальную повесть», «За околицей», «Дина», «Звездопад», «Две строчки времени».
Но и «Прочтение творческого слова: Литературоведческие проблемы и анализы», и «Три темы по Достоевскому», и «Творец и подвиг: Очерк о творчестве А. Солженицына», и «К вершинам творческого слова: Литературоведческие статьи и отклики».
А кроме этого, занимается поэтическими переводами.
Умер 13 ноября 1986 года, прожив большую жизнь: родился 21 августа 1905-го.
Я рад, что когда был главным редактором газеты «Литература», напечатал в 2001 году (№3) работу Л. Ржевского «Прочтенье творческого слова» с предисловием известного филолога Б. А. Ланина, которому и принадлежит эта публикация.
***Иосиф Павлович Уткин меня привлёк своей поэзией ещё в юности. Мне нравилась его «Повесть о рыжем Мотеле…» (1925) – колоритная, написанная запоминающимся стихом.
Позже мне нравились далеко не все его стихи. И оставила равнодушным его поэма «Милое детство».
Удивлялся я его дружбе с Жаровым и Безыменским. Что он нашёл в этих поэтах. Ведь он был выше их на голову!
А на Великой Отечественной он вёл себя героем. В сентябре 1941-го под Ельней мина оторвала ему четыре пальца правой руки. Он лечится в госпитале Ташкента, где пишет стихов на две книжки «Фронтовые стихи» и «Стихи о героях». Всё время просится на фронт и добивается своего. Уже в 1942-м оказывается на Брянском фронте: спецкор Совинформбюро, корреспондент «Правды», «Известий». Вместе с солдатами совершал большие переходы и марш-броски.
Был заброшен к партизанам. Возвращаясь от них, разбился на самолёте недалеко от Москвы. Было это 13 ноября 1944 года (родился 27 мая 1903-го). Говорят, что рука мёртвого Уткина сжимала томик стихов Лермонтова.
Вот – одно из фронтовых стихотворений Уткина:
Я видел девочку убитую,
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.
И сон её, казалось, тонок,
И вся она напряжена,
Как будто что-то ждал ребёнок…
Спроси, чего ждала она?
Она ждала, товарищ, вести,
Тобою вырванной в бою, —
О страшной, беспощадной мести
За смерть невинную свою!
Ученик академика А. А. Шахматова Сергей Петрович Обнорский был в 1916 году командирован в Пермское отделение Петроградского университета для чтения лекций. В 1917-м после открытия Пермского университета стал его профессором, работал на кафедре славянской филологии. С января по июль 1919-го – декан историко-филологического факультета Пермского университета. В марте 1920-го и. о. ректора ПГУ.
В 1922 году вернулся в Петроград, стал профессором его университета.
В годы войны Обнорский – первый директор созданного в Москве Института русского языка АН СССР.
В 1947 году удостоен сталинской премии.
Посмертно (умер 13 ноября 1962 года; родился 26 июня 1888-го) удостоен ленинской премии как член редколлегии 17-томного академического словаря русского языка.
Автор многочисленных работ по морфологии русского языка, его истории, диалектологии, лексикографии и лексикологии.
В январе 1931-го избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, в январе 1939-го действительным членом.
Из работ Обнорского: «Памяти академика Ф. Е. Корша» (1916), «Культура русского языка» (1948), «Словарь русского языка» (1953), «Избранные работы по русскому языку» (1960), 17-томный Словарь современного русского языка» (начат в 1948 году и завершён в 1965-м). Кроме того, последние переиздания трудов Сергея Петровича: «Хрестоматия по истории русского языка. Ч. 1» (совместно с С. Г. Бархударовым; 1999), «Очерки по морфологии русского глагола» (2009), «Именное склонение в современном русском языке. Единственное число» (2010), «Именное склонение в современном русском языке. Множественное число» (2010), «Русский литературный язык. Вехи истории» (2010), «Русский литературный язык старейшей поры. Лингвистический анализ» (2010, 2014), «Очерк современного русского литературного языка» (2012).
14 ноября
Ей в альбом Пушкин записал строчки из стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом», первоначально предварявшего первую главу «Евгения Онегина»:
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои;
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Но то, что поэт записал такие строчки в альбом Наталье Степановне Голицыной (родилась 14 ноября 1794 года), ровным счётом ничего не значит.
Запись была произведена вернувшимся из ссылки Пушкиным, присутствовавшем на коронационных торжествах в сентябре 1826 года вместе с супругами Голицыными.
Правда, однажды в альманахе «Прометей» 1975 года я прочитал некую пушкинистку, которая на основании записанных в альбом Голицыной пушкинских строчек, попыталась вывести заключение о неком романе Пушкина с Голицыной, однако никаких следов подобного романа мы больше нигде не обнаружим. А в альбом Наталье Степановне писал не только Пушкин. У неё богатая коллекция знаменитостей – историк Гизо, композиторы Обер, Россини, Керубини, писатели Б. Констан, Ансло.
Да и, судя по тому, что очень скоро Голицына вообще перестала приглашать к себе Пушкина, у неё хватило ума не относить к себе пушкинских строчек.
А дело было в том, что, по словам братьев Россетов, записанным Бартеневым, Пушкин говорил о ней, «что она только прикидывается, в сущности она русская труперда (толстуха) и толпёга (грубая, неотесанная)», так как Наталия Степановна всё делала по-французски, они решили величать её «La Princesse Tolpege». Хорошенький комплимент!
