Джон Стейнбек - И проиграли бой
— Мистер, голыми руками против ружей да газа не повоюешь.
Мака прорвало.
— Ну, а со мной шестеро голыми руками справятся?! Есть среди вас храбрецы? — бросал он безнадежные слова. — Вот и попробуй вам помочь! Попробуй хоть что-нибудь для вас сделать!
Лондон решительно стащил Мака с подножки машины. Тот попытался вырваться, глаза выпучились.
— Своими руками трусов придушу! — кричал он.
Джим придержал его с другой стороны.
— Мак, одумайся, ты уже сам не понимаешь, что говоришь!
Вдвоем с Лондоном они вывели Мака под руки из толпы. Люди вокруг стыдливо опускали глаза. А меж со бой тихо повторяли:
— Голыми руками против ружей да газа не повоюешь.
Вернувшиеся повылезали из машин, оставив их на дороге, смешались с толпой.
Мак больше не упирался. Его привели в палатку Лон дона, усадили на матрац. Джим намочил в ведре с водой тряпку и хотел вытереть другу лицо, но Мак взял у него тряпицу и обтерся сам.
— Я уже в норме, — спокойно сказал он. — А вообще-то толку от меня нет. Партия должна гнать меня в шею. Ишь, разошелся!
— Ты на ногах едва держишься, тебе выспаться надо, заметил Джим.
— Верно. Но дело не в этом. Ребята даже за себя драться не хотят. А ведь такие же, как они, на моих глазах шли с голыми руками на пулеметы! А эти убоялись горе вояк, шерифских помощников! До смерти испугались. Да и я, Джим, не лучше. Мне бы мозгами пошевелить. Ведь когда я на подножку вспрыгнул, думал, сейчас зажгу ребят, подниму на борьбу. А они как стадо баранов, вот я и взорвался. А какое я имел право! Нет, таким, как я, в партии не место.
— Да я и сам едва сдерживался, — попытался поддержать Мака Лондон.
Мак сосредоточенно разглядывал свою пятерню.
— Бросить бы все к чертовой матери да убежать. Зарыться с головой в стоге сена и заснуть. И чихать я хотел на всех!
— Отдохнешь и сразу взбодришься, — сказал Джим. Ложись-ка, поспи. Мы с Лондоном, если будет нужно, тебя позовем, верно, Лондон?
— Непременно, — откликнулся тот. — Ложись поудобнее, вытяни ноги. Дел сейчас никаких нет. С командирами я потолкую сам. Может, наберем ребят побойчее да тишком к баррикадам проберемся.
— Боюсь, победа уже за ними, — проговорил Мак. Они сломили дух у наших ребят, когда еще до дела и не дошло, — он улегся на матрац. Толпе нужна кровь… О, господи, я с самого начала напутал… — он закрыл глаза, но тут же снова открыл. — Вот что, очень скоро к нам, может, сам шериф в гости пожалует или какая иная важная шишка. Обязательно меня разбудите. Просто так их нельзя отпускать. Непременно меня позовите, он по кошачьи свернулся клубочком, сложил руки под головой и сразу задышал мерно и ровно.
От палаточных тросов по брезентовым стенам побежали тени, солнце разбросало лучи перед входом на пятачок утоптанной земли.
Джим с Лондоном тихонько выбрались наружу.
— Ишь, намаялся, бедняга, — сказал Лондон. — Прямо изголодался по сну, я никогда такого не видал. Легавые, говорят, нарочно спать арестанту не дают, и он умом трогается.
— Отдохнет Мак, совсем другим станет, — уверил Джим. — Ох, я ж обещал Дану кое-что! А там наши машины подошли… Схожу-ка сейчас!
— А я пойду Лизу проведаю. Может, пошлю ее к старику, пусть присмотрит за ним.
Джим пошел к кухне, наложил в котелок фасоли и понес к больничной палатке. Солнечный зайчик уже спрыгнул с койки Дана на пол. Старик лежал, закрыв глаза, дышал редко и тихо.
В палатке пахло чем-то гнилым или тухлым, необычный запах этот исходил от тела умирающего, оттого что он уже долго не мог опорожниться. Джим наклонился над стариком.
— Дан, я принес поесть.
Тот медленно открыл глаза.
— Не хочу ничего. Сил нет жевать.
— Непременно нужно поесть. Тогда и силы появятся. Давай-ка я под спину тебе подушку подложу, ты сядешь, и я тебя покормлю.
— Не нужны мне силы, — промямлил старик. — И подниматься не хочу. Я только на верхушки деревьев поднимался, — он снова закрыл глаза. Лезешь по стволу, все выше, все выше, и вот уже деревья что поменьше под тобою. Тогда уж спасательным поясом пристегиваеш ься, он глубоко вздохнул, губы продолжали шевелиться. Вдруг на солнечное пятно на полу упала тень. Джим поднял голову. У входа стояла Лиза. На плечи накинуто одеяло, его краем укрыт и ребенок.
— Мне хватает дел со своим малышом. А он говорит, иди, за стариком присмотри.
Джим приложил палец к губам и отошел от койки, чтобы Лизе лучше было видно исхудавшее лицо Дана.
Войдя, Лиза села на свободную койку.
— Ох ты! Я же не знала! Скажи, чем помочь?
— Ничем. Просто побудь с ним.
— Уж больно он плох. По запаху чую. Знакомый запах, — она поежилась, плотнее закутала личико младенца, чтобы уберечь от вони.
— Тише. Может, еще поправится.
— Нет, запах не тот. Знакомый запах. Старик уже гниет.
— Вот бедняга!
Возглас этот, видно, тронул ее за душу, на глаза навернулись слезы.
— Конечно, я побуду с ним. Не впервой. А меня не убудет.
Джим присел рядом.
— С тобой хорошо, — прошептал он.
— Ты эти штучки брось!
— Да я разве что! Просто рядом с тобой почему-то всегда тепло.
— А мне и не холодно.
Джим чуть отвел лицо.
— Мне нужно поговорить с тобой, Лиза. Ты, наверное, не поймешь меня, да это и неважно. Все кругом рушится, или как вода меж пальцами, глядь — и нет. Но это пустяки по сравнению с главным. И мы с тобой песчинки в людском море. Понимаешь? Я всякий раз сам себе это говорю, но мне легче самого себя понять, когда ты рядом, слушаешь. Догадываешься, о чем я?
Щеки у Лизы зарумянились.
— Я же только что родила. Да и не такая я, — она пристыжепно взглянула на него. — Не говори так. Таким тоном, — попросила сна. Понимаешь, я просто не такая.
Он потянулся было обнять ее, но она отпрянула.
— Не нужно.
Джим поднялся.
— Будь повнимательнее к старику, ладно? Вода и ложка на столе. Давай ему понемножку, — он поднял голову, вслушался: по лагерю пошел говор, все громче и громче. Но вот из шмелиного жужжания голосов вдруг выделился один, то взмывал на высоких тонах, то сердито басил.
— Пойду посмотрю, что там, — сказал Джим. — Не бросай старика, — и поспешно вышел.
Недалеко от кухни он увидел людей: толпа окружила какого-то сердитого оратора, потом двинулась к помосту, на котором некогда покоился гроб Джоя. Люди облепили его со всех сторон, из толпы вдруг выпрыгнул человек и утвердился на помосте. Джим подбежал ближе. Теперь он видел говорившего. То был мрачный Бэрк. Он размахивал руками, а голос его колоколом гудел над головами. Джим приметил, что от дороги к сборищу поспешает Лондон.
Бэрк крикнул, вцепившись в перила:
— Вон он! Полюбуйтесь! Это из-за него вся заваруха! А сам-то и пальцем ради нас не пошевелил, сидел в своей палатке да персиковый компот жрал. А мы под дождем мокли да жрали то, что и свинье непотребно!
От изумления у Лондона распахнулся рот.
— Что здесь происходит? — гаркнул он.
Бэрк подался вперед.
— Сейчас! Все узнаешь! Мы решили: нам нужен настоящий вожак! Такой, что не предаст нас за ящик консервов.
Лондон побледнел, плечи опустились и подались назад. Он взревел и бросился в людскую гущу, расшвыривая стоявших на пути, хотя никто и не думал его задерживать. Он буквально пробуравил толпу и остановился лишь у самого помоста. Ухватившись за перила, п однялся, и в то же мгновение Бэрк ударил его. Метил он в голову, но попал в плечо, и рука у Лондона сорвалась с перил, он пошатнулся, но устоял и вновь взревел. Бэрк ударил еще раз, на этот раз — в лицо, но снова промахнулся. Плавным, как у всех крупных людей, но быстрым движением Лондон нанес прямой удар левой, Бэрк увернулся, и тут его настиг боковой справа в челюсть, оторвал от пола, уложил наземь. Голова у Бэрка запрокинулась, челюсть свернулась на сторону, выбитые зубы повисли на губах, по подбородк у побежала струйка крови, обогнула нос, глазницу и скрылась в волосах.
Тяжело дыша, Лондон стоял и смотрел на Бэрка. Потом медленно поднял голову.
— Ну, может, еще один сукин сын отыщется, скажет, что я хозяевам продался?
Люди, стоявшие вокруг Бэрка, зачарованно смотрели на его запрокинутую голову. В последних рядах стали напирать, вставать на цыпочки, чтобы лучше увидеть. Глаза у всех горели недобрым огнем.
— Челюсть сломал! — воскликнул один. — Из мозгов кровь течет!
— Поди, до смерти прибил! Ишь, голову прямо снес! — взвизгнул другой.
Просочились сквозь толпу женщины; застыли, глядя на запрокинутую голову. По толпе пронесся то ли тяжелый вздох, то ли всхлип. В глазах полыхал гнев, плечи напружились, руки изготовились к ударам. Лондон стоял, тяжело дыша, глядя на до крови разбитые ко стяшки пальцев. Потом оглядел толпу — видно, искал поддержки и увидел Джима, тот ободряюще поднял сомкнутые над головой руки. Затем указал на дорогу, где стояли машины, повел рукой вдаль и снова указал на дорогу. Лондон оглядел воинственную толпу. Задумчивость на его лице сменилась угрюмостью.
