Норман Мейлер - Американская мечта
– говорила она по возвращении – лишь для того, чтобы потом подстегнуть мое самолюбие признаниями в том, что я еще более неотразим и потому-то она и вернулась. Или, наоборот, втаптывала меня в грязь, заявляя: «Что ж, с ним все кончено, но я его никогда не забуду». Я был вроде пса, которому кинули недоеденный кусок мяса – не доеденный моим соперником. Она довела меня до того, что, даже занимаясь делом, я вдруг представлял себе, как Бесс развлекается с кем-то другим. И мысли мои разбегались в разные стороны, как муравьи из разворошенного муравейника. Это было невыносимо, я ее боялся. Я еще никогда никого так не боялся. Всякий раз, когда мы бывали вместе, я казался себе копилкой для монет, готовой принять все, что ей вздумается туда бросить. Ее монетки наделяли меня магнетической силой. У меня появилось безошибочное чутье к биржевому курсу. Лежа в постели, я ощущал потенциал каждого пакета акций столь явственно, будто окунался в тайные помыслы многих тысяч вкладчиков. Я впитывал их в себя и в конце концов приходил к выводу: «Артишоки завтра подскочат в цене, а Бетховен упадет». Да что там говорить! Конечно, я имел превосходную информацию от экспертов, за определенную мзду получал сведения любого рода, но, уверяю тебя, все это не шло ни в какое сравнение с моим тогдашним чутьем. Случалась порой и другая бесовщина. Однажды какой-то напыщенный подонок заставил меня здорово поволноваться, и, когда он уходил, я мысленно бросил ему вслед: «Да провались ты ко всем чертям!» И с ним случился припадок падучей прямо на пороге моего дома. Поразительная сила!
Ну, ладно. Время шло, и меня стали раздражать экстравагантные выходки Бесс. Начались скандалы. Мне пришлось выпутываться из парочки скверных передряг – Бесс была неисправима. И только одним способом можно было заставить ее притормозить. У нее была племянница – дочь сестры, девятнадцати лет, еще девственница. Очень милая девушка. Бесс обожала ее. Пожалуй, только о ней она заботилась по-настоящему. Племянница приехала навестить ее, и не успел я и глазом моргнуть, как они стали неразлучны. Можешь себе представить, как это по действовало на Бесс. Передо мной словно расступилось море – темные глубины ее либидо, – и, подобно Моисею, я все дальше уходил в Красную пустыню. Я решил взяться за дело и заставить девушку влюбиться в меня. Казалось, только так я сумею совладать с Бесс. Не знаю, делал ли я это по наущению Бесс или против ее воли, но мы трое сближались все больше и больше, и невозможное уже не казалось нам невозможным. И вот однажды ночью – ночью, так или иначе беременной взрывом, мы втроем сидели в будуаре у Бесс. Я довольно много вы пил, Бесс чуть меньше, а девушка потихоньку потягивала шампанское. Мы пытались вести светскую беседу, но я ощущал в себе нестерпимый зуд, подстрекающий к действиям, равнозначным землетрясению. Потом мы замолчали. В ноздрях у нас был запах пороха и еще чего-то едва уловимого и похожего на запах савана. Мне безумно хотелось сорваться с места, но ноги были ватными, да, знаешь ли, – сказал Келли, махнув рукой, – чего врать, девушка была не племянницей Бесс, а дочерью, с которой ее разлучили давным-давно, после очередного развода. Любое слово было бы сейчас подобно спичке, поднесенной к бочке с порохом, но я чувствовал, что если прерву эту игру, то лишусь последних сил. Боясь продолжать ее и боясь остановиться, мы сидели в будуаре, словно в адской топке. Бесс расплавилась первой и кивнула мне. Но она поторопилась минут эдак на пять. Я вскочил как ошпаренный и бросился вниз по лестнице, чтобы выпить в одиночестве. Поклялся себе, что брошу Бесс, Потом вышел из дома. Но, проходя через сад, вспомнил о каучуковом дереве и понял, что не смогу уйти, пока Бесс подслушивает мои мысли из-под камня. И начал выкапывать клад. «Не смей!» – отчетливо произнес голос Бесс, хотя ее поблизости не было.
«Будь ты проклята!» – ответил я, раскопал монетку, положил ее в карман, затоптал ямку, в которой остались мои волосы, и пошел прочь. Но не успел сделать и пяти шагов, как почувствовал, что мне это не под силу. Тогда я вернулся в дом, вошел в ванную на первом этаже и попытался проблеваться, как молокосос после первой в его жизни бутылки виски. И в это мгновение, стоя на коленях в рабской зависимости от собственного желудка и сжимая пятифранковую монету, как будто она была моим единственным достоянием, я вдруг услышал, как на другом конце города плачет Дебора. Громко плачет! Я увидел пламя, охватившее ее кроватку, так отчетливо, словно на стене ванной прокручивались кадры из кинофильма. Я был уверен, что у меня в доме пожар. Выскочил из ванной и во весь опор помчался по городу, – едва ли я когда-нибудь бегал так быстро. И что же ты думаешь? Мой дом был в целости и сохранности. А вот соседний горел. Весь был охвачен пламенем. И никто не знал, в чем причина пожара. И Дебора плакала в своей кроватке.
Я внял этому предостережению, пришел к Леоноре и все рассказал ей. А она – мне следовало бы догадаться заранее – закатила жуткую истерику. А наутро произошла уже настоящая катастрофа. У дочери Бесс ночью был нервный срыв, она словно обезумела. И слуги кое-что слышали. Что означает – об этом узнали все на свете. И нас осудили. Ты можешь вытворять все, что угодно, лишь бы сор из избы не выносил. Леонора оставила меня и уехала. И забрала с собой Дебору. Отказалась дать развод и лишила меня всех прав на ребенка. Мне запрещалось видеть Дебору, пока ей не исполнится восемь лет, да и после этого только часовые свидания. Я не виделся с ней по-настоящему до ее пятнадцати лет. – Он перевел дыхание и поглядел на пламя в камине. – Мне было над чем поломать голову. Никогда в жизни я не подвергался такому искушению, как в ту ночь. Меня постоянно донимала мысль, что если бы я воспользовался тогда представленным мне шансом, то мог бы стать президентом или королем. – Он сделал основательный глоток коньяку. – Я решил, что единственное объяснение заключается в том, что Бог и Дьявол тяготеют к незаурядным личностям. Не знаю, часто ли они вмешиваются в жизнь обыкновенных людей, – едва ли можно как следует позабавиться на каком-нибудь ранчо, – но неужели ты думаешь, что Бог и Дьявол обходят своим вниманием людей вроде Ленина, Гитлера или Черчилля? Разумеется, нет. Они предлагают свои услуги и требуют за них плату. Вот почему люди, облеченные властью, порой совершают такие нелепые ошибки. Например, император Вильгельм. Ведь на самой вершине нет ничего, кроме магии. И немногие избранные не торопятся разглашать эту маленькую тайну. Но как раз поэтому, друг мой, не так-то просто взобраться на самый верх. Ибо ты должен быть готов завести дела или с Тем, или с Другим, а для человека заурядного это нелегко. Рано или поздно он прекращает свое восхождение и застревает где-то посередине. Но я знал, что в ту ночь я был готов ко всему. Инцест – это врата к самым темным источникам власти, а мне уже в молодости предоставилась возможность войти в них. – Келли вздохнул. – Это испытание заставило меня на долгие годы забыть о сексе.
– По вашей репутации этого не скажешь.
– Такую репутацию я приобрел позже. Но некоторое время я вел себя как пай-мальчик. Настоящий пай-мальчик. Но потом излечился от этого. Знаешь почему?
– Почему?
– Леонора разорилась. А во всем виноват ее чертов католицизм. Она не могла вздохнуть, пока не решала, что святые сидят возле ее постели. Так или иначе она потеряла в биржевых операциях половину своего наследства, идиотка проклятая! И вдруг оказалась в весьма стесненном материальном положении. Прежде Леонора не брала у меня денег, но теперь она могла рассчитывать только на проценты с оставшегося капитала. И тут выяснилось, что денежки для нее важнее морали. В обмен на большую сумму наличными я получил полное право заниматься воспитанием Деборы. Впрочем, дочь и мать уже давно не выносили друг друга. Леонора запихала ее в монастырскую школу. А теперь у нас с Деборой появился свой дом.
– И что же? – спросил я.
– Счастливые времена. – Он отвернулся и посмотрел в сторону. – Не так-то просто говорить об этом. Особенно сегодня ночью. Но я был по-настоящему счастлив, пока Дебора не вышла замуж за Памфли. Нет, не подумай, мне нравился Памфли, он чем-то напоминал Мангаравиди. Но он был слишком стар для нее и к тому же нездоров. Ладно, не будем касаться печальных сторон всего этого.
– Дебора рассказывала, что Памфли был отличным охотником, – сказал я, просто чтобы поддержать разговор. На душе у меня было паршиво. Я не понимал, закончил ли Келли свой рассказ или это только начало.
– Когда-то он действительно был хорошим охотником. В медовый месяц он повез ее поохотиться в Африку, но по джунглям Дебора лазила с егерем. Да и поездка была недолгой. Памфли плохо себя чувствовал. Кроме того, у Деборы были сложности с Деирдре.
– Так она вышла замуж беременной?
– Боюсь, что да, – с некоторым раздражением ответил он. – Собственно, что ты хочешь выяснить? – Казалось, он был готов забыть о своем британском произношении.
