Константин Станюкович - Жрецы
— Войдите!
— Я к вам на одну минуту, Невзгодин, — проговорила Марья Ивановна, пожимая мужу руку и брезгливо оглядывая комнату, — была около, поблизости, и зашла поздравить вас… Где тут сесть у вас?
— А вот сюда, Марья Ивановна! Стул чистый, — усмехнулся Невзгодин, подавая жене стул и оглядывая ее новую весеннюю жакетку… — А поздравить с чем пришли?
— Во-первых, с литературным успехом…
— А во-вторых?
— С женитьбой… Вы гораздо практичнее, чем я ожидала… Одобряю и поздравляю… Надеюсь, и за развод вы заплатите мне хорошо…
— С чего вы взяли?.. Я и не думаю, слава богу, жениться.
— А на Аносовой? На этой красавице миллионерке… Я об этом уж несколько раз слышала. Говорят, она влюбилась в вас, как кошка…
— И не думал… и не влюблена она… и все это сплетни! — с раздражением сказал Невзгодин.
— Но вы у нее каждый день бывали?
— Бывал.
— И кажется, сдружились с ней?
— Положим, и сдружился…
— Так ведь отчего и не жениться?.. Я наверное знаю, что она пошла бы за вас.
— И знайте. Я вот не женюсь и скоро уезжаю.
— Да что вы сердитесь?.. И глупо делаете, если упускаете такой случай… Впрочем, вы все такой же… Миллионами брезгаете… Ну, прощайте… А ко мне что же по воскресеньям ни разу не заглянули?.. Или не хотите больше видеть? — улыбнулась Марья Ивановна.
— Некогда было…
— Знаю я эти ваши некогда… Или изучали миллионерку?
— Изучал.
— И кончили?
— Кончил… И знаете ли что?
— Что?
— Не пообедаем ли мы как-нибудь опять в «Эрмитаже»?
Марья Ивановна усмехнулась.
— Что ж… Пожалуй… Вы, видно, опять богаты?
— Миллионов нет, но сто рублей в кармане. Скоро еще четыреста получу… Чем не Крез?
— Миллионов у вас и помину не будет.
— То-то. Вы, кажется, меня немного знаете?
— А у меня капитал маленький будет. Наработаю практикой.
— Не сомневаюсь. Вам и миллионы позволительны. Так вам когда угодно обедать?
— Могу только в одно из воскресений. Остальное время занята…
— Так в это воскресенье я заеду за вами, Марья Ивановна…
— Заезжайте. В котором часу?
— В четыре.
— Буду ждать. До свидания. И то сегодня полчаса лишних гуляю! А вы ничего… Не так скверно глядите, как тогда… Верно, не сочиняете запоем? — бросила она на ходу и ушла.
«Вот с этой дамой никаких драм не может быть! Признает только науку и режим!» — усмехнулся про себя Невзгодин.
Скоро он вышел из дома.
XXXVI
В воздухе, действительно, пахло весной. Солнце грело с голубого неба, веселое и яркое. На улицах была грязь… Отовсюду капало.
Невзгодина еще сильнее потянуло из Москвы. Он заедет в Петербург, чтобы лично познакомиться с редактором, и оттуда — в Крым. Никогда он не бывал в Крыму, но слышал, что весной там особенно хорошо.
А в Москву он не вернется. Где он останется, он еще не решил. Если понравится Петербург, — в Петербурге. Если нет, — в другом городе, но только не в Москве. Уж очень деньгами она пахнет, эта Москва, и очень уж болтовней занимаются москвичи. Он, слава богу, вольная птица… Ничем и никем не связан и может жить, где угодно. Литература прокормит. И не надо даже обращаться в ремесленника и писать слишком много. Потребности у него небольшие… Одна голова — не беда.
И он шел по улице, веселый и бодрый, мечтая о том, как хорошо будет ему работаться в Крыму, где-нибудь на берегу моря. Там он, быть может, напишет что-нибудь лучшее. И при одной этой мысли Невзгодин чувствовал в себе словно бы новый подъем сил.
Но воспоминание об Аглае Петровне нет-нет да и омрачало его настроение… Он не чувствовал себя виноватым перед ней — он не заигрывал с ней, а все-таки… И ему делалось стыдно, когда он припоминал эту позорную минуту решения жениться на ней. О, как стыдно! Он непременно ее опишет, эту минуту, правдиво, без утайки… И она осветит темный угол души человеческой… Эта минута ведь пережита! Но зато таких минут уж не может быть.
И хорош был бы он — супруг миллионерки да еще такой властной, как Аглая. Настоящий король Лир в юбке. И теперь, когда он только ходил к ней, уже черт знает что говорят, а тогда… Он, разумеется, не обвинит человека, который полюбит женщину богатую, но ведь он ее не любил. Но, во всяком случае, Аглая женщина оригинальная и сильная. Она не врет… Прямо призналась, что вся ее перемена из-за охватившего ее чувства. Пройдет чувство, и снова проявится наследственный кулак.
Невзгодин должен был сознаться, что он ее идеализировал в последнее время… под влиянием увлечения ее красотой. Но разве он думал, что она может влюбиться в него?
Было двенадцать часов. Невзгодин зашел в цветочный магазин, купил чайных роз и велел сделать букет. Когда он был готов, он направился к Заречной.
Дорога шла через Арбат. На Арбате он встретился с Сбруевым.
Оба радостно пожали друг другу руки и, как водится, пеняли друг другу, что давно не видались.
Невзгодин осведомился, как дела.
— По-прежнему! — кисло улыбнулся Сбруев.
— А что Найденов, остается здесь? Поправился?
— Он подал в отставку, и его увезли за границу. Плох, говорят.
— А дети с ним?
— Нет. Они в Петербурге. Славные, говорят. И у такого отца! Они-то его и доконали… Безумно любит их, а они тогда были на панихиде. Ужасно.
Они поболтали еще несколько минут и разошлись.
В исходе первого часа Невзгодин был у Заречной.
Маргарита Васильевна встретила его веселая, оживленная и похорошевшая, в большой комнате, убранной умелой женской рукой, уютной, светлой, посреди которой стоял стол, накрытый на два прибора.
— От души поздравляю вас, Маргарита Васильевна! — приветствовал ее Невзгодин, подавая букет чудных роз.
— Вот это мило, что побаловали. Узнаю вас. Что за прелесть!
Она положила цветы в вазу и вазу поставила на стол.
— Сейчас будем завтракать, а пока скажу вам, что ваша «Тоска» прелесть и что сами вы бессовестно забыли меня.
— Я не забываю друзей.
— Так как же не заглянуть?.. Впрочем… я не упрекаю… Не заходили, значит, не хотелось… Вы ведь изучали новый тип… Правда?
— Правда! — ответил Невзгодин, краснея.
— И про вас легенды ходят…
— Которым вы, надеюсь, не поверили?
— Не поверила. Я знаю вас и знаю цену московским легендам.
— А вы давно на новом положении?
— Сегодня ровно неделя. Устраивалась.
— И отлично устроились.
— Я довольна. У меня две комнаты: эта — приемная, кабинет и столовая, а рядом моя спальная. Нанимаю от жильцов. Тихо, спокойно, хорошо. Заработок есть. А для души… дом для рабочих… Аносова ведь дает деньги!..
— А главное: вы чувствуете себя свободной… Не надо компромиссов! Не правда ли?
— Именно. И как это приятно! Я только теперь это почувствовала вполне… И как я вам благодарна, Василий Васильич… Вы поступили как истинный друг! — горячо проговорила Маргарита Васильевна.
— Мне? За что?
— А за то, что вы тогда на юбилее, — помните? — говорили о позоре моего компромисса, когда я обвиняла за него мужа и других… Мне было больно, очень больно — вы ведь посыпали мою рану солью, — и я на вас сердилась… Но ваши слова… заставили меня глубже заглянуть в свою совесть.
— Вы и без меня в нее заглядывали.
— Заглядывала, но успокоивала себя софизмами, прикрывая зверя в себе… А у вас есть особенная способность: взбудоражить человека, заставить его не особенно восхищаться собственной персоной…
— И за это доставалось-таки мне… Помните, как на холере одна барынька раззнакомилась со мной… Сперва говорила: умный, а потом в дураки произвела.
— А я вас именно за это особенно и ценю. А ведь вы все не верили, что я перейду на новое положение?
— Не верил… Да и вы сами колебались. Зато как обрадовался я вашей телеграмме!
Завтрак прошел весело и задушевно. Невзгодин отдал честь и пирогу, и рябчикам, и белому вину и расспрашивал Маргариту Васильевну об ее планах на будущее. Она весело сообщала, что переводная работа обеспечена у нее в одном журнале на полтораста рублей в месяц. Кроме того, она рассчитывает и на компиляции. Этого заработка ей вполне достаточно; от помощи мужа она, конечно, отказалась. Время у нее будет строго распределено…
— Боитесь гостей?
— Боюсь и буду принимать раз в неделю и с большим разбором! — подчеркнула молодая женщина. — А то я предвижу, что ко мне теперь будут являться господа, которые прежде почти не бывали.
— Это почему?
— А как же?.. Жена в разводе. Интересный сюжет. Начнутся попытки ухаживанья… Я ведь знаю милых московских кавалеров… Уж у меня были с визитами на новоселье… и, конечно, одни мужчины… Вчера два профессора являлись. Но я их скоро спровадила, и, верно, больше не появятся.
— А что?
— Уж очень были пошлы в своих любезностях и сочувствиях… И ведь все эти господа говорили, в сущности, одно и то же…
— Вы слишком требовательны, Маргарита Васильевна!
