Леопольд Захер-Мазох - Шахиня
Наконец зашелестела портьера и из-за нее в черном бархатном платье без всяких отличительных знаков своего сана вышла Елизавета.
– Господа, я должна сделать вам важное сообщение, – обратилась она к Воронцову и Лестоку, – моя совесть давно говорит мне, что мой союз с Алексеем Разумовским больше не может обойтись без церковного освящения, таким образом я приняла решение тайно обвенчаться с этим благороднейшим и преданнейшим из моих подданных, а вас обоих выбрала присутствовать при этом акте в качестве свидетелей. Священник уже готов. Сейчас я приглашаю вас проследовать за мной.
Она подала руку Разумовскому и вместе с ним пошла впереди, Лесток и Воронцов двинулись следом.
В маленькой часовне царского дворца священник поджидал необычную пару: императрицу и ее холопа, которого она собралась возвысить до своего супруга. Елизавета с Разумовским встали перед алтарем, а оба свидетеля остановились на некотором отдалении позади. Когда дело дошло до обмена кольцами, Разумовский опустился перед монархиней на одно колено и в такой позе принял из ее рук символ любви и верности. После завершения церемонии царица точно так же как пришла, под руку со своим холопом, ставшим отныне ее супругом, вернулась обратно в свои апартаменты и здесь отпустила Воронцова и Лестока, строго-настрого наказав им держать в глубочайшей тайне произошедшее событие. Затем попросила мужа подождать ее в спальне и покинула его, чтобы сменить туалет. Прошло немного времени, и он услышал в соседней комнате сулящий блаженство шелест ее вечернего платья, вот она медленно раздвинула портьеры и с озорной улыбкой на красивом лице заглянула в спальню.
– Сегодня я хочу совершенно очаровать тебя, – начала она, – иначе сила моего воздействия на тебя иссякнет. Императрица больше не имеет над тобой власти, отныне ты мой супруг и, как сказано в Писании, господин жене своей, но за это женщина наложит на тебя свое сладостное ярмо, противиться которому даже самому неустрашимому мужчине будет тщетно и малодушно. Ну, как я тебе нравлюсь?
С этими словами она вошла в комнату, и он к своему восторгу увидел, что она была одета точно так же как в тот вечер, когда его сердце впервые воспылало к ней. Как и тогда на ней было белое атласное платье с длинным шлейфом, и та же самая шубка из красного бархата волнами горностаевого меха облегала сейчас ее шею, руки и грудь. Блаженство, которое ощутил верный мужчина, с головой погрузившийся в созерцание любимой женщины, было настолько безмерным, что он не находил слов; в немом обожании опустился он на колени перед своей супругой, своей госпожой, и прильнул губами к ее маленькой ножке, выглянувшей из-под мерцающего края ее атласного платья.
– Ты доволен теперь, Алексей? – между тем продолжала Елизавета. – Твоя совесть теперь успокоилась, есть ли у тебя еще какое-нибудь желание?
– Никакого, – ответил он, – кроме того, чтобы и для супруга ты оставалась бы той же милостивой повелительницей, какой всегда была для своего раба.
– Ну, давай, однако, повеселимся по-настоящему, Алексей, – сказала она, – и отпразднуем нашу свадьбу.
Она подняла возлюбленного с колен и со страстной нежностью поцеловала его. А затем повела его в небольшую залу, где только для них двоих был накрыт стол, и расположилась за ним вместе с супругом.
По звону колокольчика вошли двое слуг, сервировавшие изысканный ужин. Супруги насладились отменной кухней, выпили вина и всласть наговорились.
После десерта Елизавета попросила мужа спеть для нее несколько его великолепных малорусских песен, которые всегда слушала с большим удовольствием. Он охотно согласился, и она поспешила занять место за маленьким клавесином, клавиши которого были отделаны перламутром. Затем она тоже спела одну из итальянских арий, которые знала на память, и наконец устало опустила руки на колени и сказала сквозь полуопущенные веки сонно прищурившись на возлюбленного:
– А теперь пойдем отдыхать.
Она пошла вперед в свою спальню, а Разумовский последовал за ней. Когда она прилегла на оттоманку, он опустился перед ней на колено, чтобы снять с ее ног розовые бархатные туфельки.
– Как галантно для женатого мужчины, – шутливо заметила Елизавета, мягкими руками обняла за шею дорогого человека и долго-долго смотрела ему в глаза.
– Только ты показал мне, что такое любовь, – прошептала она, – настоящая, истинная и преданная любовь. Мне почти стыдно становится, когда я мысленно обращаюсь в прошлое и вижу, какой я была, однако с этим покончено, ты вернул мне женское достоинство, ты, бывший крепостной, крестьянский сын. Тебе я обязана тем, чего не сумели сделать все важные персоны моей империи и эти французы вкупе с прочими иностранцами, сверху вниз с презрением взирающие на моих русских, несмотря на их высокое образование, которым они не устают хвастаться перед нами. Народ, в котором бьются такие сердца как у тебя, обладает, даже отставая сегодня в науках и искусствах, превосходным ядром, которое следует ценить даже в его грубой оболочке, потому что оно обещает нам в будущем замечательные цветы и плоды. История когда-нибудь с восхищением заговорит о бедном малорусском крестьянине, которого не сумел опьянить ослабленный благовониями, затхлый воздух двора, который среди придворных льстецов, подхалимов и интриганов неизменно помнил только о благополучии своей государыни и своего отечества, ведя свою монархиню по новому лучшему пути; ибо я обещаю тебе, мой возлюбленный муж, что сегодняшний день станет поворотным пунктом не только в моей жизни, но и в истории России. Впредь я больше шагу не сделаю, не испросив твоего совета, потому что ты намного умнее и прежде всего намного лучше, намного благороднее меня.
– Ты меня смущаешь, – едва слышно проговорил Разумовский.
– Напротив, у тебя есть все основания гордиться, – прервала его царственная супруга, – ибо ты являешься живым воплощением моей совести, моим добрым гением.
Она с любовной душевностью заключила его в объятия и покрыла его лицо поцелуями, несказанное счастье наполнило их сердца и заставило учащеннее биться рядом друг с другом, они были настолько упоены своим блаженством, что им было безразлично, что их окружает роскошный ли дворец или прокопченные стены какой-нибудь крестьянской хижины.
С того дня оба супруга, казалось, и в самом деле совершенно преобразились. Императрица теперь во всем демонстрировала прежде чуждую ей серьезность, тогда как меланхолия Разумовского сменилась радостью. Теперь царица вплотную занялась нравственностью или, точнее, безнравственностью при своем дворе и с деспотической строгостью преследовала всякое проявление фривольности. Чтобы на примере кого-то преподать остальным блестящий наглядный урок, месье Лестоку было повторно приказано вступить в брак с придворной фрейлиной фон Менгден.
Маленькому французу пришлось покориться без лишних протестов, однако он не прочь был бы при этом последовать примеру императрицы и провести церемонию бракосочетания тайно, поскольку не без основания опасался во время нее показаться смешным. Однако монархиня выразила свое недовольство по поводу этого намерения. Она хотела, чтобы венчание ее близкого друга привлекло к себе как можно больше внимания и вызвало общественный резонанс, а потому повелела, чтобы означенная церемония была проведена публично, торжественно и пышно.
– Коль скоро женщине, которая к тому же еще является безраздельной правительницей, что-то втемяшится, – говорил, вздыхая, Лесток, – то ничего другого не остается, как повиноваться.
Венчание прошло с невиданной помпой в присутствии императрицы и всего двора. Необозримые толпы народа заполнили церковь и прилегающие улицы, по которым в роскошных, сказочного вида санях двигалась свадебная процессия. Лесток стоял перед алтарем рядом со своей избранницей, даже не пытавшейся скрыть своего триумфа, с миной приговоренного к смерти, и, глядя на него, царица не могла удержаться от смеха.
– Вы не выглядели бы более жалко, если бы вас вели на казнь, Лесток, – сказала она ему, когда он, под руку со своей супругой, принимал по окончании церемонии поздравления присутствовавших.
– Ах, ваше величество, женитьба – дело куда более досадное, нежели казнь, – вздохнул в ответ Лесток, – там ты преодолеваешь все муки одним махом, а здесь получается, что тебя будут таскать с веревкой на шее всю жизнь.
14
Желанный заговор
Граф Лесток вступив в брак, следуя примеру своей повелительницы, тоже стал образцом морали и даже организовал для забавы своеобразную полицию нравов, которая давала ему возможность о всяком нарушении морали и правил приличия тотчас же ставить в известность монархиню, которая и наказывала провинившихся безо всякого снисхождения. Правда, нравственное усердие, равно как и институт, служивший ему, в руках злокозненного француза опять превратился всего лишь в новое оружие против его недругов, Бестужевых и их сторонников. При всей осмотрительности, какой требовали от него близкие отношения супруга императрицы с этой партией, он все же никогда не упускал случая косвенным образом бросить на них тень подозрения или представить в глазах императрицы в невыгодном свете. И вот однажды он, сияя от радости, появился у нее на утреннем приеме и попросил выслушать его без посторонних.
