Уильям Фолкнер - Сарторис
– Чего тебе надо, Хорес? – сердито спросила она. Он опять задумался, а она изучала его лицо. Он поднял глаза.
– Мы с Белл решили пожениться, – выпалил он.
– Зачем ты говоришь это мне? Это надо сказать Гарри. Если, конечно, вы с Белл не намереваетесь пренебречь формальностями развода.
– Он знает, – отвечал Хорес. Он снова положил ей руку на колено и стал гладить его через одеяло. – Ты даже не удивляешься?
– Я удивляюсь тебе, а не Белл. Белл по натуре интриганка.
– Да, – согласился он. – Кто тебе это сказал? Ты бы сама до этого не додумалась.
Она лежала с книгой в руках и смотрела на него. Он грубо схватил ее за руку, она попыталась высвободиться, но тщетно.
– Кто тебе сказал?
– Никто мне ничего не говорил. Пусти, Хорес. Он выпустил ее руку.
– Я знаю кто. Миссис Дю Пре.
– Никто мне ничего не говорил, – повторила она. – Уходи и оставь меня в покое, Хорес. – За враждебностью в глазах ее таилось безнадежное отчаяние. – Разве ты не понимаешь, что слова ничему не помогут?
– Понимаю, – устало проговорил он, продолжая гладить ее колено. Потом встал, сунул руки в карманы халата, повернулся было к дверям, но опять остановился и вытащил из кармана конверт. – Вот тебе письмо. Я совсем забыл. Прости, пожалуйста.
Она уже снова читала.
– Положи на стол, – сказала она, не поднимая глаз.
Он положил конверт на стол и пошел прочь. В дверях он оглянулся, но она так и не подняла головы от книги.
Когда он снял с себя одежду, ему и в самом деле показалось, будто от его одежды и рук исходит пряный запах Белл; даже когда он лег в постель, запах этот не исчез, а, наоборот, как бы принес с собой и уложил рядом с ним пьянящее сладострастие Белл, и по мере того, как его собственное тело покидало его, растворяясь в теплой, рождающей сновидения тьме, Белл становилась все более и более осязаемой. Таким же осязаемым становился и Гарри – он либо упрямо молчал, либо делал жалкие попытки выразить свое негодование и оскорбленное самолюбие или, скорее, искреннее недоумение обиженного мальчишки. Попытки эти своей чудовищно нелепой формой напоминали субтитры кинофильма. Когда Хорес уже засыпал, его память, со свойственной памяти сверхъестественной способностью повторять не относящиеся к делу события, с жуткой точностью диктофона воспроизвела одно происшествие, которое он в свое время счел совершенно ничтожным. Белл оторвала от него свои губы, но еще прижимаясь к нему всем телом и держа обеими руками его лицо, вперила в него настойчивый вопросительный взгляд. «У тебя много денег, Хорес?» – спросила она, и он тотчас же ответил: «Разумеется, много». И опять перед его мысленным взором возникла Белл; она обволакивала его, словно густые пары какого-то смертоносного наркотика, словно воды неподвижного пресыщенного моря, и он наблюдал[67], как идет ко дну.
В тот вечер письмо так и осталось лежать забытым на столе, и лишь на следующее утро Нарцисса его нашла и распечатала.
«Я стараюсь забыть вас я не могу забыть вас Ваши большие глаза ваши черные волосы они делают вас такой бледной. И как вы ходите я смотрю и от вас пахнет как от цветка. В ваших глазах сияет тайна и от того как вы ходите я дрожу как в лихаратке всю ночь когда думало как вы ходите. Я могу вас потрогать вы и не будете знать. Каждый день но я не могу я должен изливать на бумаге должен говорить Вы не знаете кто. Ваши губы как лук купидона когда день придет тогда я прижму их к своим. Как я видел в лихаратке небо и Ад. Я знаю что вы делаете я знаю больше чем вы думаете я вижу к вам ходят мужчины и мне обидно. Но берегитесь я атчаяный человек мне теперь все равно Если вы будете нечисто любить мужчину я его убью.
Вы не атвичаете. Я знаю вы палучаете письма я видел одно у вас в сумке. Вы лучче атвичайте паскарей я атчаяный человек не сплю от лихаратки. Я вас не абижу но я атчаяный. Не забывайте я вас не абижу но я атчаяный человек».
Дни между тем тянулись за днями. Они не были ни одинокими, ни печальными, ибо проносились с такой лихорадочной быстротой, что Нарциссе некогда было горевать, хотя стены ее безмятежного сада рушились, а сама она разрывалась на части и, как ночное животное или птица, ослепленная ярким лучом света, тщетно пыталась спастись бегством. Хорес решительно пошел своим путем, и, как два совершенно чужих человека, они тащились сквозь длинную вереницу похожих друг на друга дней, позабыв многолетнюю дружбу и одинаково упорствуя в гордой отчужденности, едва скрываемой под тонкой пеленою повседневных мелочей. Нарцисса теперь почти каждый день сидела у постели Баярда, правда на приличном расстоянии не менее двух ярдов.
Сначала Баярд пытался действовать угрозами, потом лестью. Но она была тверда, и в конце концов он оставил все свои попытки и лежал спокойно, глядя в окно или засыпая под ее чтение. По временам мисс Дженни поднималась наверх, заглядывала к ним в комнату и снова уходила. Нарцисса перестала избегать его, перестала со страхом ожидать очередной выходки, и иногда они вместо чтения мирно и бесстрастно беседовали, и хотя между ними все еще витало призрачное воспоминание о том вечере, никто из них ни разу о нем но заговорил. Мисс Дженни очень хотелось узнать, что в тот день произошло, но Нарцисса была скромно и сдержанно уклончива, а Баярд тоже хранил молчание. И так между ними возникла еще одна связь, впрочем ничуть не обременительная. До мисс Дженни доходили слухи насчет Хореса и Белл, но Нарцисса и об этом не упоминала.
– Поступайте как знаете, – ехидно заметила однажды мисс Дженни, – а я сама могу сделать выводы. Воображаю, что способны натворить Белл с Хересом. Впрочем, я только рада. Этот человек превращает вас в старую деву. Сейчас еще не поздно, но если б он начал валять дурака на пять лет позже, вам осталось бы только давать уроки музыки. А сейчас вы можете выйти замуж...
– Вы мне советуете выйти замуж? – спросила Нарцисса.
– Я никому не советую выходить замуж. Счастливы вы не будете, но ведь женщины еще не дошли до такой степени цивилизованности, чтобы чувствовать себя счастливыми не выходя замуж, и потому вы можете с таким же успехом попробовать. В сущности, мы способны выдержать все, что угодно. А всякая перемена полезна. Так, по крайней мере, считается.
Но Нарцисса этому не верила. «Я никогда не выйду замуж, – говорила она себе. – Мужчины… Позволить мужчинам войти в твою жизнь – это и есть источник всех бед. И если я не могла удержать Хореса, при всей моей любви к нему…» Баярд спал. Она взяла книгу и стала читать про себя о нелепых людях в нелепом мире, где все происходит так, как тому следует быть. Тени вытянулись к востоку. Она все читала и читала, забыв об изменчивости всего на свете.
Потом Баярд проснулся, и она подала ему папиросу и спичку.
– Вам недолго осталось это делать, – сказал он. – Я думаю, вы об этом жалеете.
Он хотел сказать, что завтра ему снимут гипс, и он лежал, курил папиросу и говорил о том, чем займется, когда встанет. Прежде всего отдаст в ремонт автомобиль – наверное, придется отправить его в Мемфис. А пока автомобиль будет в мастерской, они втроем – мисс Дженни, Нарцисса и он – поедут путешествовать.
– Это займет примерно неделю, – добавил он. – Автомобиль, наверное, в плачевном состоянии. Надеюсь, хоть внутри все цело.
– Но теперь вы больше не будете ездить с такой скоростью, – напомнила Нарцисса. Он лежал молча, с зажженной папиросой в руке. – Вы ведь обещали.
– Когда я это обещал?
– Разве вы не помните? Тогда», в тот вечер, когда они были…
– Когда я вас напугал?
Она сидела, с тревогой глядя на него своими серьезными грустными глазами.
– Подите сюда, – сказал он.
Она встала, подошла к кровати, и он взял ее за руку.
– Вы больше не будете ездить с такой скоростью? – настаивала она.
– Не буду, – отвечал он. – Обещаю вам.
Они молчали, и рука Нарциссы лежала в его руке. Легкий ветерок раздувал занавески, и листья на ветке за окном поблескивали, трепетали и что-то шептали друг другу. Солнце клонилось к закату. Когда оно зайдет, ветерок утихнет. Баярд пошевелился.
– Нарцисса, – сказал он. Она взглянула на него. – Наклонитесь ко мне.
Она отвела глаза, и некоторое время оба не шевелились и не говорили ни слова.
– Мне пора, – спокойно сказала она наконец и высвободила свою руку.
Гипс сняли, и Баярд снова встал на ноги, но хотя он двигался еще с некоторой опаской, мисс Дженни уже начала с тревогой на него поглядывать.
– Как бы это нам устроить, чтоб он каждый месяц ломал себе какую-нибудь второстепенную кость и сидел по этому случаю дома…
– В этом нет надобности. Он теперь будет вести себя иначе, – сказала Нарцисса.
– А вы почем знаете? С чего вы это взяли? – полюбопытствовала мисс Дженни.
– Он обещал.
– Он обещает что угодно, пока не может встать, – возразила мисс Дженни. – Все они обещают и всегда обещали. Но почему вы решили, что он сдержит слово?
