Карлос Фуэнтес - «Чур, морская змеюка!»
Не стало вдруг ни джентльмена с белыми подкрученными усами, ни маленького человечка с седоватой козлиной бородкой, ни калифорнийской учительницы, задрапированной в красный шелк, которая только что скользила по залу, поигрывая пальцами, ни этого молодого блондина, который то и дело оказывался рядом и смотрел на нее в упор и даже подмигивал ей время от времени, пока она кружилась в объятиях Гарри, то находя, то теряя мелодию, прислушиваясь к биению собственного сердца.
— Ну, Исабель! Идем на палубу!
— Гарри, я не должна. Я никогда…
— Сейчас там никого нет.
И эта светящаяся полоса, эта теплая пена неподвижной ночи увлекла в свое обреченное смятение все мысли о Марилу, о тете Аделаиде, о магазинчике на улице Ницца и уютной квартирке на Гамбургской, бросила их к смолкшему винту, разорвала, превратила в клочки моря, а потом швырнула в темноту и оставила Исабель — потерянную, сникшую, влажную, с закрытыми глазами, с приоткрытым ртом, с горячими струйками слез — в объятиях Гаррисона Битла.
— Ну, расскажи, какая была свадьба, Джек?
— Романтичная, Билли, романтичная, как в старом фильме с участием Филлис Калверт.
— Неужели они никого не пригласили?
— Нет, они были только вдвоем в церкви возле «Хилтона». А я подсматривал за ними из-за колонны. Эти вещи меня очень волнуют.
— Дай-ка мне половинку твоего безе!
— Больно много просишь и мало даешь взамен. Не забывай, что ты мне теперь не ровня!
— И раньше не был! Попомни мои слова: я еще увижу, как ты моешь уборные.
— Ну а пока?
— Ладно уж. Скажу Ланселоту, чтобы он оставил тебе бутылку.
— Вот это другой разговор, Билли.
— Э-э! Обезьяна и в шелку обезьяна…
— Скажи, какой догадливый! Она точно была одета в белое шелковое платье и вуаль из органди.
— Я имел в виду тебя, кретин!
— Billy, you're a bloody bastard![35]
— Ну хватит. Давай говори, оставить тебе эту бутылку или нет?
— Бутылка пива! Да рядом с тобой старый Скрудж[36]- ангелок! Разве я могу предложить своим друзьям бутылку пива, пока мы не разопьем с ними бутылку вина? Ты думаешь, это подходит моему положению джентльмена?
— А мне плевать… Лучше рассказывай.
— Она, значит, была вся красная и заплаканная. Ну а мистер Битл — само достоинство: синий пиджак, белые брючки, прямо смерть бабам.
— Ишь ты! Мистер Битл — настоящий джентльмен. Его вполне можно принять за англичанина. И я не постесняюсь сказать тебе, что он настоящий красавец. И уж намного моложе ее, это бросается в глаза, когда они рядом.
— Да… нет у тебя сердца. Ну что может знать старая сушеная ящерица про любовь?
— Ишь ты! Я бы мог научить тебя кое-чему, но где тебе, сопляку, понять. В наше время…
— Кончай вдаваться в историю и дай мне заработать мою бутылку. Забавная, надо сказать, была картина, когда они вышли из церкви. Она хотела пойти в вуали, а он ни в какую, взял и сорвал ее без долгих разговоров. Ну она, милочка, в слезы, целует эту вуаль, а ему хоть бы что: застыл рядом, точно часовой у королевского дворца. Хорошее начало для медового месяца!
— А ты слышал, о чем они говорили?
— Откуда, дурак! Ведь мне нельзя было подходить к ним близко! Соображаешь? Потом они направились в отель по такому пеклу, какое бывает только в Панаме, когда кажется, что тебя сунули прямо в ад. У сеньоры платье все пропотело и торчало на заду хвостом. По Гарри как ни в чем не бывало, истинный лорд. В общем, вошли они в, отель, она сразу посылать телеграммы, а мистер Гаррисон уселся за стойку: потягивает себе пунш и смотрит на этих разряженных макак, которые отплясывают тамборито.
— Отчего бы им не отпраздновать свадьбу у нас? Такое было бы веселье! Сколько я перевидал свадеб на «Родезии»! У капитана есть права и все, что надо.
— Она же католичка, понимаешь, церкви ей вполне достаточно.
— Откуда ты знаешь?
— Лавджой видел ее паспорт и документы. Она больше католичка, чем Мария Кровавая. Чистая еретичка на роскошной подкладке из стерлингов, шиллингов и пфеннигов.
— А ты что? Задумал получить ее прямо со сковородки, готовенькую?
— Ай, Билли! Отпусти мое ухо! Дождешься, старый кобель, я сам тебя изжарю на этой сковородке.
— Не выйдет это, слышишь, Джек! Я буду смотреть за тобой в оба! Кому-кому, а мне хорошо известны все твои штучки. Или ты оставишь в покое этих хороших, порядочных, влюбленных друг в друга людей, или узнаешь, на что способен Билли Хиггинс. И не забывай, что я двадцать лет протрубил в экипаже, прежде чем стать старшим стюардом, и умею бить ниже пояса. Словом, ступай себе с богом и не сворачивай со своей узкой дорожки, не то поймешь, почему у меня на груди наколото имя Гвендолен Брофи.
— Чтоб тебе пропасть, сучья кровь!
«Родезия» вышла из Бальбоа ровно в четыре утра с грузом хмельных пассажиров, скупивших множество всяких безделок и кружевных мантилий в индейских лавках Главной улицы, обессиленных сизым дымом шумных кабаре, оглушенных тропической музыкой органов, которые отражались волнистыми радужными полосами в круглой стеклянной стойке, взбудораженных красно-черным кружением рулетки на зеленом сукне, загипнотизированных подмигиванием автоматов, жадно глотавших монеты… вздохнувших с облегчением, когда остались позади ветхие жилища Каледонии в желтых и лиловых тенях, когда исчезли шаткие рахитичные дворцы с толстозадыми негритянками, которые играли в темноте синими зонтиками от солнца, когда показались наконец скверы с ровно подстриженной травкой и добротные дома зоны канала, когда потянуло гнильцой от океанской воды, когда они поднялись по трапу на пришвартованный к пристани пароход.
— Thanks for the tip![37] — крикнул шофер и добавил по — испански: — У нас здесь ни родины, ни медяков.
Гаррисон Битл предложил руку своей жене. И через час огромные ворота шлюза Мирафлорес, наполненного грязно — зеленой водой, распахнулись, чтобы пропустить торжественную и горделивую «Родезию», которую осторожно потянули сквозь темноту два механических мула, ступавшие по черным промасленным рельсам. И пароход, весь в огнях, устремился прямо к рассвету, пересек все шлюзы Педро Мигель и, как было предрешено, вошел, освещенный горизонтальными лучами рассветного тропического солнца, в воды Корте-де-ла-Кулебра, похожего на сверкающий кинжал, срубивший и раскидавший по сторонам буйную зелень платанов и мангров, которые при самой малой небрежности, наверно, могли бы разрушить все, что было сотворено техникой.
В стекло иллюминатора еще проникал серовато-свинцовый свет, когда мистер Лавджой, каютный стюард, склонился над бельем, чтобы отделить простыни от пододеяльников, и начал принюхиваться к ним своим чутким носом овчарки, приглядываться узкими щелками глаз. За его спиной громко рассмеялся Джек, который стоял в дверях, скрестив руки. Мистер Лавджой испуганно выпрямился, но тут же снова принялся готовить постель.
— Они собрались поменять каюту? — спросил Джек.
— Да. Когда везет — везет! Сам капитан предложил им семейную каюту. — Мистер Лавджой закашлялся и начал трясти одеяло. — Та пара, что ее занимала, выходит в Колоне.
— Сплошное везенье! — усмехнулся Джек и щелчком запустил окурок прямо в лысину Лавджоя.
Сияющая Исабель кружилась в танце по новой каюте, распахнув руки, подчиняясь той звучащей в ее душе музыке, которую повторяли безмолвные губы. Ковер приятно щекотал ей ноги, вытянутые руки коснулись занавесок. На какой-то миг она остановилась, покусывая палец, и подбежала на носочках к комоду, где Гарри складывал свои рубашки.
— Гарри, а может телеграмма прийти прямо сюда?
— Телеграф работает без проводов, дорогая, — сказал Гарри, деловито хмурясь.
Исабель обняла его так крепко, что даже сама удивилась.
— Представляешь, Гарри, какое будет лицо у тети Аделаиды, когда она все узнает. Ведь как тебе это объяснить… ну, когда мне удалось скопить порядочную сумму денег, я стала подумывать о путешествии, но только вот боялась ехать одна, ну а тетя Аделаида сказала, что может случиться так, что в меня влюбится какой-нибудь приличный человек, еще не старый, лет пятидесяти. Ты еще узнаешь тетю Аделаиду. У нее язык как бритва. А долго идет телеграмма в Мехико?
— Нет. Несколько часов.
Гарри старательно складывал рубашки в первый ящик. Одну стопку для спорта, другую — на каждый день…
— А уж Марилу! Она, конечно, обрадуется, но и позавидует. Ох! Да она просто умрет от зависти!
Новобрачная рассмеялась, и ее руки скользнули на талию Гарри.
— Дорогая! Если мы не разложим все вещи, наша каюта будет похожа на балаган!
Гарри сделал легкую попытку высвободиться из объятий Исабели, но остановился и погладил ее руку.
— Да, да! Потом. — Исабель припала головой к плечу мужа. — Ведь для меня наступила новая жизнь, любимый…
