Джером Джером - Мальвина Бретонская
Она ушла назад в дом, повторяя всё это про себя, немного испуганная.
— Господи боже мой! — проговорил из-под одеял кузен Кристофер. — Он не ранен?
Маленькая горничная сквозь приоткрытую дверь выразила мнение, что нет. По крайней мере, с виду не похоже. Но не будет ли Профессор так любезен выйти тотчас же? Командир Раффлтон ожидает его — в саду.
И вот кузен Кристофер, в спальных тапочках, без носков, в горчичного цвета халате и с чёрной ермолкой на голове — ни дать ни взять добрый волшебник из сказки — торопливой рысцой просеменил вниз по лестнице, а затем через сад, бормоча что-то про «безрассудство и мальчишество» и что он «так и знал, что это случится»; и с большим облегчением увидел идущего ему навстречу юного Артура Раффлтона — по всей видимости, в добром духе и здравии. И тогда стал недоумевать: а какого же чёрта его всполошили из постели в шесть утра, ежели ничего не случилось.
Но что-то явно случилось. Перед тем, как заговорить, Артур Раффлтон осторожно осмотрелся с видом, наводившим на мысль о тайне, если не о преступлении; и всё так же не говоря ни слова, взяв кузена Кристофера за руку, повёл его в дальний конец сада. И там, на упавшем суку под ореховым деревом, кузен Кристофер увидел плащ цвета хаки, в котором на вид ничего не было, но который при их приближении поднялся.
Но не очень высоко. К ним была обращена спина плаща. Воротник стоял против линии горизонта. Но головы не было. Стоя прямо, плащ развернулся, и кузен Кристофер увидел выглядывающее из складок лицо ребёнка. Потом, присмотревшись, увидел, что это не ребёнок. А потом сам не мог понять, кто это; так что, внезапно остановившись перед плащом, кузен Кристофер уставился круглыми, широко раскрытыми глазами сначала на лицо, а затем на командира авиазвена Раффлтона.
Командир авиазвена Раффлтон обратился к Мальвине.
— Познакомьтесь, — сказал он, — это — профессор Литтлчерри, мой кузен Кристофер, о котором я тебе рассказывал.
Очевидно, Мальвина считала Профессора лицом значительным. Намерением её было сделать реверанс — процедуру, которая, будучи затруднена волочащимися ярдами цепляющегося за неё плаща, могла оказаться — промелькнуло в голове у Профессора — не только трудной, но и опасной.
— Позвольте, — сказал Профессор.
В мыслях у него было помочь Мальвине снять с себя плащ командира Раффлтона, и Мальвина готовилась посодействовать ему в этом. Командир Раффлтон подоспел вовремя.
— Не думаю, — сказал командир Раффлтон. — Если ты не возражаешь, то я считаю, что лучше предоставить это миссис Малдун.
Профессор отпустил плащ. Мальвина казалась слегка разочарованной. Предположительно, она не без основания расчитывала произвести лучшее впечатление без него. Но принимать с улыбкой все меры, направленные ей во благо, было, видимо, одной из её чар.
— Быть может, — предложил командир Раффлтон Мальвине, перезастегивая несколько из самых важных пуговиц, — если ты не против объяснить про себя моему кузену Кристоферу без экивоков: кто ты такая и как тебя зовут, — то ты бы сделала это намного лучше, чем я. (Про себя командир Раффлтон подумал: «Если милому чудаку расскажу обо всём я, то он решит, что я его разыгрываю. У неё это получится совсем иначе.») Ты ведь не против?
У Мальвины не было ни малейших возражений. Она довершила реверанс, или вернее, выглядело так, словно реверанс сделал плащ — причём довольно грациозно и с достоинством, какого от него не ожидалось.
— Я фея Мальвина, — разъяснила она Профессору. — Вы, возможно, слышали обо мне. Я была фавориткой Гарбундии — Королевы Белых Дам Бретани. Но это было давно.
Добрый волшебник смотрел на неё в упор парой круглых глаз, в которых, несмотря на изумление, было написано дружелюбие и понимание. Возможно, это и побудило Мальвину завершить признание в своей печальной и краткой истории.
— Это было, когда Ирландией правил король Херемон, — продолжала она. Я совершила один очень глупый и злой проступок и была наказана за него изгнанием из общества своих соплеменников. С той поры… — Плащ сделал миниатюрнейший из жалких жестов. — … я странствую одна.
Им обоим это должно было показаться просто смехотворным; сказать такое на земле Англии в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году сметливому молодому офицеру инженерных войск и пожилому оксфордскому профессору. По ту сторону дороги отворял двери в гараж работник доктора; через деревню с шумом громыхала телега с молоком, слегка припаздывая к лондонскому поезду; через сад долетел слабый аромат яичницы с беконом, впитав по пути примесь благоуханья лаванды и гвоздик. У командира Раффлтона могла быть уважительная причина. По ходу повествования делались попытки прояснить этот момент. Но Профессор! Он должен был либо разразиться гомерическим хохотом, либо укоризненно покачать головой и предостеречь её о том, куда попадают маленькие девочки, которые так себя ведут.
Вместо этого он перевёл пристальный взгляд с командира Раффлтона на Мальвину, а с Мальвины назад на командира Раффлтона, и глаза у него стали такими изумительно круглыми, точно их нарисовали циркулем.
— Благослови господь мою душу! — сказал Профессор. — Так ведь это же совершенно необычайно!
— Был такой король — Херемон Ирландский? — полюбопытствовал командир Раффлтон. Профессор являлся известным авторитетом по этим вопросам.
— Был, конечно, король Херемон Ирландский, — ответил Профессор довольно запальчиво, как если бы Командиру вздумалось узнать: а был ли на свете такой Юлий Цезарь или Наполеон. — Была и королева Гарбундия. О Мальвине всегда говорится в связи с ней.
— Что она натворила? — полюбопытствовал командир Раффлтон.
Казалось, они оба забыли о присутствии Мальвины.
— Сейчас не помню, — признался профессор. — Нужно посмотреть. Что-то, если я верно припоминаю, связанное с дочерью короля Данкрата. Основатель норманской династии. Вильгельм-Завоеватель да вся эта шайка-лейка. Боже всемилостивый!
— Ты не станешь возражать, если она погостит у тебя немного, покуда я всё улажу, — предложил командир Раффлтон. — Я бы был ужасно обязан, если б ты согласился.
Каким мог стать ответ Профессора, будь ему предоставлена возможность воспользоваться тем запасом ума, каким он обладал, сказать невозможно. Конечно, он был заинтересован — взволнован, если хотите. Фольклор, легенды, обычаи — это были увлечения всей его жизни. Кроме всего прочего вот он, по крайней мере, родственный дух. Знала, похоже, то и другое. Где она об этом разузнала? Уж нет ли каких-то источников, не известных Профессору?
Но взять её к себе! Поселить в единственной свободной спальне. Представить — как кого? — обществу английской деревни. Новым людям из «Мэнор-Хауса». Члену парламента с невинной молоденькой женой, поселившимся на лето у викария. Академику Доусону и Калторпам!
Он мог бы, сочти он это стоящим своих хлопот, найти какую-нибудь почтенную французскую семью и поселить её там. Был один человек, которого он уже много лет знал по Оксфорду, — столяр-краснодеревщик; жена предостойнейшая женщина. Сам он мог бы время от времени ходить туда с блокнотиком в кармане и брать у неё интервью.
Предоставленный самому себе, он мог бы поступить как здравомыслящий и рациональный гражданин; а быть может, и нет. Имеются данные и в поддержку последней возможности. Вопрос не однозначен. Но что касается этого отдельно взятого случая в его карьере, вина с него должна быть полностью снята. Решение было выхвачено у него из рук.
Мальвине при первой посадке в Англии командир Раффлтон объявил о намерении оставить её на временное попечение мудрого и учёного Кристофера. И для Мальвины, смотревшей на командира как на дар богов, это решило всё дело. Мудрый и учёный Кристофер, вне всякого сомнения, знал о её прибытии. Вполне вероятно, что это он — по наущению богов — и устроил весь такой ход событий. Ей оставалось лишь отплатить ему благодарностью. Она не стала дожидаться ответа Профессора. Плащ немного мешал ей, но с другой стороны, привнёс, пожалуй, собственный трогательный штрих. Взяв руку мудрого и учёного Кристофера в обе своих, она стала на колени и поцеловала её.
И на своём причудливом архаичном французском, который Профессору позволили понять многие часы, проведённые в корпении над «Хрониками» Фруассара…
— Благодарю вас, — сказала она, — за вашу изысканную любезность и гостеприимство.
Таинственным образом всё вдруг преисполнилось значением исторического события. У Профессора внезапно сложилось впечатление — и по сути, так его полностью и не оставило, покуда у него гостила Мальвина, — будто он великая и могущественная персона. Августейшая сестра его, по совпадению, (хотя в высшей политике такие моменты значения, разумеется, не имеют) самое умопомрачительно красивое создание, какое только попадалось ему на глаза, — милостиво согласилась воспользоваться его гостеприимством. Профессор с поклоном, какой мог бы быть позаимствован при дворе короля Рене, выразил своё понимание оказанной ему чести. Что ещё мог сделать уважающий себя самодержец? Инцидент был исчерпан.
