Эрве Базен - И огонь пожирает огонь
— Помните последние слова священника во время венчания? — тихо проговорила она. — «И даруй им, боже, счастливый удел, и пусть вступят они однажды в светлое царствие твое!» Вот видите, Мануэль, как быстро осуществилось это пожелание.
* * *Сидя на узком надувном матрасе, положенном рядом с другим, на котором спит Мария, Мануэль машинально ощупывает живот, пытаясь найти болезненную точку, которую чувствует где-то сбоку. Марии так и не удалось пока выбраться из шока: все это время она говорила и двигалась, как. сомнамбула.
— У меня никого, кроме вас, не осталось. Теперь главное — спрятать вас в надежном месте, — повторяла она и с полнейшим безразличием к условностям и опасностям пустилась на поиски убежища.
В надежном месте?.. Но где оно, надежное место, в городе, который разбит на квадраты и прочесывается солдатами, оцепляющими последние очаги сопротивления? Нечего и думать о том, чтобы собрать кого бы то ни было и где бы то ни было, — это значит неминуемо обречь себя на гибель. Как нечего и думать о том, чтобы укрыться в казенном здании — все они, естественно, стали мышеловками — или чтобы пробраться сквозь заслоны, отрезающие путь в провинцию. Квартирка Марии — незаметной, безымянной секретарши, всегда стоявшей в стороне от политики, — конечно, могла бы послужить временным пристанищем. Но после получасового петляния среди поваленных деревьев, среди трупов, лежавших в ореоле круглых красных луж, среди кусков развороченного асфальта, среди воронок, где из пробитых газопроводов вырывались зеленоватые язычки пламени, дом Марии, который соседствовал с каким-то профсоюзом, предстал перед ними окруженный карабинерами, стрелявшими по всему живому, что только появлялось за оконными стеклами.
— Давайте расстанемся! — сказал ей Мануэль. — При том, как все складывается, далеко мне не уйти. И я не вправе вас…
— Единственный наш шанс — какое-нибудь посольство! — перебила его Мария, поворачивая назад.
Какое посольство? Где оно находится? Можно хорошо знать столицу, но никогда не интересоваться подобными вещами. Да, до чего же быстро взрослый мужчина становится заблудившимся мальчуганом! Какая пропасть лежит между мужеством политика и мужеством обыкновенного человека! Как он жалок теперь, этот лидер, привыкший к тому, чтобы точно рассчитывать каждый свой шаг, каждую минуту, умеющий произносить речи и теперь застигнутый врасплох необходимостью спасать свою жизнь! Ну конечно, посольство. Но эти здания, над которыми реют флаги, исчерпавшие, кажется, все сочетания цветов, в большинстве своем расположены в центре, а именно на центр и направлен основной удар мятежников, там сосредоточены солдаты, осаждающие последние опорные пункты сторонников правительства. А кроме того, как можно быть уверенным в том, что симпатии иных дипломатических миссий остались на вашей стороне, а перед другими уже не выставлен полицейский заслон?
— Французы! — воскликнула Мария. — Это самое близкое отсюда посольство, и оно к тому же в районе особняков.
Она взяла Мануэля под руку, сочтя, что, «обженившись» таким образом, всем известный холостяк привлечет к себе меньше внимания. И все же непонятно, каким чудом его до сих пор не узнали патрульные, проносившиеся через равные промежутки времени по улицам в «джипах»; лишь иногда оттуда доносилось повелительное:
— Да возвращайтесь же домой, черт бы вас подрал!
Но полосатые брюки Мануэля, черный узел бабочки, так же как зеленое шелковое платье и перчатки Марии служили им защитой. Богатые — разве они бывают в чем-либо виновны! Идут хорошо одетые люди, застигнутые событиями вдалеке от дома; они не жмутся к стенкам, не стараются казаться незаметными — просто торопятся добраться до богатых кварталов; конечно, их можно счесть безрассудными, но красными — никак. Это тут же и подтвердилось: раздался долгий, пронзительный скрип тормозов, и неподалеку остановился грузовичок с парусиновым, пятнистым, как шкура леопарда, верхом. На кого указывает пальцем сидящий рядом с шофером младший лейтенант?
— Только не бегите, — прошептала Мария.
И оказалась права. Офицера интересовали лишь двое молодых людей, шедших позади них; в мгновение ока их окружили штыками, обыскали, избили и бросили в грузовик — это были двое рабочих, только что вышедших из типографии; оробевшие, испуганные, они, конечно же, вызывали подозрение хотя бы своими синими робами, бородами а-ля Кастро и руками, почерневшими от жирной краски, с помощью которой так часто ниспровергают основы основ.
* * *Еще двести метров. Еще сто… Мануэль и Мария удачно миновали уличную облаву, организованную командой морских пехотинцев (почему морские пехотинцы?); моряки бежали цепочкой и действовали по принципу сетей с петлей, которую рыбаки затягивают прежде, чем вытащить рыбу. Беглецам пришлось перепрыгнуть через рухнувший телеграфный столб, опутанный разорванными, торчащими в разные стороны проводами, которые все еще были под током и в местах коротких замыканий выбрасывали снопики фиолетовых искр.
— Мы почти пришли, Мануэль!
Возле примыкавшего к посольству парка не было видно и следов повреждений. Пышные частные резиденции, особняки, невысокие дома с дорогими квартирами, с террасами, обсаженными цветами в ящиках, — здесь царила совсем иная атмосфера, и улицы находились под менее бдительным надзором, чем в предместьях. Здесь карабинеры вели себя скромно! Ставни в большинстве домов были приотворены. Изнутри доносились военные марши, которые радио передавало в промежутках между официальными сообщениями, а временами — рулады, гаммы, которые старательно разучивали барышни, сидя на высоких табуретах, радостные восклицания их родителей. И от дома к дому, перекрывая хлопанье десятков флагов, вывешенных на отделанных мрамором или итальянским камнем фасадах, неслось:
— Он мертв! Мертв!
На долю секунды вдруг молнией блеснет в ухе бриллиант или промелькнет напудренный профиль с коралловым ртом и белоснежными зубами; губы приоткрываются, спеша приобщить к семейному ликованию приятельницу с пятого этажа:
— Вы слышите, Хулия? Хвала господу! Он мертв!
Вместо похоронного звона — аплодисменты. Свистки в адрес усопшего. «Браво» устроителям похорон. И Мануэлю с Марией сразу ясно, о чьей смерти идет речь, хотя ни он, ни она не назвали имени.
— Он хотя бы сумел умереть достойно, — пробормотал Мануэль.
Между тем в пятидесяти метрах от них, на углу двух улиц, идущих вдоль западной оконечности парка, напротив бульвара Содружества, показался портал посольства, увенчанный трехцветным флагом; у входа какой-то широкоплечий темноволосый мужчина лихорадочно махал рукой, словно торопя кого-то. Мануэль ринулся было вперед, но Мария удержала его, и он в последний раз не очень уверенно произнес:
— Оставьте меня теперь, Мария, прошу вас…
— Обождите! Там что-то происходит.
И снова она оказалась права. С бульвара Содружества выбежал, усиленно работая локтями, человек, пересек его и стрелой влетел в посольство. Вслед за ним появился другой, много старше первого, из последних сил волоча слабеющие ноги.
— Аттилио! — воскликнул Мануэль так громко, что широкоплечий брюнет обернулся и, выбросив вверх руку, принялся делать какие-то непонятные кругообразные движения.
В ту же секунду — увы! — хлопнул револьверный выстрел, и Аттилио Хачаль, депутат с юга, страстный поборник аграрной реформы, подскочил, словно кролик; гнавшиеся за ним в свою очередь выбежали на бульвар и еще сочли своим долгом пнуть умирающего сапогом, в то время как целый взвод строевым шагом подошел к перекрестку и занял позицию. Последняя надежда рухнула.
— Видите, что меня ждет, — проговорил Мануэль.
Но Мария уже тянула своего изгоя в другую сторону.
— Спокойно! Давайте попробуем войти в парк, — сказала она.
— Но они же обшарят его вдоль и поперек! — возразил Мануэль.
— За водопадом есть грот. Однажды, когда я была маленькая, мы играли в прятки, и я спряталась там, вымокла, правда, до нитки, но зато никто не мог меня найти. Главное — выиграть время. День, от силы — два. Поначалу победители допьяна упиваются местью, а потом неизбежно трезвеют.
— Вы так думаете? Боюсь, что эти чудовища действуют совершенно хладнокровно.
Во всяком случае, западный вход в парк, расположенный за перекрестком, был теперь недосягаем. А для того, чтобы пройти к восточному, нужно обогнуть парк кругом, и там еще неизвестно, открыты ли ворота или же придется перелезать через высокую стену в том месте, где к ней примыкают оранжереи.
— Если потребуется, я послужу вам лестницей, — сказала Мария.
Пройти еще километр — пустяки, несмотря на все возраставшую усталость, отчаяние и убежденность в том, что, понадеявшись на благосклонность судьбы, они попадут к ней в лапы. Шум боя как будто затихал. Лиловые столбы дыма расплывались, смешивались, повисая над городом пеленой, сквозь которую мутно виднелся шар солнца — творца едва заметной тени у подножия фонарей. В особняках, сверху донизу, за исключением дворницких и мансард, царило оживление, радостные события отмечались барабанным боем по кастрюлям, что не мешало, однако, хозяйкам использовать эту утварь и по ее прямому назначению, о чем свидетельствовали вкусные запахи, витавшие в воздухе.
