Антон Страшимиров - Хоро
— Не бойся, Карабелева.
Незнакомец смотрел на нее светлыми глазами и уже не казался страшным.
— В саду вас ждет Иско.
— Иско?!
— И еще другие. Вы согласны пойти с нами?
Светлые глаза исполина потемнели: может быть, он сомневается, пойдет ли Миче с ними? А она вглядывалась в незнакомца и молчала. А потом впилась своими маленькими пальцами в его грубую руку, простонала:
— Ведите меня! Ох, ведите!
Разумеется, Марга, служанка, должна была остаться.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Во дворе музыканты перестали играть.
Миндил, длинный и до смешного тонкий, повертелся перед ними и свернул в узкий проход около дома — туда, где курятник. Руки у него не дрожали Он только словно поглупел на радостях. Разве когда-нибудь держал он в руках такие — да еще свои собственные — бриллиантовые серьги, золотые эмалевые часы с тройной цепочкой, кольца — три штуки, одно из них в виде змейки с бриллиантовыми глазами, да еще ожерелье из старинных золотых монет, целое ожерелье!
Он крался, немного сгорбившись. Фуражку он сдвинул на затылок.
«Ну, больше они меня не увидят на этой проклятой службе! Или мне мои дети не дороги?!»
И пристав начал озираться. Этот человек знал, что и как делать. Теперь нужно было спрятать драгоценности.
Проход между домом и высокой оградой был цементирован. И ни на стене дома, ни на ограде — ни одной трещины. Только зияла водосточная труба, но может пойти дождь... или дети запустят руки...
Да, пристав немножко поглупел. Но тут в курятнике закричал петух, и Миндил опомнился. Он спокойно осмотрелся вокруг и нырнул в сад за домом.
Он выроет яму и закопает вещи.
А предварительно он завернет их в платок, само собой. И придавит место плиткой или камнем побольше.
Миндил знал, что и как нужно.
Вишни были еще в зелени, и под ними было темно. Разыскивая камень, пристав вышел на свет и очутился возле каменной стены Капановского сеновала.
В стене чернело большое отверстие, из него что-то выглядывало, но молниеносно скрылось, точно голова гигантской черепахи. Кошка, вероятно, — что же еще? Больше удивило пристава отверстие в стене: кто это здесь старался? Но сейчас для него это не имело значения. И он, заторопившись, выбрал подходящий камень и опять скрылся во фруктовом саду.
Из отверстия показалась голова гигантской черепахи, она следила за приставом: что здесь нужно этой собаке?
Миндил остановился возле кривой груши. На него упал широкий сноп лунного света. Он вытащил из-за пояса нож и нагнулся.
Иско начал волноваться: что там копает эта собака, пристав? Молодой человек нагнулся — боль растеклась по всему телу — и снова выпрямился, следя за приставом. Эх, если бы не эта боль! Ведь Миндил всего в десяти шагах от него. Стоит только подкрасться сзади, и...
Иско никогда не убивал человека. Подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Но теперь он мог бы.
И он заволновался.
А время не ждало. Каждую минуту могла появиться Миче — самое дорогое в мире.
Да. А в саду все качается, как маятник, этот пристав! Нет, в самом деле, что делает там эта собака?
Иско задыхался. Пополз. Надо было действовать.
А Миндил — тонкий, высокий, согнувшись вдвое, одной рукой копал ножом землю, а другой придерживался за кривую грушу. Он увлекся и не смотрел по сторонам. Иско нужно было только хладнокровно подползти сзади и шепнуть: «Руки вверх!» Конечно, зачем непременно убивать? Он возьмет его в плен. Неужели это труднее, чем убить?..
Однако со стороны дома послышались шаги. Иско раскрыл объятия, готовый принять в них целый мир. Его глаза уже видели между деревьями силуэты тех, кого там еще не было. И созревшая в молодом человеке темная воля к убийству рассеялась.
Впрочем, это не было странным. Хотя, по существу, сейчас, именно сейчас, Иско должен был бы рассвирепеть. Да, да! Разве эти псы — пристав под грушей и те кровопийцы наверху — не те ли самые, кто уничтожил столько народу, избил самого Иско до полусмерти и надругался над Миче?.. Среди бела дня надругались... на глазах у всего города...
Морщась от боли, пронизывающей тело, кудрявый юноша затаил дыхание: может быть, он спрашивал свое сердцу и душу? Но из этого ничего не вышло. Молодой человек просто забыл о приставе, который все еще рыл землю в нескольких шагах от него. Иско забыл, где он и что ему предстоит, и выпрямился во весь рост.
Странный человек! Да, разные бывают люди. Впрочем, они все-таки похожи друг на друга, — по крайней мере в некоторых случаях. Вот когда влюбляются — светляками становятся. И теряются в ночи жизни, как блуждающие огоньки. И такими милыми делаются, трогательно милыми. Особенно — рассчетливые евреи. Они, бедные, когда влюбляются, просто-напросто превращаются в детей, хоть на руки их бери, точно младенцев.
Среди деревьев теперь и вправду показался длинноволосый. Он вел Миче. Иско видел их совсем ясно и понял, что пора действовать: пристав мог обернуться каждую минуту.
Но ничего не пришлось делать, к счастью — не пришлось. Длинноволосый отделился от Миче и стал подбираться к нему, словно хищный зверь. А Иско оцепенел уже совсем.
Миндил, нагнувшийся возле кривой груши, слишком поздно услышал приближающиеся шаги. И онемел от ужаса. Потом инстинктивно прижался плечом к стволу. Бедняга, он не издал ни звука: оцепенев, замер с вытаращенными глазами. Впрочем, с кем не случилось бы того же?Ох, как страшно было дуло пистолета в руках длинноволосого! Но еще страшнее был пристальный взгляд его серых глаз.
— Руки вверх!
Миндил выпустил нож и поднял руки, словно во время гимнастики. И замер, повинуясь судьбе. Он и сам убивал людей, поэтому знал, если крикнет — будет плохо, не крикнет — тоже плохо. Только бы выиграть время. Миндил знал, что и как нужно!
Однако неожиданно положение ухудшилось. Миче, остановившаяся в густом саду, не выдержала: пошатнулась и замертво повалилась на землю.
Миндил услышал, плечи его дрогнули, но он не смел повернуться: так и застыл с поднятыми руками. Нападающий же краем глаза углядел, что случилось, и перебросил револьвер из правой руки в левую. Потом нагнулся к уху Миндила:
— Опусти руки.
Миндил подчинился, как автомат. И в то же время понял, что положение его безнадежно. Зубы его застучали. После он едва ли успел что-либо подумать: с правой стороны на его висок обрушилась темная вечность...
Удар был крепкий. Миндил — тонкий, высокий, — повалился, как сноп.
Тени от деревьев стали еще черней. Помрачнела белая ночь. Над садом распростерлось зловещее гигантское крыло.
V
Сотир Иванов от ярости вращал кривым глазом: мертвая Карабелиха была обобрана. Он ничего не нашел ни у нее, ни в ее сумке, ни в кровати, ни во всей комнате, — ничего!
А! Обобрать его, Сотира Иванова!
Не иначе, Миндил это сделал, конечно, его работенка: ведь он первым встретился Сотиру на пороге комнаты покойницы.
«Помирает, а?!»
Широким шагом начальник прошел через коридор. Миндил от него убежит? Ха-ха! Скройся он на дне моря, Сотир все равно его найдет, ого!
А если старуха передала драгоценности Миче и та их прячет, чтоб бежать с ними?.. В Америку бежать?..
«Пусть попробует, увидим!»
Музыканты уже убрали инструменты; они объяснили: пристав Миндилев повертелся около них и свернул за дом, на задний двор.
Сотир колебался. Миче действительно может сбежать, если старуха отдала ей драгоценности... Может сбежать в Америку.
«Глупости!»
Куда она, к черту, сбежит? Нет, это исключено!
Сотир заспешил. Мошенник Миндилев! Ясно, он пошел в сад, чтобы закопать добычу.
Луна стояла высоко, ночь была совсем белая. Зловещая тишина. А между стволами, как притаившиеся убийцы, толпились тени деревьев.
Сотир, пригнувшись, вытянув шею, оглядывался по сторонам. За револьвер он не брался — Миндила он повалит кулаком.
Ступал на цыпочках, не дыша.
И вдруг его рука невольно схватилась за кобуру, зубы застучали, кривой глаз выкатился.
«Убит!»
Он не мог поверить — невероятно. Однако сомнений не было: в распростертом невдалеке трупе он узнал Миндила — в лунном свете ярко блестела его серебряная нашивка.
«Убит!»
Он схватился за ветку — по телу прошла дрожь. На мгновение ему показалось, что он сам совершил это убийство. Теперь он уже дрожал, как лист.
«Посягнуть на полицию!»
Значит, они могут организовать покушение и на него, Сотира! Да хоть сейчас, в эту минуту... А-а-а!
Труп лежал неподалеку, окровавленный и страшный. И поблизости не было никого, кроме угасшей белой ночи да зловещей тишины. Никого! Нет, это было ужасно. Кривой глаз Сотира вылезал из орбиты. Все-таки здесь кто-то есть. И этот кто-то может схватить и его, Сотира!
Зубы его опять застучали. И он вытянул шею — может, подставлял под нож?
Но в саду никого не было, действительно никого!
Только текли секунды, тяжелые, как расплавленный свинец.
Наконец Сотир почувствовал, что в руке у него револьвер, который дрожит, словно стебелек тростника. Кривой глаз вошел в орбиту и впился в распростертый труп. Голова Миндила лежала в луже крови, а возле нее темнела ручка воткнутого в землю ножа.
