Антон Страшимиров - Хоро
Полковник, подбоченившись, смотрел на молодого: на его губах еще блестели капли только что выпитого вина.
«Вот ведь индюк!»
— Ну, что ты тут ошиваешься? Говорю тебе, иди закрой бабушке глаза. Да поищи под подушкой у нее, пока тебя не опередили.
Косоглазый встрепенулся. За ним пошли и женщины, но на лестнице он опередил их.
Пристав Миндилев уже выходил из комнаты старухи. Он вытянулся в струнку.
— Еще не умерла, господин начальник. Отходит.
...Умирающая встретила зятя блуждающим взглядом. Но тот посмотрел на деда Рада.
«Этот дурак тоже здесь!»
Разумеется, нужно было спешить. И зять стал шарить под изголовьем старухи. Нащупал бархатную сумочку, сжал ее в кулаке и заложил руку за спину.
Умирающая, вероятно, что-то почувствовала и зашевелила пальцами мертвеющей руки. А Миче уже причитала в коридоре:
— На кого ты меня оставляешь, бабушка!
— Чего не кричишь громче? Ори, чтоб тебя весь город услыхал! Миче, тебе говорю, перестань! Перестань! Ну?
Его кривой глаз был широко раскрыт, но Миче его не замечала. Она оттолкнула его руку и повалилась на постель умирающей.
— Не могу больше, бабушка! А-а, не хочу жить! Возьми меня с собой! С тобой хочу умереть, бабушка, с тоб-о-ой!
Сотир обнял ее. Ему, может быть, даже поцеловать ее захотелось. Она нравилась ему, когда плакала от боли, когда отчаянно кричала. Но он овладел собой и лишь приподнял ее с подушки.
И погладил окоченевшие руки старухи, даже улыбнулся ей.
— Держись, мать. Завтра позовем священника, причастит тебя. Ведь и это нужно. Держись. Умереть тоже не так-то просто.
Карабелиха взглянула на него как-то одним глазом, но смотрела она уже с того света. Губы ее зашевелились, она что-то говорила. Все нагнулись над ней. Зять растопырил руки.
— Что, бабушка, а? Скажи — где у тебя деньги? А? Деньги, говорю. Может, спрятаны где, а? Деньги, деньги?
Старуха забормотала. Начальник околии повернулся к деду Раду:
— Дед, слушай хорошенько.
— Слу-у-ушаю.
Жена кмета всем телом нагнулась над кроватью.
— Скажи, Карабелиха, мы все здесь.
Старуха взглянула угасающим глазом, остановила его на внучке и раскрыла рот.
— Что-о-бы се-е-мя ва-ше иссо-хло-о!..
Она отскочила. Новобрачный остолбенел:
— Что она сказала?
Миче зажала рот мокрым от слез платочком, который до того мяла в руках.
А старухе полегчало. Она закрыла глаза, лицо расправилось, словно после причастия. Вскоре нижняя челюсть ее отвисла...
Смерть пришла, но начальник околии не поверил: поднес зеркальце ко рту умершей. Стекло не запотело. Да, то, что затуманивает зеркальце, — отлетело. И слава богу...
— Теперь все наверх! Свадьба продолжается!
Начальник околии держал за спиной руку, сжимавшую пустую бархатную сумочку. Не обыскал ли ее раньше дед Рад? Или пристав Миндилев, быть может? Жена кмета обняла Миче. Что же теперь делать? Не расстраивать же свадьбу из-за умершей! Но Миче заголосила. Косоглазый снова вскипел и стал звать служанку — а руку по-прежнему держал за спиной.
— Марга, Марга!
Дура набитая! Кто знает, где она спряталась и ревет.
— Марг-а-а!
IV
И пошла смерть по переулочкам и тупичкам, обстучала все ворота, заглянула во дворы. Темные тени соседских ребятишек исчезли с ветвей шелковиц, затих шум у оград. Жизнь притаилась.
Дородная Капаниха закричала хриплым голосом с крыльца:
— Бог их наказал! Карабелиха посреди свадьбы померла!
Старый Капанов зевнул. Смотри-ка, бог их наказал.
— Бог с ними заодно, слышишь. Что ты смыслишь своим бабьим умом!
Сыбчо засмеялся и встал.
— Ну-ка, поднимайся, отец. Найдем хоть какую корчму, выпьем за барыню — пусть земля ей будет пухом.
Сапожники — отец и сын — пересекли двор, скрылись в хлеву и вылезли наверху, на сеновале. Справа от них был фруктовый сад Карабелевых, сзади — огород Сакызлаихи, через который и идти к погребу Дрангаза. Сапожники знают свою дорожку.
Как же, так и найдут они теперь! На улице то и дело стреляют... То им померещится, что тень мелькнула, то будто бежит кто-то...
Капаниха хмурилась:
— Сидите лучше дома да помалкивайте.
Э, что она понимает, старая!
— Разве мы спятили, чтоб ходить по улицам в такую пору?
Сыбчо начал искать приставную лестницу, чтобы спуститься во двор Сакызлаихи. И ему показалось, будто в сене что-то зашуршало. Что бы это могло быть? Лестницы почему-то не было. Молодой сапожник удивился, снова принялся искать и вдруг разинул рот: лестница была спущена в огород Сакызлаихи!
— Здесь кто-то хозяйничал! Как бы у нас сено не украли, отец...
Старик опять зевнул:
— Не дури, Сыбчо. Кто теперь думает о сене?
И он стал спускаться по лестнице. Сыбчо выругался и полез за отцом. Правда, сколько народу перебили, а он о своем сене будет заботиться. Да пропади оно пропадом!
Посеребренные белой ночью дворы ожили: словно суслики из норок, повылезли женские головы. Сыбчо почувствовал что-то неладное, но старый Капанов шел, не выпрямляя сутулой сапожничьей спины.
— Отец, здесь что-то происходит...
— А?
— Посмотри, там бабы прячутся!
— Бабы? Пусть себе прячутся, нам-то что?..
— Оно, конечно... Только гляди, как бы на наши головы опять чего-нибудь не свалилось.
Старик посмотрел вокруг. Но они уже повернули к подвалу Дрангаза, и «суслики» снова спрятались в свои норки.
— Что может еще свалиться на наши головы, Сыбчо? Страшнее смерти ничего нет. А разве на нас свет кончится? Да если бы и кончился! Пусть кончится, черт бы его побрал!
Марга, служанка, расстроила свадебное торжество. Дура. А сама убежала по черной лестнице и присела на ступеньках, у выхода в фруктовый сад.
— О-ох, Сашко, Сашко Карабелев, где ты теперь, чтоб поплакать над бабушкой?..
Она глухо причитала в белой, затаившейся ночи. А тени фруктовых деревьев обнялись и повисли, как надгробные ангелы.
— Марга! Тсс!..
— Ох, матушки, кто это?
— Тсс! Привет от Сашко.
— Матушки!!
— Тсс! Беги сейчас же и шепни Миче: мы ее ждем!
— Как? Прямо здесь?
— Тсс, здесь. Только потихоньку шепни, чтоб никто не видел и не слышал! Ну, беги.
Но Марга не могла сдвинуться с места. И человек — длинноволосый и темный, как высокая и черная в этой ночи крыша Карабелевского дома, — обнял ее.
Служанка прижалась головой к его широкой груди:
— О-ох, где мой барчук — Сашко, где он?
Незнакомец зажал Марге рот, потом погладил ее увядшие щеки, вытер мокрые от слез глаза и прикоснулся губами к ее сморщенному лбу.
— Иди, Марга. Помоги нам хотя бы Миче спасти. И будь храброй. На тебя теперь вся наша надежда.
...Жена кмета отвела Миче в кухню сполоснуть лицо, а сама вернулась, чтобы последить за косоглазым: ведь он припрячет драгоценности старой хозяйки, это ясно!
Сотир, запершись в комнате умершей, пыхтел. Бархатная сумка с перламутровой ручкой оказалась пустой. Только золотая булавка с коралловой головкой уколола ему ладонь, и он ее вынул. Булавка воткнулась в дно сумки и поэтому осталась, дело ясное.
...Ограбить самого начальника околии! Лицо косоглазого бледнело, зеленело. Он снова отодвинул труп (голова свисла с лежанки) и принялся искать, дрожа от нетерпения и жадности. Но нигде не было ни одного золотого.
Труп, конечно, можно сбросить на пол. Еще церемониться с ней! Сотир протянул было руки, но сообразил, что драгоценности могут быть зашиты в одежде Карабелихи, — умирающие всегда стремятся все унести с собой.
Он опять стал ее ощупывать, дрожа от нетерпения и жадности. Разорвал старушечью стеганую кофту, нашел связку бумаг, начал их перебирать. Документы... крепостные акты...
А за дверью жена кмета задыхалась, пьянея от любопытства.
Увидев ее, Марга проскользнула в кухню. Она дрожала: Сашко на дворе, ждет, господи! Как сказать об этом Миче?
А Миче всхлипывала, уткнувшись лицом в стенку, одинокая в ночи, в жизни, во всем мире.
Марга вытаращила глаза, заметив ее в кухне. Даже перекрестилась: не иначе, как перст божий. И прижала палец к губам.
— Шш-тсс!
Миче ничего не понимала: Марга, должно быть, рехнулась. Впрочем, все равно...
Однако служанка прижалась к ней — любящая, преданная.
— Шш-ш, ско-ре-е! Сашко там! Ждут тебя! Ш-ш! На дворе ждут!..
Это могло бы воскресить даже мертвую Карабелиху. Миче рванулась к двери. Сашко жив? И догадалась — погасила лампу.
Но, выйдя из кухни, она похолодела: увидела жену кмета возле комнаты покойницы. И умершая, и косоглазый, и свадьба наверху — все снова смешалось в ее сознании. Но Марга обняла Миче и, по-матерински зажав ей рот, потащила к черному ходу.
Блеснула белая ночь, и опять потемнело: перед женщинами вырос безбородый исполин.
Не с каждым и не всегда случаются такие встречи! Да. Миче с любовью протянула руки и тут же в ужасе отпрянула.
— Не бойся, Карабелева.
Незнакомец смотрел на нее светлыми глазами и уже не казался страшным.
