Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание
Логический итог и своему творчеству, и той линии румынской литературы, которая с конца XIX века была связана с крестьянской темой, удалось подвести Михаилу Садовяну. После освобождения страны от фашизма 23 августа 1944 года он становится поборником коренной социальной ломки в стране, утверждения социалистических принципов общежития. Писатель, публицист, общественный и политический деятель сливаются воедино в стремлении и на румынской земле создать государство рабочих и крестьян. Знакомство с Советским Союзом, с жизненными принципами страны социализма вдохновляет его, дает ему новую точку опоры как писателю. Садовяну первый в румынской литературе создает роман о сельскохозяйственном коллективе — «Малая Пэуна». В этом романе много утопичного и наивного, это и понятно, ведь ни одного коллективного хозяйства в Румынии тогда еще не было. Но писатель заглядывал вперед, торопил события. «Я считал, что интересно написать повесть о работе группы людей, тяжело пострадавших во время войны и решивших создать образцовую сельскохозяйственную ферму на пустующих землях на берегу Дуная. Я думаю, что такая повесть была бы сегодня характерна для нашей страны», — так ставил он перед собой задачу, общественную и художественную.
Через год, в 1949 году, выходит в свет «Митря Кокор» — повесть, обошедшая буквально весь мир, переведенная на десятки языков, принесшая автору высокую награду — «Золотую медаль мира». Повесть представляет собой картину жизни румынской деревни более чем за двадцать пять лет. В образе главного героя Митри Кокора писатель раскрывает последовательное превращение стихийного протеста трудовых крестьянских масс против эксплуатации и социальной несправедливости в протест сознательный. Писатель рисует характер, которому в иных условиях, в другие времена суждено было бы стать гайдуком, народным мстителем, борцом-одиночкой. Но в середине XX века он проходит совсем иной путь: нищета и побои, армия, знакомство с коммунистами, война, ненавистная трудовому люду, плен в Советском Союзе — все это делает его не гайдуком-одиночкой, а рядовым великого фронта борцов за социализм.
Создав повесть «Митря Кокор», Садовяну завершил летопись многотрудной жизни румынского трудового народа, перевернул ту страницу, за которой предстояло начать новую летопись свершений и достижений освобожденного народа, взявшегося за строительство социалистического общества. Крестьянская тема и до сих пор занимает значительное место в румынской литературе, но она коренным образом изменила свою тональность, теперь она стала темой утверждения новой жизни.
Ю. Кожевников
Михаил Садовяну
Рассказы
Козма Рэкоаре
Перевод З. Потаповой
{1}
И удалец же был Козма Рэкоаре! Как произнесу «Козма» так вот и вижу перед собой сурового всадника на караковом коне. Глаза — сталь, усы — два воробья… Удалой румын! Верхом, ружье за плечами, а слева, вот тут, на поясе, нож висит, в добрый локоть величиной, — таким я его всегда видел. Я теперь стар, скоро сотня стукнет, долго бродил я по свету, многого нагляделся, многих людей встречал, но такого, как Рэкоаре, прямо скажу, не видывал. Посмотреть на него — будто ничего грозного в нем и нет. Среднего роста, худощавый, лицо смуглое — такой же человек, как и все. Хе-хе! Куда там! Только взглянешь в глаза ему — и все тут! Удалой румын!
Тяжкие то были времена для страны! Турки да греки повсюду рыскали из края в край, везде стонал наш несчастный народ, — горькая пора! А Козма и в ус себе не дул. Нынче видят его здесь, а завтра слышно о нем уж бог знает где. Все бегут от смуты, а он — сохрани господи! Как-то раз схватили его и заковали в цепи. Да где там! Он лишь коснулся рукой своих оков, да и стряхнул их, свистнул коня — только его и видели! Кто ж не знал, что у Рэкоаре была разрыв-трава? Эх! Сколько пуль метило ему в грудь! Да все понапрасну. Так уж на роду ему было написано — убьет его только серебряная пуля… Нет теперь таких людей. Прошли те времена…
Слыхал ли ты про гайдука по прозвищу «Сын Румынии»? Этот тоже был молодец! Он гулял по ту сторону, в Мунтении, а Козма — здесь. Ночью встречались они на берегу Милкова{2}, обменивались добычей и до зари возвращались в свои убежища… Думаешь, не подстерегала их пограничная стража? Не гналась за ними? И что же? Как призрак, летел конь Рэкоаре, и пуля его не могла догнать. Длинна дорога отсюда, от гор Бакэу, до рубежа. За ночь отмахать туда и обратно — дело нешуточное. Но уж и конь был у него! В том-то все и дело, что у Рэкоаре конь был не простой. Вот послушай!
Была у водэ{3} Калимаха арабская кобыла, и берегли ее слуги пуще глаза. Была она жеребая, на сносях. Вот однажды, в ночь на Ивана Купалу, пробрался Рэкоаре в конюшню, вспорол кобыле брюхо и украл жеребенка. Да если бы только этим дело и кончилось! Ведь жеребята рождаются в сорочке. Рэкоаре разрезал сорочку, да так, что рассек надвое ноздри жеребенку. В потайном месте растил Рэкоаре этого жеребчика с рассеченными ноздрями, кормил ореховым ядром… И когда сел на него Козма — ну и конь оказался! Дыханье-то у него было вольное, и не уставал он никогда. Ох и конь! С той поры и ветер не мог поспорить с Козмой.
Однажды (я в ту пору был волонтером) случилось Козме быть в стенах Проботы. Волонтеры засели внутри, а турки обложили монастырь со всех сторон и палили по стенам из пушек. Стали волонтеры держать совет — не сдать ли монастырь? Козма молчал. На следующий день Козмы нет как нет. А от стен до самого леса мертвые тела валяются. Вот как проложил себе путь Рэкоаре!
Так и жил он: все в лесах да в полях. Не знал он ни нищеты, ни страха, но и любви не ведал. Удалой был румын. Так вот и вижу его верхом на гнедом коне.
В ту пору поместьем Вултурешть владел один грек, а здесь у нас, в усадьбе, — теперь она уже совсем запустела, — жила молодая румыночка, вдова, да такая, каких мне уже больше видеть не приходилось. Грек влюбился в нее без памяти. Да и было из-за чего. У вдовушки были черные сросшиеся брови, а глаза — ну просто чертовские. Господи боже! Такие очи соблазнили бы и святого. Выдали ее против воли за другого грека — Думитру Коваса. Грек этот умер, а боярыня Султана с тех пор сама управляла своим поместьем.
Так вот этот грек, Никола Замфириди, был просто без ума от боярыни. Чего только он ни делал, куда ни ходил, даже к ворожее наведался, да все попусту. Боярыня — нет да нет! Не пришелся ей грек по душе. А был Никола собою вовсе не дурен. Красивый грек, лицо смуглое, усы закручены, борода курчавая. Да что толку! Не нравится он вдовушке — и все тут!
Вот однажды сидел Никола у себя в покоях, курил да думу думал. Как быть? Хочет он жениться, взять Султану в жены, а она об этом и слышать не желает. Ходил он на днях с цыганом Чокырлие, жалобно пел возле ее ограды, но усадьба молчала, словно окаменела. Черт его знает что тут делать…
«Не урод я и не дурак, — думал боярин Никола. — В чем же тут причина? Может, ей люб кто-нибудь другой?»
Нет. Он стерег ночи напролет: никто не входил и не выходил со двора боярыни.
Гневается боярин. Встал, схватил плеть и вышел. Во дворе работники лошадей чистили.
— Да разве так коней чистят? — рявкнул боярин и — хлоп! — вытянул плетью работника.
Немного подале садовник отдыхал на солнце.
— Так-то ты о саде заботишься? А? — И бац-бац!
Да что толку?.. Какая польза в том, что накинулся он на людей?
Зашел боярин в сад, сел под тенистой липой. Сидел он на каменной скамье и вновь думал думу…
Зачем ему жизнь, коли та, кого он любит, не хочет на него смотреть. Глянул Никола, как в тишине падают поблекшие листья, и тяжело вздохнул.
— Василе! Василе! — позвал боярин. Жалобно прозвучал его голос в печальном осеннем саду.
Крепкий старик открыл садовую калитку и подошел к своему хозяину.
— Василе, — сказал боярин, — что мне делать?
Старик посмотрел на боярина, сам вздохнул и почесал в затылке.
— Что делать, Василе?
— Откуда мне знать, хозяин?
— Придумай. Многому ты меня научил, придумай и сейчас что-нибудь. Баба-ворожея не помогла. Чокырлие и того меньше. Не знаешь ли ты еще какого средства?
— Да как сказать…
— Помоги, Василе!
— И сказал бы, хозяин, только боязно как-то.
— Я дам тебе золотой, Василикэ, говори!
Но обещанный золотой не очень-то тронул Василе. Он снова почесал в затылке.
— Знаю я, что ты и два золотых мне дашь, даже три дашь… Да все-таки… Ну ладно, слушай… Будь что будет! Поезжай-ка ты во Фрасинь, ступай во двор, со двора — в покои боярыни да и увези ее. Вот что я тебе скажу!
— Да что ты, Василе! Как это можно!
Василе больше ничего не сказал. Подумал-подумал боярин, потер рукой лоб да и говорит:
