Юрий Рытхэу - Время таяния снегов
Дан приказ: ему – на запад,
Ей – в другую сторону.
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну.
Каждый по-своему выговаривал незнакомые слова, но мотив был один и бодрил работающих. Среди множества голосов чистотой и звонкостью первого речного льда выделялся голос радистки Лены.
Ринтын мерз, коченел от холодного ветра, но не уходил. Целыми часами он смотрел, как в канаву, протянувшуюся от одного конца стойбища до другого, укладывали толстый, похожий на моржовую кишку электрический кабель. Высокие, еще пахнущие смолой столбы придали новый, непривычный облик единственной улице Улака.
Иногда по вечерам Ринтын уходил на полярную станцию, смотрел на ярко горящие электрические лампочки, пока у него в глазах не начинали прыгать разноцветные пятна…
6Накануне 1 сентября Ринтын долго не мог заснуть. Проснулся он от испуга: опоздал! Все в пологе спали. Ринтын высунул голову в чоттагын и посмотрел на ходики, висевшие на стене. Часы деловито тикали. Неутомимый маятник ходил взад-вперед, и все же Ринтын не знал, рано ему идти в школу или он уже опоздал.
Мальчик наскоро оделся, натянул сшитую матерью новую рубашку и вышел на улицу. Ноздри защекотал свежий морозный воздух, который бывает в раннее утро осенью, когда кончились дожди, вода в лагуне дымится морозным паром и со дня на день ожидается первый снег.
Судя по положению солнца, было еще рано. На улице ни души. Пробив ковшиком ледяную корку в ведре, Ринтын налил в тазик воды. Отныне Ринтыну предстояло каждое утро мыться. Он намылил руки, размазал пену по лицу, а затем сполоснулся. Умываться “по-настоящему” Ринтына научил отчим. Сам Гэвынто, кроме мытья лица, чистил щеткой с белым порошком зубы. Однако над этим смеялся даже молчаливый дядя Кмоль и советовал брату заодно мыть язык с мылом и вешать его на веревочку для просушки.
После умывания Ринтын занялся своей сумкой. Сумка была сшита бабушкой из нерпичьей кожи, украшена вышивками из разноцветного бисера и белого оленьего волоса. Ринтын еще раз проверил, все ли было там на месте: тетради, карандаши, резинка. Маловато! Вот у его двоюродного брата Тэркынто, ходившего в седьмой класс, сумка прямо лопалась от книг.
Время тянулось медленно, хотя проснувшиеся птички уже звонко щебетали над ручьем. Кто-то звякнул ведром на краю стойбища, а на другом конце закашлялся старик. Громким лаем отозвались на кашель собаки. Ринтын сел на камень лицом к солнцу и прислонился к яранге. Лучи били прямо в лицо, и Ринтын зажмурился.
Ринтыну показалось, будто его изнутри толкнули. Он вскочил на ноги. Солнце уже высоко стояло в небе. Над крышами яранг и трубами домов стлался дым. По улице бегали собаки. В яранге, за стенкой, слышался глуховатый голос дяди Кмоля. Ринтын вбежал в ярангу и схватился за сумку.
– Ты куда так рано? – остановил его дядя Кмоль.– Не спеши, попьешь чаю, ну тогда и пойдешь.
Ринтын все еще нерешительно топтался у входа.
Он взглянул на ходики, и хотя это не дало ему точного представления о времени, все же немного успокоило.
Из полога выглянула бабушка, а вслед за ней показались лохматая голова отчима и разрумянившееся от сна лицо матери. Началась утреннее чаепитие.
Обычно Ринтын долго тянул из блюдца чай, чтобы съесть побольше сахара. Но на этот раз он одним духом опорожнил блюдце и заторопился. Напрасно дядя Кмоль, отчим и мать доказывали, что до начала занятий по крайней мере еще часа полтора,– Ринтын спешил.
На занятия он не опоздал, но многие пришли раньше его. На завалинке дремал Аккай, рядом сидел сын пекаря Петя. С матерчатой сумкой через плечо стоял Коля – единственный среди улакских ребят носивший русское имя. Отца его звали Авай, и при соединении его имени с именем сына получалось смешное слово “авай-коля”, то есть дырявая постель. Так его и дразнили ребята. Черноглазая девочка по имени Ёо, что означало “ветер”, “буря”, от нетерпения кидала камни в ржавую консервную банку. Характер этой девочки вполне соответствовал ее имени. Ёо была сильная, быстрая, неутомимая и пользовалась уважением среди мальчиков. Высокая Ватваль от смущения сосала палец. Здесь были и ребята, ходившие в школу не первый год, но соскучившиеся по ней за лето. Они с важностью рассказывали новичкам о школе, об учителях.
Когда Ринтын подошел, дремавший на завалинке Аккай открыл глаза и сказал:
– Я пришел первым.
Он это говорил каждому.
Авай-Коля хвастался своим новеньким вельветовым костюмом и предлагал всем послушать, как попискивают при ходьбе его брюки: зик-зик-зик. Авай-Коля уже вспотел, а желающих послушать “скрипучие штаны” было много, и бедняга, не останавливаясь, все ходил вокруг школы.
Подошли старшеклассники в пионерских красных галстуках, а у Тэркынто, двоюродного брата Ринтына, поблескивал на груди алый значок КИМ.
Несколько раз мимо ребят прошел школьный истопник Тэюттын, неся ведра с углем. Новички провожали его взглядами, полными уважения: они уже знали, что дядя имел право входить в школу в любое время, никого не спрашивая об этом. Сам Тэюттын считал свою работу куда выше охоты на зверя, а относительная близость к просвещению давала ему основание думать, что его ум намного выше ума простого охотника. Такое высокомерное отношение к другим заставляло охотников презрительно называть его соленой собакой.
Пришли и брат с сестрой – близнецы Меленберги. Их отец, по национальности немец, работал водовозом на полярной станции, а жена его, чукчанка Мину,– в пошивочной мастерской колхоза. Мелленберг плохо говорил по-русски, жена с ним разговаривала по-чукотски, и поэтому дети знали только один язык – чукотский, хотя носили русские имена. У Нади в волосах алел красный бант, а у Володи из кармана торчал кончик белого носового платка.
Явился Калькерхин с громадным, невесть откуда взявшимся у него кожаным портфелем с никелированными замками. Он был в новых торбазах и новых калошах.
Наконец Тэюттын пригласил ребят войти в школу. В длинной светлой комнате их построили в несколько рядов. Вошли учителя и встали перед рядами.
Среди учителей был и новый – недавно сошедший с парохода красивый молодой человек. Позади него стояла толстая старушка в черном платье.
Зоя Герасимовна сделала шаг вперед и сказала, что сейчас будет говорить новый директор – Василий Львович Беляев.
Василий Львович Беляев улыбнулся и вдруг заговорил по-чукотски. Это так поразило ребят, что сначала они не вдумывались в смысл того, о чем говорил директор. Ринтын с удивлением смотрел ему прямо в рот, откуда легко катились чукотские слова. Это было так непривычно, как если бы сам Ринтын заговорил по-русски.
– Мои маленькие друзья,– сказал Василий Львович, обращаясь к первогодкам,– сегодня впервые вы пришли в школу. Пройдет много лет, но в памяти каждого из вас останется сегодняшний день как день великой перемены в вашей жизни. Я надеюсь, что среди вас нет лентяев. Ведь каждый из вас мечтает стать настоящим охотником. Но чтобы стать им, вы это знаете, нужны терпение и упорство. Вез этого невозможна и охота за знаниями, которые очень нужны народу. Чукчи – народ талантливый. Загляните каждый в свою ярангу – и вы найдете там творения умелых рук. Посмотрите на сумку того мальчика,– он показал рукой на Ринтына.– Эту вещь мог сделать только настоящий художник. Долгое время таланты чукотского народа лежали под толстым слоем невежества, темноты и суеверия. Теперь для вашего народа и для вас наступила в жизни великая весна – время таяния снегов. Сойдет холодный, тяжелый снег, и свободно, как цветы в тундре, расцветут таланты вашего народа, еще краше, счастливее, полнее, как река, забурлит ваша жизнь для настоящего человеческого счастья!
Ринтын плохо слушал речь директора. Он смотрел на золотой зуб говорившего и был занят мучительным решением вопроса: каким образом вырос золотой зуб во рту директора? До его сознания дошли лишь последние слова о времени таяния снегов, о цветах в тундре и бурлящей реке. И еще он запомнил, что его бабушка – “настоящий художник”…
Затем Василий Львович кивнул головой Тэюттыну, и тот, готовый лопнуть от сознания важности порученного ему дела, поднял высоко над головой колокольчик и зазвонил изо всех сил. Бегом, толкая друг друга, разбежались ребята по классам, и лишь первоклассники, не знавшие, куда идти, остались на месте.
Василий Львович подвел молодого чукчу и сказал:
– Вот ваш учитель – Иван Иванович Татро.
Парами, держась за руки, ребята пошли вслед за Татро в светлый, просторный класс, выходивший окнами на лагуну. Расселись по партам. Ринтын оказался рядом с Петей.
Ринтын, не отрывая глаз, оглядывал с ног до головы учителя. Иван Иванович был не улакский. Но дело совсем не в этом. Раньше Ринтын думал, что учителем может быть только русский человек. А тут настоящий чукча. Выходит, что когда-нибудь и сам Ринтын сможет стать учителем!
