Василий Шукшин - Там, вдали...
«Сапожники, — ядовито думал Ивлев. — Я вам устрою». Об Ольге, что она причастна к воровским делам, он почему-то не подумал. Напротив, захотелось скорей доказать ей, ткнуть носом: вот они, твои хорошие, умные!
Он собрал весь материал в вещмешок, дождался, когда на улице малость стемнеет, и пошел с мешком в милицию.
— Мне нужен начальник, — заявил он дежурному офицеру.
— Зачем?
— Ему скажу. Лично.
— Говорите мне, какая разница? — обиделся офицер. — В чем дело-то?
— Я сказал: буду говорить только с начальником.
— Его нет сейчас.
— Тогда я завтра приду.
— Подождите… Дело-то важное?
— В общем… не маленькое.
— Сейчас вызову, посидите.
— Хорошо.
Начальник пришел скоро. Вошел с Ивлевым в свой кабинет, присел на стол, посмотрел на мешок.
«Тоже работка у них, — невольно подумал Петр, вытряхивая на пол содержимое мешка. — Телевизор, наверно, дома смотрел, а тут — хошь не хошь — иди».
— Что это? — спросил начальник. Наклонился, взял пару заготовок, помял в руках. — Хорош!
— Высший сорт. Для заграницы, наверно.
Начальник кивнул головой.
— Ну, а в чем дело-то?
— Ворованное, — пояснил Ивлев. — Дома у себя нашел.
— Подробней немного.
Ивлев подробно все рассказал, назвал фамилии, какие знал.
— А жена, думаешь, не причастна?
— Нет, уверен. Просто прятали у нее, она не знала.
— Н-да-а, — начальник долго смотрел в окно. — Ну ладно. Спасибо. Не боишься?
— Чего?
— Ну… могут ведь прийти за этим, — начальник показал глазами на товар. — Такими кусками не бросаются.
— Ничего.
— Вызывать будем…
— Понимаю.
Недели через две тугой узелок подпольных делишек развязали. Собственно, это был не узелок, а большой, довольно крепко запутанный узел.
Ивлева раза три вызывали к следователю. Один раз он встретил там Шкурупия. Тот нисколько не изменился, смотрел маленькими умными глазками спокойно, даже весело.
«Крепкий, черт», — подумал Петр.
Шкурупий обрадовался, увидев Ивлева.
— Вот! Пусть он подтвердит! — воскликнул он, показывая на Петра пальцем. — Помнишь, я на вашей свадьбе ударил одного? Он еще полез на тебя драться… Семен-то!
— Ну, — Петр хорошо помнил и Семена и то, как Шкурупий ударил его.
— Так он теперь все на меня валит. Ты ж понимаешь!.. Гад какой — мстит!
Ивлев посмотрел на следователя. Тот рылся в бумагах и, слушая Шкурупия, чуть заметно улыбался.
— Часто вы видели у себя дома этого человека? — спросил он Ивлева.
— Раза четыре.
— Он ничего не приносил с собой? Или, может, уносил…
— Что он, дурак, что ли, при мне приносить.
— Он действительно ударил Семена?
— Да.
— За что?
— Ну, тот развозился… хотел действительно кинуться на меня…
— А чем вы объясняете такое заступничество?
Ивлева стали раздражать вопросы следователя.
— Просто он боялся лишнего шума, неужели не ясно?
Шкурупий угрожающе посмотрел на Ивлева. Того этот взгляд обозлил.
— По-моему ты у них главный был, — сказал он, глядя на Шкурупия. — Хочешь на Семене отыграться?
Шкурупий только хмыкнул, покачал головой.
— На самом деле ни за что посадят… От народ!
— Уведите, — велел следователь милиционеру.
Шкурупия увели.
Следователь нахмурился, долго копался в бумагах.
— Мне надо сказать вам…
Ивлев похолодел от недоброго предчувствия.
— Что?
— Жена ваша тоже замешана.
— Да что вы!
— Да.
— И она… сидит сейчас?
— Нет, она пока не сидит. Сидят вот такие, вроде Шкурупия.
— Как же это так-то? — Ивлев расстегнул ворот рубахи. — Как же так?
— Пугаться не надо, — успокоил следователь. — Преступление не такое уж… — он показал рукой, — не очень большое. Хранение, перепродажа…
Ивлев налил из графина воды, напился. Глубоко вздохнул.
— Черт возьми!.. Никак не верится. Она тоже продавала?
— Хранила ворованное.
— Так она же не знала! Я сразу говорил…
— Знала.
— Вот это номер…
— Зайдите к начальнику, он просил.
Ивлев прошел в кабинет начальника милиции.
— Узнал? — спросил тот, увидев взволнованного Ивлева. — Садись.
— Может, она врет? Чтобы тех выгородить. А? Она такая — на себя…
— Нет, не врет.
— Сроду не думал.
— Если б думал, не сообщил бы?
Ивлев помолчал и сказал честно:
— Нет.
Начальник кивнул головой.
— Ты сам откуда?
— Из-под Барнаула… За хранение ворованного что бывает?
— Тюрьма.
— Значит, посадят?
— А как же?
— И сколько дадут?
— Немного, наверно… Для первого раза.
«Все. В тюрьме она окончательно свихнется, — думал Петр. — Сам в яму толкнул».
— А ничего нельзя сделать?
Начальник прикурил от зажигалки.
— А что можно сделать?
— Черт возьми совсем! — Ивлев тоже достал папиросы. — Испортится она там.
— Ну… это напрасно. Ты где работаешь?
— В СМУ-5.
Помолчали. Начальник задумчиво смотрел в окно, трогал пальцами гладко выбритый подбородок.
— Знакомые есть в городе?
— Нет. А что?
— Так… — начальник поднялся. — До свиданья. Если почувствуешь, что… следят… следит кто-нибудь — сразу скажи. Могут попытаться отомстить. С женой… тут сам решай. Лучше всего бы уехать сейчас отсюда. А если захочешь найти потом — найдешь, поможем. Как считаешь?
— Никак не считаю: все из головы вылетело. Я думал, она не виновата. Нет, пока не уеду, — Ивлев встал. — До свиданья.
— Будь здоров.
Ивлев вышел из милиции… Остановился, долго соображал: что делать? Из головы все вылетело. Пусто.
«Что делать? Что делать?» — терзал он себя. Шел, как ночью: ждал, что сейчас оборвется и будет долго падать в черную какую-то, гулкую яму. «Нет Ольги. И не будет. В тюрьме». От этой мерзкой мысли хотелось завыть.
Дома в двери нашел записку:
«Не радуйся сильно, свое получишь. Скрываться бесполезно — смерть будет тяжелее».
«В смерть балуются, — равнодушно подумал Петр. — Всякая гнида хочет быть вошью».
В комнатах холодно, пусто… Петр включил свет, не раздеваясь лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы запереться, но лень было вставать. Страха не было.
«Пусть приходят. Пусть казнят».
Захотел представить человека — автора записки. Всплыло лицо, похожее на лицо Шкурупия.
«Посадить тебя, паскуда, задом в навоз и забивать осиновым колом слова твои обратно тебе в глотку. Чоб ты наелся ими досыта и никогда больше не выговорил».
Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Петр встал, нашел письма к Ольге с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что отец работает председателем колхоза.
«Срочно вылетайте помочь Ольге». Подпись: «Ивлев».
И стал ждать утра. Ходил по комнате, вспоминал свою жизнь. Вспомнил почему-то, как пацаном возил копны и его однажды растрепала лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего — черт ее знает: вырвала из его слабых ручонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел старик стогоправ, не мог догнать взбесившуюся кобылу, кричал сзади: «Держись за гриву, Петька! Крепче держись — не отпускался!» А его тогда — он помнил — подмывала от страха мысль: «Может, лучше самому упасть, чем ждать?» Но старик кричал: «Держись, Петька! Она счас пристанет!» Действительно, кобыла скоро выдохлась и стала. Эх, старик, старик…
За окнами стало светать.
Через три дня прилетел отец Ольги.
Петр шел с работы, увидел на крыльце своего дома незнакомого пожилого человека. Он догадался, кто это.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. Я — отец Ольги, Павел Николаевич.
— Я понял. Сейчас все расскажу, — Петр отомкнул замок, пропустил вперед Фонякина.
— Ну? — глаза Фонякина покраснели от бессонницы. — Что?
— Ольга спуталась здесь с плохими людьми… В общем, ей грозит тюрьма.
Фонякин болезненно сморщился.
— Что они делали… люди-то?
— Воровали. Ворованное хранилось у Ольги.
Левый уголок рта Фонякина нервно дергался, он прикусил папироску зубами.
— Ты — муж ее, насколько понимаю?
— Да.
Разговаривали стоя.
— Как же ты допустил?
— Я не знал ничего. Она до меня была знакома с ними.
— Сейчас где она? Сидит?
— Нет. Но я не знаю, где. Она… ушла из дома. Можно в милиции узнать.
— Пойдем в милицию.
Почти всю дорогу молчали. У самого входа Петр тронул Фонякина за руку, остановил. Сказал, глядя ему в глаза:
— Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.
Фонякин смотрел на зятя устало и внимательно.
— Как вы жили-то с ней? Долго?
— Плохо жили.
Фонякин отвернулся. Десять лет назад он отправил дочь учиться в город, в институт. Через полтора года она сообщила, что вышла замуж. Потом написала — разошлись. Потом бросила институт, приехала домой. Пожила с год, ничего не делая, уехала снова в город. Опять вышла замуж. За какого-то талантливого ученого. И снова — не то, развод. Писала, что работает, денег не просила. Все это, вся ее скособоченная жизнь убивали его; что мог, он скрывал от людей. И вот — тюрьма. И какой-то новый ее муж перед ним…
