Джон Голсуорси - Лебединая песня
На бледных губах возникла еле заметная горькая улыбка.
— Вы, мистер Форсайт, смею предположить, никогда не бывали в нужде?
— Нет, — брезгливо ответил Сомс.
— А я не выхожу из нее. Это очень утомительно.
— В таком случае, — сказал Сомс, — тюрьма вам покажется отдыхом. — Но уже произнося эти слова, он счел их лишними и, пожалуй, грубыми. Перед ним был вообще не человек, а тень, томная, скорбная тень, Все равно что терроризировать привидение!
— Послушайте, — сказал он, — дайте мне слово джентльмена оставить в покое моего племянника и всю нашу семью, тогда я не буду звонить.
— Очень хорошо, даю вам слово; верить или нет — ваше дело.
— Так, значит, на том и покончим, — сказал Сомс. — Но это последний раз. Доказательство я сохраню.
— Жить нужно, мистер Форсайт.
— Не согласен, — сказал Сомс.
«Тень» издала неопределенный звук — скорее всего смех, — и Сомс опять остался один — Он быстро прошел к двери посмотреть, как тот выйдет на улицу. Жить? Нужно? Разве такому не лучше умереть? Разве большинству людей не лучше умереть? И, поразившись такой несуразной мысли, он прошел в гостиную. Сорок пять лет, как он обставил ее, и вот сейчас она, как и раньше, полна маркетри. На камине стоял небольшой старый дагерротип в глубокой эмалевой рамке — портрет его деда, «Гордого Доссета», чуть тронутый розовым на щеках. Сомс остановился перед ним. Подбородок основателя клана Форсайтов удобно покоился между широко расставленными углами старомодного воротничка. Глаза с толстыми нижними веками — светлые, умные, чуть насмешливые; бакенбарды седые; рот, судя по портрету, может проглотить немало; старинный фрак тонкого сукна; руки делового человека. Кряжистый старик, сильный, самобытный. Чуть не сто лет этому портрету. Приятно видеть признаки сильного характера после этого томного, пообносившегося экземпляра! Хорошо бы посмотреть на места, где родился и рос этот старик, перед тем как, в конце восемнадцатого века всплыть на поверхность и основать род Форсайтов. Надо взять Ригза и съездить, а если Флёр не поедет, еще, может, и лучше! Ей было бы скучно! Корни для молодежи ничего не значат. Да, нужно съездить посмотреть на корни Форсайтов, пока погода не испортилась. Но сначала надо устроить старого Грэдмена. Приятно будет повидать старика после такого переживания, он никогда не уходит из конторы раньше половины шестого. И, водворив дагерротип на место, Сомс поехал на такси в Полтри и по пути размышлял. Трудно стало вести дела, когда вас вечно подстерегают субъекты вроде Элдерсона или этого Стэйнфорда. Вот так же и страна — не успеет выбраться из одной заварухи, как попадает в другую; стачка горняков кончится с зимними холодами, но тогда всплывет еще что-нибудь — война или другие беспорядки. И еще Флёр… у нее большое состояние. Неужели он сделал ошибку, дав ей такую самостоятельность? Нет, мысль связать ее при помощи денег всегда ему претила. Как бы она ни поступала — она его единственный ребенок; можно сказать, его единственная любовь. Если ее не удержит от падения любовь к сыну и к нему, не говоря уже о муже, неужели поможет угроза лишить ее наследства? Как бы там ни было, дело с ней обстоит как будто лучше; возможно, что он ошибся.
Сити разгружался от дневной жизни. Служащие разбегались во все стороны, как кролики; хоть бы они утром вот так сбегались, а то стали нынче отлынивать от работы. Начинают в десять, а не в девять, как прежде; кончают в пять, а не в шесть. Положим, есть телефоны и еще всякие усовершенствования, и работы, возможно, выполняется не меньше; не пьют столько пива и хереса, как бывало, и не съедают столько бифштексов. Измельчала порода, как сравнишь с этим стариком, чей портрет он только что рассматривал, — торопливый пошел народ, узколобый; выражение лица нервное, тревожное — точно они вложили свой капитал в жизнь и оказалось, что акции-то падают. И ни одного сюртука не увидишь, ни одного цилиндра. Покрепче надвинув свой собственный, Сомс оставил такси у знакомого тупичка в Полтри и вошел в контору «Кэткот, Кингсон и Форсайт».
Старый Грэдмен только что стянул рабочий пиджак со своей широкой согнутой спины.
— А, мистер Сомс, а я как раз собрался уходить. Разрешите, я сейчас надену сюртук.
Сюртук, судя по покрою, изготовления девятьсот первого года.
— Я теперь ухожу в половине шестого. Работы обычно не так уж много. Люблю соснуть до ужина. Рад вас видеть; вы нас совсем забыли.
— Да, — сказал Сомс, — я редко захожу. Но я вот думал… Случись что-нибудь с вами, или со мною, или с обоими, дела живо запутаются, Грэдмен.
— О-о, не хочется и думать об этом!
— А нужно; мы с вами не молоды.
— Ну, я-то не мальчишка, но вы, мистер Сомс, — разве это старость?
— Семьдесят один.
— Да, да! А кажется, только на днях я отвозил вас в школу в Слау. Я помню то время лучше, чем вчерашний день.
— Я тоже, Грэдмен; и это признак старости. Помните вы этого молодого человека, который заходил сюда сообщить мне об Элдерсоне?
— А, да, Славный молодой человек. Баттермилк или что-то в этом роде.
— Баттерфилд, Так вот, я решил дать его вам в помощники и хочу, чтобы вы ввели его в курс всех дел.
Старый клерк стоял тихо-тихо; лицо его, в рамке седых волос и бороды, ничего не выражало. Сомс заторопился:
— Это только на всякий случай. Когда-нибудь вам захочется уйти на покой…
Тяжелым жестом Грэдмен поднял руку.
— Моя надежда — умереть на посту, — сказал он.
— Ну, как хотите, Грэдмен. Вы, как и раньше, всем ведайте; но у нас будет на кого положиться, если вы захвораете, либо захотите отдохнуть, либо еще что.
— Лучше бы не надо, мистер Сомс. Молодой человек, у нас в конторе…
— Хороший человек, Грэдмен. К тому же он кое-чем обязан мне и моему зятю. Он вам не помешает. Знаете, ведь никто не вечен.
Лицо старика странно сморщилось, голос скрипел больше обычного.
— Словно бы и рано вперед загадывать. Я вполне справляюсь с работой, мистер Сомс.
— О, я вас понимаю, — сказал Сомс, — я и сам это чувствую, но время никого не ждет, и надо подумать о будущем.
Из-под седых усов вырвался вздох.
— Что ж, мистер Сомс, раз вы решили, говорить больше нечего; но я недоволен.
— Пойдемте, я подвезу вас до станции.
— Спасибо, я лучше пройдусь, подышу воздухом. Вот только запру.
Сомс понял, что запирать надо не только ящики, но и чувства, и вышел.
Преданный старик! Проехать сразу же к Полкинфорду, выбрать что-нибудь ему в подарок.
В громадном магазине, так тесно уставленном — серебром и золотом, что являлось сомнение, была ли здесь когда продана хоть одна вещь. Сомс огляделся. Надо подыскать что-нибудь стоящее — ничего вычурного, кричащего. Пунша старик, верно, не пьет — сектант! Может, подойдут эти два верблюда? Серебряные, с позолотой, у каждого по два горба, и из них торчат свечи. И между горбами выгравировать — «Джозефу Грэдмену от благодарной семьи Форсайтов». Грэдмен живет где-то около Зоологического сада. Гм! Верблюды? Нет! Лучше чашу. Если он не пьет пунша, может насыпать в нее розовых лепестков или ставить цветы.
— Мне нужна чаша, — сказал он, — очень хорошая.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Всегда у них есть как раз то, что вам нужно!
— Вот взгляните, сэр, литого серебра — очень строгий рисунок.
— Строгий! — сказал Сомс. — Я бы даром ее не взял.
— Совершенно верно, сэр, это, может быть, не совсем то, что вам нужно. Ну, а вот эта небольшая, но изящная чаша?
— Нет, нет, что-нибудь простое и устойчивое, чтобы вмещала около галлона.
— Мистер Бэнкуэйт, подите-ка сюда. Этому джентльмену нужна старинная чаша.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Сомс издал неясное ворчанье.
— На старинные чаши спрос небольшой; но у нас есть одна, антикварная, из дома Роксборо.
— С гербом? — сказал Сомс. — Не годится. Мне нужно новую или, во всяком случае, без герба.
— А тогда вот эта вам подойдет, сэр.
— О боже! — сказал Сомс и указал кончиком зонта в противоположную сторону. — Вот это что такое?
Приказчик сделал огорченное лицо и достал вещь с застекленной полки.
На выпуклой, стянутой кверху ножке покоилась вместительная серебряная чаша. Сомс постучал по ней пальцем.
— Чистого серебра, сэр, и, как видите, очень гладкие края; форма достаточно скромная, внутри позолота лучшего качества. Я бы сказал, как раз то, что вам нужно.
— Неплохо. Сколько стоит?
Приказчик склонился над кабалистическим знаком.
— Тридцать пять фунтов, сэр.
— Вполне достаточно, — сказал Сомс. Понравится ли подарок старому Грэдмену, он не знал, но вещь не безвкусная, престиж семьи не пострадает. — Так я ее беру, — сказал он. — Выгравируйте на ней эти слова, — он написал их. — Пошлите по этому адресу, а счет мне; и, пожалуйста, поскорее.
