Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки
Рембрандт, или исключение. Правда, ему подражали многие и даже гораздо более многочисленная школа, чем ты думаешь, но свою тайну он унес с собой. Это было его личной тайной. Конфликт трагического романтика с миром благоразумных мингеров. Он был одним из величайших романтиков мира, а родиться его угораздило именно в этой ясной, мелкобуржуазной, плоской Голландии. До сих пор показывают его дом на окраине амстердамского гетто. Это не просто адрес Рембрандта, но и часть его духовной судьбы. Бегство от протестантской трезвости. Тоска и одиночество изгнания. Поиски тьмы, поиски Востока. Человек, сотканный из удивительного сочетания глубоких раздумий, сенсуализма, патетичности и страшного реализма. В теплом мраке его картин сияют драгоценные камни — и дряхлое тело, бородатые головы талмудистов — и влажные глаза Сусанны, Сын Человека — и лицо человека; но прежде всего и выше всего — тревожная и ужасная, тоскующая и невыразимая душа человека. Величайшая ирония судьбы: судя по множеству эпигонов, он пользовался в своей стране, безусловно, приличным успехом и, несмотря на это, умер в нищете, несостоятельным должником; и через четверть тысячелетия его потомки по всей форме требуют, чтобы honoris causa[370] с художника Рембрандта Гарменса ван Рейна было смыто пятно несостоятельного должника.
Добрые люди всего мира благоговейно толпятся перед его картинами, сотканными из тьмы и блеска; но эти картины остаются неразгаданными. И путешественник, который стремился увидеть и постичь тайну малой нации хотя бы по ее искусству, остановится перед еще более удивительной: перед тайной великого художника.
Малая нация
Ибо: не будь Рембрандта, путешественник вынес бы окончательное впечатление, что славное и хорошее дело — маленькое счастье малой нации. Такая красивая, ровная, привлекательная и разумная страна; и поведение хорошее, и жизнь благопристойная. Там нет гор, но там зияет бездна печали, сияния и ужасающей красоты. Это Рембрандт.
А в остальном — такая довольная и практичная страна!
Путешествие на Север[371]
(для большей наглядности иллюстрировано рисунками автора)
© Перевод Ю. Молочковского
Введение
Давно, очень давно, начал я свое путешествие на север, еще в самые юные годы. Где те времена, когда мы мысленно выплывали на «Веге»[372] из Гётеборга или на «Фраме»[373] из Варде и «перед нами расстилалось спокойное открытое море»... Да, это были чудесные деньки! Жизнь непостижима и полна неожиданностей: только по чистой случайности я не стал полярным исследователем. Ведь тогда, среди вечных льдов, на 89 градусе 30 минутах северной широты, ждал своего первооткрывателя неведомый остров, такой теплый благодаря вулкану, что там вызревали апельсины, плоды манго и процветала другая, еще не известная даже ботаникам растительность, и жил на этом острове высококультурный народ, питавшийся молоком морских коров. Нынче, видно, никто уже не откроет этот мой остров...
Второе мое путешествие на север было более длительным и, видимо, никогда не закончится. Его порты и остановки называются Кьеркегор[374] и Якобсен[375], Стринберг, Гамсун[376] и так далее. Пришлось бы исписать именами всю карту Скандинавии, такими именами, как Брандес[377] и Гьелеруп[378], Гейерстам[379], Лагерлёф[380] и Гейденстам[381], Гарборг[382], Ибсен, Бьёрнсон[383], Ли[384], Кьеланд[385], Дуун[386], Унсет[387] и мало ли еще какими, — например, Пер Гальстрём[388].
А Ола Гансон[389], Иухан Бойер[390] и еще, и еще, например, Андерсен Нексе и другие! Разве я не жил вместе с их героями на Лофотенских островах или в Даларне, не бродил по проспекту Карл Иоганс Гате? Что поделаешь, надо же когда-нибудь взглянуть на те места, что так хорошо знал заочно. И тогда изумляешься и колеблешься между двумя крайностями: то ли ты уже видел все это, то ли не можешь никак постичь, что все это выглядит именно так. В этом особенность большой литературы: она — самое национальное из всего, чем владеет нация, и вместе с тем понятна и близка другим народам. Никакая дипломатия, никакие объединения наций не могут быть такими всеобъемлющими, как литература. Только люди еще недостаточно ценят ее, вот в чем беда; вот почему они все еще могут чуждаться и ненавидеть друг друга.
Есть для меня и еще одно путешествие или даже паломничество на север; к природе севера, к ней одной. Ибо там растут березки и леса, зеленеет трава и журчат обильные животворные воды. Ибо там серебристая изморозь и росистый туман, и краса природы там нежнее и строже, чем в любом другом краю. Ведь и наша родина — уже север, и в глубине души мы всегда носим частицу этого прохладного и сладостного севера, которая не тает даже в знойные дни жатвы. Комок снега, лоскут березовой коры, белый цветок белозора, и мы совершаем паломничество к белому северу, к зеленому северу, к северу пышному и печальному, грозному и отрадному! Не лавры и оливы, а ольха, береза и ива, мохнатые кисточки вербы, цветок вереска, колокольчики и аконит, мох и папоротник, таволга над ручьем и черника в лесу, — никакой жаркий юг не бывает столь обильным, щедрым, как сочный от росы и живительных соков, как благословенный бедностью и красотой полночный край; если уж путешествовать, — а ведь путешествие хлопотное дело, друзья мои, хлопотное и утомительное! — если уж путешествовать, говорю я, то сразу в самый прелестный рай. И тогда скажи — то ли это, чего ты искал? Да, слава богу, именно то! Я видел свой север, и это было хорошо.
И еще одно путешествие на север. Нынче так много говорят о народах и расах; надо хоть взглянуть на них. Я, например, поехал посмотреть на чистокровную нордическую расу[391] и вынес впечатление, что это отличный, смелый народ, который любит свободу и мир, высоко ставит личное достоинство, не очень-то позволяет командовать собой и совсем не нуждается в том, чтобы кто-нибудь руководил им. Если хочешь познать чужие народы, выбирай самые счастливые и духовно зрелые. Я ездил поглядеть на самый северный уголок Европы и вижу, что, слава богу, дела там еще не так плохи.
Дания
Дания
Вот вы пересекаете германскую границу и продолжаете путь по ютландской земле. На первый взгляд почти никакой разницы. По обеим сторонам границы — та же равнина, лишь слегка волнистая, словно для того, чтобы нельзя было сказать, что она плоская, как стол. Одинаковые черно-белые коровы на той и на другой стороне; только там, в Германии, почтальоны ходят в темно-синих куртках, а здесь — в ярко-красных. Там начальники станций похожи на начальников станций, а здесь они напоминают старых и добродушных морских капитанов. Лишь люди со своими правительствами и всевозможными режимами создают в мире большие и резкие различия. Наблюдая этих коров, которые мирно разглядывают вас своими датскими глазами, хочется засвистать веселый мотивчик.
Дания — страна светлозеленого цвета, каким на картах обозначают низменности; зеленые лужайки, пестрые стада, зеленые пастбища, темная листва бузины с белыми кистями цветов, голубоглазые девушки с молочно-белой, нежной кожей лица, неторопливые и рассудительные люди. Равнина всюду такая, словно ее вычертили по линейке. Говорят, правда, где-то тут есть гора, которая называется даже Химмельбьерг[392]. Один мой знакомый долго искал ее, разъезжая в автомобиле, и наконец осведомился у местных жителей, как ее найти. Ему ответили, что он уже несколько раз въезжал на Химмельбьерг... Но это не беда, зато перед вами расстилаются необъятные просторы, а если стать на цыпочки, то, пожалуй, увидишь и море. Что поделаешь, маленькая страна, даже если перечислить все ее пятьсот островов. Маленький ломоть, зато густо намазанный маслом. Так пусть же будут благословенны эти мирные стада, полные амбары и тучные вымена, церковные башенки в зеленых кронах и мельничные крылья, крутящиеся на свежем ветерке...
По красивому новому мосту мы переехали Малый Бельт и оказались на острове Фюн, больше похожем на сад, чем на обычный остров. Хотелось бы мне побродить вон по той тихой дороге, обсаженной ивами и ольхой, по дороге, что ведет к островерхой колоколенке на горизонте. Но мы здесь только мимоходом, милая дорога, и путь наш лежит на север, на север.
Деревень, как у нас, тут нет, только хутора, обособленно стоящие на зеленых пастбищах, — домики с красными крышами. От хутора к хутору едет на велосипеде почтальон в красной куртке. Каждый хутор стоит посреди своих зеленых полей, и с западной стороны, откуда налетают ветры, до самых труб закутан густыми деревьями. Все лужайки огорожены проволочной изгородью, и на них пасутся медлительные белогривые кони или бурые коровы. Они привязаны к колышкам, но этого не видно, и мы удивляемся, как хорошо здесь воспитаны коровы — пасутся такими ровными рядами. Иногда все они ложатся, Как одна, принимая одинаково величественные позы, и в такт жуют свою жвачку. Встречаются стада овец, и среди них — ни одной черной или паршивой овцы, все свечки избранные, те самые, что пасутся одесную господа бога. Так же недвижно и блаженно пасутся здесь и кусты бузины, круглый приземистый ивняк и сочные упитанные деревья, мирно пережевывающие соки земли, ветер и серебристый свет дня. Сплошные пастбища господни, огромный божий хутор, где даже не заметна работа человека, так споро и чисто она сделана.
