Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки
Голландские польдеры — как жаль, что я прозевал время цветения тюльпанов, нарциссов и тацет, всей этой красы голландских полей; я увидел лишь, как выкапывают луковицы — так у нас роют картошку; зато я хоть застал ирисы в цвету и поля дельфиниума, десятины золотых лилий и роз, гектары однолетников, полосы питомников и теплиц; видел целые области под стеклом, километры парников; крупное производство флоры, индустрию цветов, бесчисленные фабрики для выгонки растений; вагоны цветов, цветы, погруженные на пароходы, самолеты с цветами, уносящиеся в Англию. И в человеческих жилищах окна утопают в цветах, на каждом столике — букеты, на каждом углу — цветочница, на грахтах — баржи с цветами. Разгар сезона роз, пионов, кувшинок, латиров и сибирских ирисов. Розарии, пенящиеся розами — алыми, желтыми, бронзовыми, прохладно-белыми. Боскеты азалий, чащи рододендронов, джунгли падубов и лавровишневых черемух.
И самые красивые садики в мире — садики при нидерландских домиках: миниатюрные, изумительно свежие от обильной небесной поливки, кипящие серебряной, золотой и багряной листвой, засыпанные благодатью цветов, крохотные терраски с коврами шанды и торички, малюсенькие, в ладонь величиной, водоемы с красными водяными лилиями, заросли барбариса, рощицы золотого можжевельника и синих кипарисиков... Ну и что же (говорил в моем сердце завистливый садовник), им-то легко; будь у меня такая рыхлая почва, удобренная торфом, приноси мне дождик столько благословенной влаги, будь у меня такая мягкая зима, и эти культуры, и деньги, и вообще, — так разве у меня, братец, не разрослось бы все так же буйно, — как ты полагаешь?
Да, садовник, разрослось бы; но в этих голландских цветочках есть и еще кое-что. Да, дружище, пятьсот лет садоводства сказываются и на этих букетиках; вон, какое в них особое благородство и — как это еще называется... словом, этакая distinguee[347]; нет, сотню-другую лет ни в чем не перескочишь. И затем, скажу тебе, есть в Голландии еще нечто удивительное — это свет.
Свет в Голландии
Изобразить свет в Голландии не в моих силах, в его лучах воздух так чист и прозрачен, что вы различите любую линию, любую деталь даже на самом горизонте — вот почему старые голландские художники так тонко, чуть ли не с лупой, отделывали свои картины до мельчайших подробностей: а все — здешний омытый росой воздух.
И, кроме того, свет в Голландии придает краскам особенную сочность; они беспредельно чисты, но не ярки, не крикливы; они как свежий цветок под каплями росы. Они чисты и холодны. Да будет вам известно, свет имеет большое значение в искусстве и придает особую прелесть цветам, а также — девичьей коже.
Пастораль
Голландия — это вода. Голландия — это цветочная клумба. Голландия — это пастбище. Зеленый польдер среди каналов, а на нем пестрые коровы: либо черные с белой головой, либо черные с белой полосой на лбу и синеватой мордой, либо в черных и белых пятнах, как фасоль; коровы, прикрытые попонами, чтобы не промокли; стада, пасущиеся, дремлющие или жующие жвачку; коровушки, важные и родовитые, как mewrouws[348] — настоящие коровьи аристократки с родословными, важные персоны среди коров. Куда хватает взгляд, всюду шелковистые луга, усеянные черно-белыми стадами. Это и есть настоящая Голландия.
Это и есть настоящая Голландия: зеленый польдер среди каналов, и на нем табуны коней — могучих фризских першеронов, горбоносых, с широченной грудью, с ногами, как колонны, и развевающейся гривой. Их пастбища ничем не ограждены, кроме канавок, которых даже не видно в высокой траве; кажется, кони могут взять да и помчаться куда угодно, хоть до самого Утрехта или Зволле, точно весь этот беспредельный край принадлежит им, тяжеловесным графам свободной конской империи. Это и есть настоящая Голландия.
Зеленый польдер среди каналов — и на нем белые овечки, кудрявые души праведников в зеленых райских лугах. Зеленый польдер среди каналов — и на нем черные свинки, хрюкающие в знак единодушия. Зеленый польдер среди каналов — и на нем сотни и сотни кур. Либо мохнатые козы. И нигде ни одного человека: это и есть настоящая Голландия.
Только под вечер приплывет человек на лодочке, сядет на скамеечку и подоит величавых коров. Зазолотится небо на западе, где-то вдали прогудит пароход — и все; не закричит во весь голос пастух, не зазвенят колокольцы коров, возвращающихся в свой хлев, даже и человек, который их доит, не скажет «эй» или «но-о».
По каналу бесшумно скользит лодка, нагруженная бидонами с молоком; по шоссе катятся вереницы грузовиков с бидонами молока; и поезда с молочными бидонами пыхтят, спешат к городам. Потом прекратится и это, и настанет полная тишина: ни собачонка не тявкнет, ни корова не замычит в хлеву, ни конь не стукнет копытом в перегородку своего стойла, — ничего; только где-то за горизонтом, за черными, немыми польдерами, где спят стада, маяки молча шарят во тьме щупальцами своих огней.
Это и есть настоящая Голландия.
Oud Holland[349]
Рядом с настоящей Голландией есть еще так называемая старая Голландия; но прошу вас не путать: настоящая Голландия в значительной своей части старая; зато Старая Голландия по большей части не настоящая.
Есть, скажем, рыбацкие деревни, промышляющие не рыбой, а туристами и художниками (в особенности халтурщиками); в такой старинной деревне культивируют старинные дома, старинные суда, старинные народные костюмы и старинных рыбаков с бородой веночком и в широченных штанах. На острове Волендам мужчины культивируют самые широченные штаны и бараньи шапки, а женщины — полосатые юбки и крылатые чепцы; на острове Маркен люди добывают себе пропитание с помощью коротких широких штанов, пестрых жилетов и распущенных волос; за это они получают от государства пособия и продают деревянные башмаки, открытки, кружева и прочие сувениры туристам, которые приезжают на переполненных пароходиках, фотографируют старух и детей в старинных костюмах (полгульдена с персоны), вламываются в частные дома (вход свободный, продажа открыток), словом, все страшно романтично; жители говорят главным образом по-английски, по-французски и по-немецки.
Не хочу выдавать себя за тонко чувствующего человека, но мне было чуточку стыдно; меня как-то унижало, что эти люди продают себя чужеземным voyeurs[350]. Крадучись отошел я в сторону, чтобы сфотографировать рыбачьи баркасы (на случай, если бы мне вздумалось когда-нибудь построить корабль моих грез); из одного баркаса выскочил разгневанный костюмированный рыбак и погнал меня метлой: «Никто не имеет права меня фотографировать, никто!» У меня полегчало на душе: хоть этот человек был настоящим.
Слышите, земляки, и нас ждет та же проблема: и нам хотелось бы хоть где-нибудь сохранить частицу народного своеобразия в костюмах и жилищах; и у нас высказывалась идея субсидировать фольклор как некий национальный заповедник. Мне будет жаль каждой исчезнувшей деревянной избы; каждой пары вышитых рукавчиков, которые перестанут носить; но не хотел бы я видеть Маркены и Волендамы в нашей Словакии! Это унизительно — и для фольклора и для людей.
Но есть еще старая Голландия, которая не кажется ни чучелом, ни наряженным манекеном; здесь еще бегают служаночки в зеландских чепцах; еще надевают, идя в поле, деревянные башмаки — не потому, что это фольклор, а потому, что деревянные башмаки — это, собственно говоря, маленькая лодочка, в которой удобно бродить по воде. Есть еще женские монастыри, дома призрения для бедняков и убежища для престарелых, какие рисовал Израэльс[351];
нигде вы не увидите столько старых людей, как в Голландии, они сидят на всех лавочках, греются на ласковом солнышке, не оставленные в злом одиночестве старики. Это христианское внимание к старости — тоже подлинная старая Голландия.
Что касается национальной музыки, то она главным образом представлена гармоникой. Весьма полезный для здоровья музыкальный инструмент, поскольку чрезвычайно способствует развитию плеч.
Новая Голландия
Но если вы меня спросите, что мне понравилось в Голландии больше всего, то я скажу не задумываясь: жилища. И коровы. И порты. И Вермеер ван Дельфт. И цветы. И грахты. И небосвод. Но раз я назвал жилища первыми, — займемся жилищами.
Не знаю, каково положение женщины в Голландии, но полагаю, что (говоря профессиональным языком) — господствующее; ибо во всей Голландии царит чисто женская опрятность. Не думаю, что здесь все подчинено женскому обаянию, но мылу и щетке — безусловно. В Англии я удивился, как люди укрепляют свой дом — свою крепость — против улицы: решеткой, палисадником и еще завесой плюща. В Голландии я удивлялся еще больше тому, как люди соединяют дом и улицу: перед домом садик, ничем не огороженный, а широкие, протертые до блеска окна ничем не завешаны, чтобы каждый прохожий мог видеть благосостояние и образцовую жизнь семьи у домашнего очага. Голландская улица — это скорее интерьер; это лишь общий для всех соседей коридор — вот почему она так чисто и тщательно убрана.
