Фаддей Булгарин - Мазепа
- Вы напрасно обещали за меня, батюшка! - сказала Наталия твердым голосом. - Я не вольна в своем слове… Я принадлежу сердцем Богдану!..
- Ты никогда не увидишь его! - сказал Мазепа грозно.
- В таком случае монашеская келья сокроет меня от всякой земной власти! - отвечала Наталья, встав со стула и посмотрев хладнокровно на Мазепу.
- Дочь моя! - сказал он нежно. - Ты теперь только нашла своего отца, и первое чувство, которое ты в нем возбуждаешь, есть горесть! Ужели ты хочешь, чтоб последнее слово отца к тебе было проклятие!
- Проклятие! - воскликнула Наталья. - Батюшка, и вы могли вымолвить это! - Слезы брызнули из глаз ее.
- Благословение не может пасть на упрямое дитя, которое, предавшись преступной страсти, навлекает бедствия на главу родителей… Быть может, участь моя зависит от этого брака!..
- А если б меня не было на свете, что б тогда было? - спросила Наталья твердым голосом, утерши слезы.
- Тогда бы… тогда бы Понятовский не узнал тебя, не полюбил, не получил твоего отказа и не мог бы сделаться врагом моим…
- Итак, меня не будет на свете! - сказала Наталья хладнокровно и обратилась к дверям.
- Дочь моя, Наталья, постой! - вскричал Мазепа. Наталья остановилась.
Мазепа не знал, что Наталье известно местопребывание Огневика, и тем менее он мог предполагать, что любовники переписываются.
- Что ты замышляешь, безрассудная! - сказал он жалостно, с нежным упреком. - Знаешь ли ты, что сталось с Богданом? Где он? Ужели ты завещала верность хладному праху? Быть может, его уже нет в живых! Мне сказывали, что его сослали в Сибирь и что он пропал без вести… - Мазепа пристально смотрел на Наталью.
- Я верна живому и любящему меня, - отвечала Наталья. Она хотела что-то примолвить и внезапно замолчала.
Мазепа задумался на несколько минут. Подозрение возродилось в душе его, и он вдруг переменил обхождение свое с дочерью.
- Успокойся, дочь моя! Я не стану более принуждать тебя. Время просветит тебя и даст мне, может быть, силы перенесть это горе. Об одном умоляю тебя: береги себя! Не убивай отца своего грустью и отчаянием! Я решился всем пожертвовать для твоего спокойствия и счастия. - Наталья нежно обняла отца своего и заплакала, но не смела напоминать ему об Огневике. Мазепа возвратился к столу, взял пакет писем и, отдавая их Наталье, сказал:
- Вот все, что мне осталось после твоей матери! Прочти их: ты увидишь, как она любила твоего отца!
Наталья вышла из комнаты, и Мазепа, сев на свое место, покачал печально головою и сказал про себя:
- Железная душа! Не далеко яблоко падает от яблони! Настоящая кровь моя! Нет, с ней нельзя ничего сделать силою! Испытаем другие средства.
Между тем Орлик чуть свет отправил из войсковой канцелярии гонцов во все полки с приказанием готовиться к немедленному выступлению в поход. Все пришло в движение в Батурине. Казаки с радостью известились о предстоящих битвах и опасностях и собирались в круги, на площадях и возле шинков, толковать о будущем и воспоминать прошедшее. Насупротив гетманского дворца находилась обширная корчма, выкрашенная красною краскою, которую держал на откупе перекрест из жидов, любимец гетмана, поставлявший по подряду все припасы на его кухню и исправлявший разные его поручения. Корчма разделена была на две половины.
В одной были комнаты для приезжих и одна большая зала, где собирались офицеры играть в кости, толковать и пить виноградное вино и старые польские меды: малинник и вишняк, которыми производили торговлю монастыри католические. В другой половине, состоявшей из трех обширных комнат, обставленных вокруг узкими столами и скамьями, толпились с утра до ночи сердюки и казаки, пить водку, мед и пиво, есть сельди, курить табак и слушать или рассказывать новости. В праздничные дни молодые казаки плясали здесь с малороссийскими красавицами, при звуках гудков, сопелок и цимбалов. Вокруг корчмы теснились, во всякое время, нищие, калеки, странствующие певцы с бандурами. Перекрест, отрекшись от веры отцов своих, придерживался, однако ж, их обычая: он торговал всем, то есть покупал все, что только мог купить за бесценок, продавал все, что мог сбыть с большою выгодою, и, усыпив раз навсегда свою совесть, во всем искал одних барышей, обращаясь с людьми, как с товаром. Подобно всем бессовестным богачам и всем пролазам, покровительствуемым людьми сильными, перекрест пользовался наружным уважением и был всеми внутренне ненавидим и презираем. Он имел от гетмана поручение собирать вести, доносить ему о духе войска и распространять слухи. Хитрый перекрест хотя был всеми подозреваем в шпионстве, но он умел привлекать посетителей в свою корчму сделавшись для всех необходимым. Он отпускал товары в долг казакам, пользующимся уважением и любовью товарищей, потчевал их и даже ссужал деньгами, вмешивался в их ссоры и в любовные дела и был предстателем пред начальниками за провинившихся. В беседах казацких он имел первый голос и слыл в народе всезнающим по связям его с гетманом и по частым отлучкам за границу. В этот день корчма была наполнена народом. Известие о походе, столь желанном и давно ожидаемом, привлекло в корчму множество народа, чтоб услышать новости, повидаться с приятелями и поговорить о делах. Казаки, сидя вокруг столов, пили, шумели, спорили и сообщали друг другу свои мысли и догадки. Перекрест, с трубкою в зубах, расхаживал важно по комнатам, прислушивался к разговорам и отдавал приказания служанкам и шинкарям.
- Гей, любезный наш хозяин! - сказал седой урядник. - Вели-ка подать гарнец доброго меду, чтоб распить его, на прощанье, с приятелями. Как воротимся из-под шведа, так заплатим тебе шведскою добычею.
- За то, что ты принесешь из-под шведа, я не дам и полкварты простой горелки, - отвечал перекрест, улыбнувшись насмешливо. - Смотри, береги только свою седую чуприну! Послушай-ка, что говорят о шведах московские солдаты!
- А что говорить москалям? Били их шведы, а потом они побили шведов, да еще и город зачали строить на их земле, - возразил урядник.
- Правда, удалось москалям побить шведов там, где не было их короля, - примолвил перекрест, - и где на одного шведа было по десяти русских…
- Брешешь, пане хозяин! - сказал с гневом урядник. - Я сам был при московском войске, когда мы побили шведов в Польше, под Калишем, с князем Меншиковым, в Чухонщине с Шереметевым и в самой шведской земле с Апраксиным. Мы были равны числом. А чтоб ты знал, как москали не боятся теперь шведа, так я расскажу тебе, что сделал Апраксин. Узнав, что шведов только восемь тысяч противу нас, он взял с собою столько же московского войска, хотя имел его втрое более, и пошел навстречу шведу, напал, разбил в пух и воротился, не потеряв своих и десятой доли. Не веришь, так спроси у Грицка и Потапенки: они были тогда со мною. Да и пан есаул Кравченко скажет тебе, правду ли я говорю…
- Я не хочу спорить, что москалям удалось побить шведов раза два, три, да все-таки стою на своем, что тогда не было с ними их короля, - возразил перекрест.
- Ну, а что диво их король! - сказал урядник. - Побил он русских под Нарвой, да тогда и с русскими не было их царя, а начальствовал ими изменник, который продал московское войско да и улизнул к шведам, со своими немцами! Эдак немудрено воевать! Уж московский-то царь - не шведу чета! Орел орлом! Как взглянет на человека, так дрожь пронимает, а что схватит в руки, все трещит, будь сталь, будь камень… Сущий богатырь! Конь под ним так и вьется, а как гаркнет перед войском, так, кажется, и мертвый бы встрепенулся. Пусть бы король шведский встретился с самим царем, так ему небо с овчинку покажется! Как вспомню про старину, так царь московский, ни дать ни взять, наш Палей!..
- Сгинь ты, пропади со своим Палеем! - сказал перекрест, плюнув и топнув ногою. - Вот нашел кого сравнивать с царем!
- Я не сравниваю, - возразил урядник, - а так, пришло к слову! Состарился я на войне, а отроду не видывал таких молодцов на коне перед войском, как царь, да наш Палей, с которым мы били и татар, и турок, и ляхов…
- Стыдно и грешно тебе, старик, вспоминать о Палее, - сказал перекрест, - разве ты не знаешь, что он наказан за измену?
- А мне почему знать! - отвечал урядник. - Так было сказано, а правда ли, одному Богу известно.
- Не одному Богу, а целому свету известно, - примолвил перекрест, - что Палей поступил против присяги, грабив польских панов против воли и вопреки приказаниям нашего милостивого пана гетмана…
Старый урядник громко захохотал.
- Ха, ха, ха! так это, по-твоему, измена! - сказал он. - А который гетман, считая от Хмельницкого до нашего милостивого Ивана Степановича, не нагревал рук в Польше? Ге, ге, хозяин! Ты, видно, не считал подвод гетманского обоза, когда мы воротились из последнего похода в Польшу! Ведь для нашего брата, казака, Польша то же, что озеро: как захочется рыбки, так и закидывай уду!
В толпе раздался хохот и шум. Все казаки пристали к мнению урядника. Один дюжий казак перекричал всех и сказал громко:
