Пэлем Вудхауз - Том 2. Лорд Тилбури и другие
Гораций высунулся еще дальше.
— Они у меня, — сказал он.
Ветер настолько усилился, что шептать стало невозможно; пронзительный мальчишеский голос отчетливо донесся до Билла, как и ответ мордоворота,
— Отлично! — сказал мордоворот. — Бросай.
Только в это мгновение Билл, который по-прежнему не понимал, что происходит, почуял недоброе. Может быть, беседа с мистером Слинсби поколебала его веру в людскую честность. Во всяком случае, он с первых слов догадался, что замышляется дурное, и хорошо, потому что больше слов не последовало. Гораций исчез, потом появился снова. В руках он держат что-то тяжелое, кажется, мешок. Он перегнулся через подоконник, бросил мешок вниз, точно в руки мордовороту, и закрыл окно, а мордоворот, в дальнейшем именуемый Джо, прошел по бегониям и стал красться по дорожке мимо пристройки. Он поравнялся с Биллом, когда тот заговорил.
— Стой! — сказал Билл. — Что это у тебя?
В обычной жизни Джо был натурой флегматичной. Его непросто было вывести из себя, самое большее, что он себе позволял, — лениво приподнять бровь. Однако сейчас случай был особый. Все его чувства пришли в величайшее волнение. Он сдавленно вскрикнул, обернулся через плечо и бросился по газону так быстро, как только позволяли его жирные ноги.
Это была ошибка. Даже в обычной жизни Билл дал бы ему на ста ярдах пятьдесят ярдов форы; а теперь, промаявшись несколько часов в кустах, он превратился в чемпиона по спринту. К тому же Джо сковывал тяжелый мешок. Гонка закончилась на середине газона. Джо почувствовал на затылке горячее дыхание, обернулся, бросил мешок — и кинулся на Билла.
Тот только этого было и ждал. У Джо, стоявшего под окном, была самая что ни наесть бандитская рожа, но и это его не охладило. Билл пережил тяжелый день, и сейчас чувствовал: чем хуже, тем лучше. Когда Джо сомкнул пальцы на его горле, Билл вынудил их разжаться резким аперкотом, который, судя по звуку, пришелся точно в цель. Последовали беспорядочные удары, потом Джо ухватил Билла, оторвал от земли, и оба упали — Билл снизу, Джо сверху.
Однако у всякого борца есть свое уязвимое место: у кого-то — нежная челюсть, у кого-то — чувствительный нос. У Ахиллеса, как мы помним, была пята. Джо не страдал ни одной из перечисленных слабостей. Можно было с размаху лупить его молотом по носу, и ничего не добиться; удар в челюсть не свернул бы его с намеченного пути. Но и он был всего лишь смертный. Была у него слабая сторона, частенько подводившая его в прежних потасовках. Джо боялся щекотки. Достаточно было тронуть его кончиком пальца, и он выбывал из боя.
Именно это случайно сделал Билл. Силясь ухватить и сбросить противника, он скользнул рукой по его ребрам, ближе к подмышке. Джо страшно взвыл и вскочил на ноги.
Билл тоже поднялся. Ничто в их знакомстве не наводило на мысль, что безопасно оставаться лежачим, когда Джо стоит.
С этого мгновения удача изменила вору. Как правило, он брал не столько умением, сколько весом. В ближнем бою преимущество было на его стороне, в дальнем — оборачивалось недостатком. Ветер стих так же неожиданно, как и поднялся, луна спряталась за облаками, однако Биллу хватало и оставшегося света. Он размахнулся, двинул Джо в глаз, резко повернулся и почувствовал, как кулак впечатался противнику в ухо. Снова размахнувшись, вмазал ему в другой глаз. Этот-то удар, в который он вложил всю злобу, скопившуюся за утреннюю беседу со Слинсби, дневные размышления над отказом Флик и вечернее сидение в кустах возле Холли-хауза, — этот удар и решил исход боя. Джо не выдержал. Он пошатнулся, отступил на несколько шагов, потом побежал, вломился в кусты, выбрался на открытое место и припустил во все лопатки. Больше они с Биллом не виделись.
Билл стоял, силясь отдышаться. Стычка пошла ему на пользу. Он почувствовал себя сильным и смелым. Устранив противника, он поднял мешок и направился к сарайчику искать оброненное письмо. И здесь его ждало последнее за день потрясение.
Письмо исчезло. Платок тоже. Их унесло в темноту недружественным ветром.
Билл искал долго и тщательно, но не мог обшарить весь сад; мало-помалу на него накатило отчаяние, подобное тому, в какое сам он поверг противника. Все кончено. Рок ополчился против него, нет смысла бороться.
Он убито поплелся через сад и дальше по дороге. Через полмили его догнало такси. Он устало плюхнулся на сиденье и поехал домой, где Джадсон при виде его искренне изумился.
— Господи! — воскликнул Джадсон. — Билл, старик, что ты сделал со своим лицом?
Билл не знал, что с его лицом что-то неладно. Посмотрев в зеркало и убедившись, что Джо, размахивая руками, по крайней мере один раз угодил ему в нос, он положил мешок на стол и пошел в ванную.
Когда он вернулся, чистый и посвежевший, то обнаружил, что Джадсон в простодушном любопытстве открыл мешок.
— Зачем тебе старые книги, Билл?
— Книги? — До Билла начало что-то доходить. — Наверное, этот Гораций входит в воровскую шайку. Совершенно точно, это он бросил мешок из окна тому типу, с которым я дрался. — И он коротко изложил события. Джадсона охватило радостное волнение.
— Господи, Билл, старик! — вскричал он. — Ну, повезло тебе! Старый Параден отвалит теперь никак не меньше половины состояния. Он же чокнулся на своих книжках. Отец мне все уши прожужжал, рассказывая о его библиотеке. Все, теперь ты его самый любимый родственник. Смотри не продешеви, старик! Стой насмерть. Полмиллиона в год, и ни центом меньше.
— На что они мне теперь? — горько сказал Билл. — Завтра Флик выходит за Родерика Пайка!
— Что?! Мне казалось, она собирается за тебя.
— Уже нет. Видимо, на нее насели. Я получил письмо. Вот почему я отправился в Холли-хауз. Рассчитывал увидеть ее или хоть что-нибудь узнать.
У Джадсона отпала челюсть. Он был потрясен такой бедой.
— Флик! — вскричал он. — За этого типа, который написал, что Тодди ван Риттер основал Шелковый Клуб? Пока я жив, этому не бывать!
— Что же ты собираешься делать? — устало спросил Билл.
— Делать? — повторил Джадсон. — Делать? Ну… — Он задумался. — Убей меня Бог, не знаю!
Глава XX НА ШЕСТЬ ПЕНСОВ РИСА
Утро среды, одиннадцать часов, ясный, погожий денек. Бесстрастный, погруженный в собственные дела и титанически равнодушный ко всему остальному, Лондон жил раз и навсегда заведенной будничной жизнью. От Путни до Слоан-сквер, от Криклвуда до Риджент-стрит, от Сайднем-хилл до Стрэнда безостановочно катили желтые с красным омнибусы. Полисмены поддерживали порядок, биржевые маклеры продавали и покупали акции, попрошайки попрошайничали, бездельники бездельничали, пекари что-то пекли, аптекари что-то толкли, машины мчались по Парку, мальчишки дожидались дневных газет, отставные полковники в клубах на Пиккадилли и Пэлл-Мэлл предавались грезам о ленче. На необычность этого дня хоть как-то намекали полосатый навес перед церковью Св. Петра на Итон-сквер, да красная ковровая дорожка на мостовой, означавшие, что под знаменитыми сводами назначено бракосочетание.
Кроме Билла в неброском сером костюме с едва заметной красной искрой и селихемского терьера в светло-бежевом ошейнике и с грязным пятном на носу, у навеса толкались старухи и помятые личности. Старухи вспоминали прежние свадьбы; помятые личности обсуждали, что это дело — верняк, а то — обязательно выгорит. Для полноты картины тут был младенец в коляске, без которого не может обойтись ни одно значительное событие.
Только Билл пришел сюда не из праздного любопытства, но зачем именно, он бы объяснить не сумел. Он явно не ждал удовольствия от того, что увидит Флик, входящую в церковь, а затем выходящую под руку с мужем, — даже того скромного удовольствия, на которое надеялись старухи и потертые личности. Нет, зрелище будет для него сплошной пыткой, однако его не удержали бы дома даже канатами. Есть в людях глубоко сидящий инстинкт, который заставляет их поворачивать нож в ране и травить себе душу; этот-то инстинкт и привел Билла сюда.
Даже сейчас, когда жених и невеста еще не прибыли, он не испытывал и капли радости, хотя бы потому, что сражался с Бобом. Достойный песик тяжело переносил ожидание. Собачья душа возмущалась. Он чувствовал, что его кругом обманули. Увидев, что Билл собрался на улицу. Боб в последнее мгновение проскользнул в дверь и вежливо попросил взять его на прогулку. Билл по видимости согласился, и сначала все шло, как положено, а теперь его уже двадцать минут мариновали на тесном мощеном пятачке; мало того, было похоже, что это навсегда. Соответственно он выразил протест, несколько раз кряду пытаясь удавиться на поводке, который предварительно наматывал Биллу на ноги. Во время пятой или шестой попытки бодрый ветерок, налетевший из-за угла, сорвал с Билла шляпу и покатил по улице.
