Геннадий Красухин - Мои литературные святцы
Сметанич-Стенич В. О. по данному делу реабилитирован».
Что ж, опять приходится говорить об уничтожении талантливого человека.
Валентин Иосифович Стенич (настоящая фамилия – Сметанич) начинал как поэт, но очень быстро перешёл на переводы, где добился исключительного успеха.
Достаточно сказать, что в «Литературном современнике» был приблизительно на треть опубликован его перевод «Уллиса» Джойса». Переводил (и чудесно переводил) Честертона рассказы об отце Брауне, Р. Киплинга «Отважные мореплаватели», Дж. Д. Пассоса «42 параллель», Б. Брехта «Трёхгрошовый роман».
По традиции, поддержанной Н. Я Мандельштам, считается, что Стенич – герой очерка Александра Блока «Русские денди» (1918).
О нём вспоминают и рассказывают массу анекдотов.
Вот один из них:
«Однажды Стенича позвали к телефону. Взяв трубку, он услышал: „Hello! Hear is Dos Passos!“ и ответил: „Идите вы… Так я вам и поверил!“ Трубку перехватил сотрудник посольства: „Стенич, бросьте валять дурака. Дос Пассос в Ленинграде и хочет вас видеть“».
Вот другой:
«Случилось это, якобы, во времена НЭПа. Приходит Стенич в москательную лавку и просит гвозди. Хозяин, старый еврей, не поднимая головы: „Нет гвоздей“. Стенич настаивает: „Посмотрите лучше, очень нужны гвозди!“ Хозяин раздражённо, не поднимая головы: „И смотреть нечего, я же сказал – нету“. А Стенич был франт, персонаж очерка Блока о русских денди. Ходил с тростью. И тут он как стукнет тростью в пол, как загремит: „А когда Господа нашего, Иисуса Христа распинали, у вас нашлись гвозди?!“ – Немая сцена. Вот такой был человек. Антисемитом он не был, поскольку сам был еврей, но для „красного“ словца… К тому же, внешность – типа Маяковского, отнюдь не еврейская, и лавочник еврея в нём признать никак не мог».
***Некоторое затруднение вызывает у меня заметка об Александре Александровиче Коваленкове. Как его представить? Поэтом? Его книга «Ясный день» издавалась в 1958 году, «Стихи» – в 1960-м, «Собеседник» – в 1965-м, «Избранные стихи» – в 1968-м. Или литературоведом? И вспомнить его книги «Практика современного стихосложения» (1960» и «Поэзия простых слов» (1965)? А, может, всё-таки поэтом-песенником? Стихов, ставших песнями, у Коваленкова много. На его слова писали музыку известные композиторы, в том числе такие, как Р. Глиэр, М. Табачников, В. Шебалин, А. Силантьев. Помните:
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.
От жары, от злого зноя
Гимнастёрки на плечах повыгорали;
Своё знамя боевое
От врагов солдаты сердцем заслоняли.
А с другой стороны, поэтом Коваленков был не слишком даровитым. Литературоведом и вовсе небольшим. А уж от его песен сейчас таких строк, которые я процитировал, осталось совсем немного.
Был Александр Александрович репрессирован. Об этом его биографы говорят глухо. И понятно почему.
После войны Коваленков преподавал в Литературном институте. В первую же ночь после смерти Сталина в Москве арестовали несколько тысяч человек. В том числе и Коваленкова. В Литинституте не успели ещё как следует переварить эту новость, как Коваленков был отпущен. Пробыл в заключении месяц.
Умер он 8 ноября 1971 года (родился 2 марта 1911-го).
Но вообще в Литинституте его любили.
Закончу воспоминаниями о нём Солоухина. Понимаю, что они во многом меня опровергают. Но я ведь не претендую на истину в последней инстанции.
«Он был поэт, педагог, прозаик, теоретик русского стихосложения, интересный собеседник, эрудит, рыболов, грибник, неисправимый романтик.
На вид он казался суховатым педантом, а на самом деле был душевным и отзывчивым человеком, склонным к выдумке и фантазии.
– Вы знаете, какая рыба самая вкусная?
– Наверно, карась или форель
– Ну что вы! Вот бывают щурятки, когда они величиной ещё с карандаш…
Эти щурятки величиной с карандаш безвкусны, как трава, водянисты, но собеседник мой убеждённо верил, что это самая вкусная рыба на земле. Не знаю, пробовал ли он их, но ему хотелось, чтобы было именно так.
– Державин? Пушкин сказал про него, что это дурной перевод с какого-то прекрасного подстрочника. Да, но если бы перевести этот оригинал как следует (с точки зрения Пушкина), то и получился бы сам Пушкин!
На его семинар ходили с других семинаров и с разных курсов. Пожалуй, только здесь можно было услышать, как свободно учитель оперирует строками и строфами из Верлена, Вийона, Данте, Петрарки, Апполинера, Петефи, Бодлера, Верхарна, Эминеску, Уитмена, Киплинга, Саади, Хафиза, а потом ещё из малоизвестных нам тогда Нарбута, Хлебникова, Бориса Корнилова, Незлобина, Ходасевича, Саши Чёрного, Цветаевой…
По двум-трём удачным строкам в неопытных ещё стихах он умел определить будущего поэта, как это было, скажем, в случае с Константином Ваншенкиным.
Автор тонких лирических стихотворений, он втайне гордился не больше ли, чем своей лирикой, тем, что солдатский строй поёт его песню «Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты…”.
Он хорошо воевал и вообще в жизни был мужественным человеком.
Природу он любил не как её слепая частица, а пропуская через сложнейшие сита ассоциаций и реминисценций. Была у него тяга, так сказать, к микромиру. Не просто пейзаж – лес и река, но стоять и следить, как с вершины осины падает красный лист. Его зигзаги, его бреющий полёт доставлял поэту такое же эстетическое наслаждение, как балет или музыка. Одно время он увлёкся фотографией мелких деталей земного мира. Положить на землю кольцо с руки и запечатлеть, как через него перелезает муравей. Но – вот другая черта – не догадаться при этом, что для такой съёмки нужна специальная оптика, например телеобъектив 135.
Он смотрел на землю влюблёнными, но и анализирующими глазами. Романтик боролся с теоретиком, с учёным, но романтик неизменно побеждал.
Поэтому стихи Александра Коваленкова напоены солнцем, блеском воды, свежестью лесной поляны и речного берега. Недаром один из главных его сборников стихотворений называется «Ясный день», недаром обложку этого сборника украшает изображение красногрудого снегиря.
Время от времени от него приходили открыточки без начала, как будто продолжается давно начатый разговор. Они свидетельствовали, что какая-нибудь новая работа его бывшего ученика замечена и прочитана. Последняя такая открыточка написана им за несколько часов до смерти (по поводу статьи «Океан родной речи»). Вспоминаю строки, которые теперь можно считать хрестоматийными.
Сказки пишут для храбрых.
Зачем равнодушному сказка?
Что чудес не бывает,
Он знает со школьной скамьи.
Для него хороша
И обычная серая краска.
Он уверен —
Невзрачны на вид соловьи.
Соловьи золотые!..
В этом восклицательном утверждении весь поэт Александр Коваленков».
Дополню репликой: а ведь ничего хорошего в этих приведённых Солоухиным стихах нет. Какая уж тут «хрестоматийность»!
9 ноября
Памяти «старейшины русского стиховедения» посвятил свою книгу «Современный русский стих» академик М. Л. Гаспаров.
«Старейшина – Сергей Павлович Бобров (родился 9 ноября 1889 года) стиховедом был отменным. Он первым (1913) описал дольник под названием «паузник». Он один из зачинателей темы о ритмике словоразделов. Он исследовал перебои ритма в поэзии.
В 1915 году издал книгу «Новое о стихосложении Пушкина». В шестидесятых занимался стихосложением вместе с Гаспаровым, оставившем о нём воспоминания, и А. Н. Колмогоровым.
Но известность приобрёл не этим.
В 1914 году он возглавил группу футуристов «Центрифуга», куда вошли Б. Пастернак, Н. Асеев, И. Аксёнов. Пользуясь девяти псевдонимами, заполнил своими стихами почти на треть антологию «Второй сборник Центрифуги» (1916). До революции за три года издательство «Центрифуга», которым руководил Бобров, выпустило полтора десятка книг, в том числе и «Поверх барьеров» Пастернака.
В дореволюционных стихах Бобров сочетает приёмы футуризма с имитацией классической русской лирики. Он вообще экспериментатор в поэзии. Для его экспериментов характерны перебои в классических размерах, пропуски ударений в трёхсложниках.
Он продолжал писать стихи всю жизнь. И в 60-х снова напомнил о себе как о поэте.
В начале 1920-х опубликовал три социально-утопических романа. Два из них «Восстание мизантропов» (1922) и «Спецификация идитола» (1923) – под своей фамилией. Роман «Нашедший сокровище» (1931) под псевдонимом А. Юрлов.
В 1920—1930-е года работал в Центральном статистическом управлении. Тогда же был репрессирован и сослан в Кокчетав. Вернувшись, написал две научно-популярные книги для школьников «Волшебный двурог» (по математике; 1949) и «Архимедово лето» (в 2 частях, 1950). Написал автобиографическую повесть «Мальчик».
