Чарльз Диккенс - Оливер Твист
Доджеръ утвердительно кивнулъ головой и, прикрывъ свѣчу рукой, сдѣлалъ знакъ Чарли Бетсу, что теперь лучше не смѣяться. Послѣ этого безмолвнаго дружескаго предостереженія, онъ взглянулъ на еврея и ждалъ дальнѣйшихъ распоряженій.
Еврей кусалъ себѣ ногти и что то, повидимому соображалъ; лицо его было сильно взволновано, какъ будто онъ страшился чего то и боялся узнать кое что похуже того, чего онъ страшился. Но вотъ онъ поднялъ голову и спросилъ:
— Гдѣ онъ?
Доджеръ указалъ на верхъ лѣстницы и приготовился идти.
— Да, — сказалъ ему еврей, — приведи его сюда. Тише! Замолчи Чарли! Успокойся Томъ! Полно вамъ!
Чарли Бетсъ и его недавній противникъ немедленно и безпрекословно повиновались этому приказанію. Ни единый звукъ не показывалъ ихъ присутствія, когда Доджеръ со свѣчей въ рукахъ спустился съ лѣстницы, ведя за собой человѣка въ грубой блузѣ, который, бросивъ бѣглый взглядъ кругомъ комнаты, снялъ широкій шарфъ, прикрывавшій нижнюю часть его лица и показалъ неумытыя, небритыя и угрюмыя черты знаменитаго Тоби Крекита.
— Какъ поживаете, Феги? — сказалъ этотъ достойный джентльменъ, кланяясь еврею. — Возьми-ка Доджеръ, этотъ шарфъ, да положи его въ мою касторовую шляпу, чтобы я только зналъ, гдѣ его найти, это главное. Ловкій изъ тебя выйдетъ малый, перещеголяешь старыхъ.
И съ этими словами онъ приподнялъ свою блузу, придвинулъ стулъ къ очагу и усѣлся на него, положивъ ноги на рѣшетку.
— Видите, Феги, — сказалъ онъ, указывая на свои сапоги съ отворотами, — какъ есть ни разу не чищены съ тѣхъ поръ…. ну, вы знаете съ какихъ! Да не смотрите на меня такъ, пожалуйста! Всему свое время. Я не могу говорить о дѣлѣ, пока вы не дадите мнѣ ѣсть и пить. Давайте, что у васъ! Нужно же мнѣ пополнить желудокъ… Вотъ уже три дня, какъ онъ пустой.
Еврей приказалъ Доджеру поставить на столъ все, что только есть съѣдобнаго и, сѣвъ напротивъ разбойника, ждалъ, пока онъ насытится.
Судя по виду, Тоби совсѣмъ не спѣшилъ начинать разговора. Сначала еврей внимательно всматривался въ его лицо, надѣясь по выраженію его узнать, какое извѣстіе онъ принесъ, но все было напрасно. Онъ казался только усталымъ и голоднымъ, но черты его лица носили на себѣ все тоже выраженіе полнѣйшаго довольства собой и хотя онъ былъ въ грязи, а бакенбарды его и волоса были взъерошены, онъ былъ все тотъ же самодовольный и неотразимый Тоби Крекитъ. Еврей, съ нетерпѣніеімъ слѣдившій за каждымъ кускомъ, который онъ клалъ себѣ въ ротъ, въ страшномъ волненіи ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, Тоби ни обращалъ на это ни малѣйшаго вниманія и съ полнѣйшимъ хладнокровіемъ продолжалъ ѣсть, пока не насытился. Тогда онъ приказалъ Доджеру закрыть дверь и приготовивъ себѣ стаканъ джину съ водой, приступилъ къ разговору.
— Во первыхъ, Феги… — сказалъ Тоби.
— Ну? — спросилъ еврей, придвигая стулъ.
Мистеръ Крекить остановился, отпилъ глотокъ изъ стакана и заявилъ, что джинъ превосходенъ. Затѣмъ поставивъ свои ноги на нижнюю доску, чтобы сапоги были передъ его глазами, продолжалъ:
— Во первыхъ, Феги, гдѣ Билъ?
— Какъ! — крикнулъ еврей, вскакивая со стула.
— Какъ, ты ничего не знаешь о немъ? — сказалъ Toби, блѣднѣя.
— Гдѣ же мнѣ знать! — крикнулъ еврей, бѣшено топая ногами. — Гдѣ они? Сайксъ и мальчикъ! Гдѣ они? Гдѣ они были? Гдѣ они скрываются? Почему ихъ нѣтъ здѣсь?
— Дѣло не выгорѣло, — сказалъ Тоби.
— Знаю, — отвѣчалъ еврей, вытаскивая газету изъ кармана и указывая на нее. — Дальше?
— Они стрѣляли и ранили мальчика. Мы бѣжали черезъ поле съ нимъ вмѣстѣ… напрямикъ, какъ вороны летятъ… черезъ изгороди и канавы. Они гнались за нами. Чортъ возьми! Все кругомъ проснулось… и собакъ пустили на насъ.
— Мальчикъ?…
— Билль несъ его на спинѣ и летѣлъ, какъ вихрь. Мы остановились, чтобы нести его вдвоемъ… Смотримъ, голова виситъ и весь холодный. Они гнались по пятамъ нашимъ… Каждый за себя и каждому хочется избѣжать висѣлицы. Мы оставили мальчишку въ канавѣ… Живой онъ былъ или мертвый, не знаю.
Еврей не слушалъ больше. Онъ громко вскрикнулъ, вцѣпился руками въ волосы и бросился вонъ изъ комнаты и… изъ дому.
XXVI. На сцену появляется новое таинственное лицо. Рѣчь идетъ о многомъ, что тѣсно связано съ исторіей Оливера
Только дойдя до угла улицы, уяснилъ себѣ старикъ значеніе того, что ему сообщилъ Тоби Крекитъ. Но шага своего онъ не умѣрилъ, а шелъ также быстро и съ тѣмъ же растеряннымъ видомъ, пока ѣхавшій навстрѣчу экипажъ и крикъ прохожихъ, видѣвшихъ какой опасности онъ подвергался, не привели его въ себя и не заставили его перейти на тротуаръ. Стараясь по возможности избѣгать главныхъ улицъ, онъ шелъ все время по переулкамъ и темнымъ проходамъ, пока не добрался до Сноу-Гилля. Здѣсь онъ пошелъ еще быстрѣе и вышелъ наконецъ въ одинъ изъ дворовъ, гдѣ почувствовалъ себя въ своей собственной стихіи и, вздохнувъ свободнѣе, двинулся дальше обыкновенной походкой.
Вблизи того мѣста, гдѣ скрещиваются Сноу-Гилль и Хольборнъ-Гилль, начинается по правую руку, если идти отъ Сити, узкій и темный проходъ, ведущій къ Сафронъ-Гиллю. Въ грязныхъ лавкахъ этого прохода вы увидите громадные связки бывшихъ уже въ употребленіи шелковыхъ носовыхъ платковъ всевозможныхъ размѣровъ и рисунковъ, потому что здѣсь живутъ торговцы, которые добываютъ ихъ изъ лучшихъ кармановъ. Сотни этихъ платковъ висятъ за окнами и болтаются на дверяхъ, а полки въ лавкахъ сплошь завалены ими. Какъ ни ограничено мѣсто, занимаемое Фильдъ-Леномъ, но здѣсь вы найдете и парикмахера, и кофейную, и пивную, и лавку жареной рыбы. Это въ буквальномъ смыслѣ слава торговая колонія, мѣсто склада краденныхъ вещей, куда появляются, начиная съ ранняго утра, молчаливые продавцы, которые ведутъ переговоры въ заднихъ комнатахъ, и такъ же крадучись уходятъ оттуда, какъ и пришли. Здѣсь царство торговцевъ старымъ платьемъ, башмаками и всевозможной ветошью; здѣсь склады стараго желѣза и костей, остатковъ шерстяныхъ матерій и полотна, которые ржавѣютъ и гніютъ въ темныхъ и сырыхъ подвалахъ.
Сюда то и направилъ свои шаги еврей. Онъ, повидимому, быль хорошо извѣстенъ блѣднымъ гражданамъ этого переулка, потому, что всѣ почти покупатели и торговцы дружески раскланивались съ нимъ, когда онъ проходилъ. Онъ отвѣчалъ тѣмъ же на всѣ эти привѣтствія, но ни съ кѣмъ не заговорилъ до тѣхъ поръ, пока не добрался до самаго конца прохода, гдѣ остановился подлѣ торговца необыкновенно маленькаго роста, который сидѣлъ у дверей своей лавки на маленькомъ дѣтскомъ креслѣ и курилъ трубку.
— Взглянешь на васъ, мистеръ Феджинъ, и болѣзни глазъ, какъ не бывало, — сказалъ этотъ почтенный торговецъ, освѣдомившись о здоровьѣ еврея.
— По сосѣдству было нѣсколько жарковато, Лайвели, — сказалъ еврей, поднявъ брови и скрестивъ руки на плечахъ.
— Слышалъ я уже объ этомъ разъ или два, — отвѣчалъ торговецъ, — но скоро все тамъ остынетъ снова, какъ вы думаете?
Феджинъ утвердительно кивнулъ головой. Указавъ по направленію Сафронъ-Гиля, онъ спросилъ, будетъ ли тамъ кто нибудь сегодня вечеромъ?
— Въ трактирѣ «Калѣкъ»? — спросилъ торговецъ. Еврей кивнулъ головой.
— Погодите, — сказалъ торговецъ задумываясь за минуту. — Да, съ полдюжины отправились туда, насколько мнѣ извѣстно. Не думаю только, чтобы пріятель вашъ былъ тамъ.
— Сайкса, пожалуй, нѣтъ? — спросилъ еврей.
— Non istwentus, какъ говорятъ законники, — сказалъ маленькій человѣкъ, покачивая головой и съ необыкновенно хитрымъ выраженіемъ лица. — Не достали ли чего нибудь для меня?
— Ничего, — сказалъ еврей, — направляясь дальше.
— Вы въ трактиръ «Калѣкъ», Феджинъ? — крикнулъ ему торговецъ въ догонку. — И я не прочь съ вами.
Еврей оглянулся назадъ и махнулъ ему рукою въ знакъ того, что хочетъ быть одинъ, а такъ какъ ему не легко было вылѣзти изъ дѣтскаго креслица, то трактиръ «Калѣкъ» былъ на этотъ разъ лишенъ посѣщенія мистера Лайвели. Пока онъ вставалъ на ноги, еврей скрылся уже изъ виду, а потому мистеръ Лайвели, постоявъ съ минуту на цыпочкахъ, въ надеждѣ увидѣть его, втиснулся снова въ свое маленькое креслицо и, переглянувшись сь леди изъ противоположной лавки съ видомъ нѣкотораго недовѣрія и тревоги, снова принялся за трубку.
Трактиръ «Трехъ Калѣкъ» или вѣрнѣе «Калѣкъ», такъ какъ подъ этимъ послѣднимъ названіемъ онъ больше всего былъ извѣстенъ своимъ посѣтителямъ, былъ именно тотъ трактиръ, гдѣ чаще всего можно было встрѣтить Сайкса и его собаку. Кивнувъ человѣку, стоявшему у прилавка, Феджинъ поднялся на лѣстницу, отворилъ дверь въ комнату и, просунувъ голову, тревожно оглянулъ ее кругомъ, прикрывъ глаза рукою.
Комната освѣщалась двумя газовыми рожками, окна были закрыты ставнями и выцвѣтшими красными занавѣсками, чтобы свѣтъ не былъ виденъ снаружи. Потолокъ былъ выкрашенъ черной краской, чтобы копоть отъ лампъ не была замѣтна на немъ; комната была до того наполнена табачнымъ дымомъ, что сразу ничего положительно нельзя было разсмотрѣть. Мало по малу дымъ, благодаря открытой двери, нѣсколько разсѣялся и изъ мрака стали выдѣляться людскія головы, а когда глазъ зрителя привыкъ къ открывавшейся передъ нимъ картинѣ, то оказалось, что вокругъ стола сидѣло цѣлое общество мужчинъ и женщинъ. Въ самомъ верхнемъ концѣ стола сидѣлъ предсѣдатель съ молоткомъ въ рукѣ, символомъ занимаемаго имъ положенія; въ углу комнаты у разбитаго фортепьяно сидѣлъ джентльменъ, надо полагать музыкантъ, съ краснымъ носомъ и подвязанной щекой, вслѣдствіе зубной боли, вѣроятно.
