Даниэль Дефо - Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский)
XXIII
Мое послѣднее покушеніе. — Меня отправляютъ въ Ньюгетъ. — Описаніе тюрьмы. — Меня навѣщаетъ моя гувернантка; ея заботы
Теперь я приближаюсь къ новой эпохѣ моей жизни. Благодаря длинному ряду преступленій съ необыкновенно удачнымъ исходомъ, я совершенно очерствѣла и мнѣ уже никогда не приходила въ голову мысль бросить свое ремесло, которое, если судить по примѣру другихъ, должно было рано или поздно окончиться для меня полнымъ несчастьемъ и позоромъ.
Чтобы закончить описаніе моихъ преступленій, разскажу еще слѣдующее.
Я рискнула войти въ одинъ домъ, двери котораго были отворены, и взять двѣ штуки парчи съ разводами, полагая, что меня никто не замѣтитъ. Это не былъ мануфактурный магазинъ или лавка, а былъ просто жилой домъ, въ которомъ повидимому квартировалъ человѣкъ, продававшій товары торговцамъ, маклеръ или факторъ.
Желая сократить мрачную часть этой исторіи, скажу только, что на меня напали двѣ женщины, которыя бросились за мной съ криками, въ тотъ моментъ, когда я выходила изъ двери; одна изъ нихъ потащила меня назадъ, заставя войти въ комнату, въ то время какъ другая заперла за мной дверь. Я старалась подкупить ихъ добрыми словаки, но я думаю, что два самыхъ вспыльчивыхъ драгуна не могли придти въ большую ярость, чѣмъ онѣ; онѣ рвали на мнѣ платье, оскорбляли меня и кричали на меня такъ, какъ будто хотѣли убить; потомъ вышла хозяйка, за нею хозяинъ, но и они были также жестоки.
Я ласково и нѣжно обратилась къ хозяину и сказала ему, что отворенная дверь и разложенныя вещи послужили для меня искушеніемъ, что я бѣдная и несчастная женщина; вѣдь нищета такъ ужасна, что немногіе могутъ устоять противъ нея; со слезами на глазахъ я умоляла его сжалиться надо мной. Хозяйка тронулась чувствомъ состраданія и готова была меня отпустить и почти склонила къ тому же мужа, но грубыя дѣвки побѣжали за констэблемъ прежде, чѣмъ ихъ послали; поэтому хозяинъ сказалъ, что теперь онъ не можетъ отказаться отъ обвиненія и долженъ идти къ судьѣ, такъ какъ, если отпуститъ меня, то самъ будетъ подлежать отвѣтственности.
Присутствіе констэбля какъ громъ поразило меня, мнѣ казалось, что я проваливаюсь сквозь землю, я упала въ обморокъ и всѣ думали, что я дѣйствительно умерла; жена хозяина снова была тронута чувствомъ жалости и просила мужа отпустить меня на свободу, говоря, что они ничего не потеряютъ отъ этого. Я предложила имъ заплатить за обѣ штуки парчи, не смотря на то, что не взяла ихъ, и сказала, что товаръ ихъ остался цѣлъ и потому съ ихъ стороны будетъ жестоко отправить меня на вѣрную смерть и требовать моей крови за одну мою попытку ввять ихъ товаръ. Я объясняла констэблю, что я не ломала замка у двери и ничего не унесла, а когда мы пришли къ судьѣ, то и ему я сказала то же, такъ что послѣдній почти согласился отпустить меня на свободу. Но та грубая дѣвка, которая первая набросилась на меня, утверждала, что я уже вышла съ парчой на улицу, но она остановила меня и потащила назадъ; на этомъ основаніи судья приговорилъ меня въ тюрьму и меня отправили въ Ньюгетъ, въ это ужасное мѣсто. Кровь застыла въ моихъ жилахъ, при одномъ этомъ названіи. Ньюгетъ! гдѣ столько моихъ товарищей сидятъ подъ замкомъ и откуда ихъ выпустятъ только для того, чтобы отвести къ роковому дереву; Ньюгетъ, гдѣ моя мать такъ много и глубоко страдала, гдѣ я увидѣла свѣтъ и гдѣ въ позорной смерти найду искушеніе своимъ грѣхамъ! И наконецъ, это тотъ Ньюгетъ, который такъ давно ожидаетъ меня и отъ котораго съ такимъ искусствомъ я такъ долго убѣгала.
И такъ, теперь я дѣйствительно въ тюрьмѣ; невозможно описать ужасъ, который охватилъ мою душу, когда меня заставили войти туда и когда, осмотрѣвшись вокругъ, я увидѣла всю мерзость этого отвратительнаго мѣста; я смотрѣла на себя, какъ на совершенно погибшую женщину; мнѣ оставалось думать только о смерти и то о самой позорной; адская суматоха, оранье, ругань, божба, клятвы, вонь, грязь, словомъ всѣ атрибуты ужасной скорби соединились здѣсь съ тѣмъ, чтобы показать эмблему ада или по крайней мѣрѣ его преддверіе.
Первое время я не спала нѣсколько ночей и дней въ этомъ ужасномъ мѣстѣ; долго я мечтала только объ одномъ счастіи — умереть, хотя у меня не было правильныхъ сужденій о смерти; поистинѣ ничто не могло исполнить такимъ ужасомъ мое воображеніе, какъ настоящая тюрьма; ничто не могло быть для меня отвратительнѣе того общества, которое находилось такмъ. О, я считала бы себя счастливой, если бы меня отправили во всякое другое мѣсто вселенной, только бы не въ Ньюгетъ!
И потомъ, какъ торжествовали тѣ ожесточенныя и презрѣнпыя созданія, которыя попали туда раньше меня.
Что это? Мадамъ Флэндерсъ въ Ньюгеттѣ, наконецъ то! Мери, Моли, Моль Флэндерсъ здѣсь! Говорили, что самъ дьяволъ помогалъ мнѣ такъ долго царствовать; онѣ ждали меня многіе годы и наконецъ я здѣсь! Въ ярости, издѣваясь надо мной, онѣ пачкали меня экскрементами, онѣ поздравляли меня, совѣтовали быть смѣлѣе, собраться съ силами и не падать духомъ, говоря, что дѣла пойдутъ можетъ быть не такъ плохо, какъ я думаю; потомъ онѣ послали за водкой и пили за мое здоровье, но водку поставили на мой счетъ, объясняя, что я только что прибыла въ колледжъ (такъ они называли тюрьму) и что я навѣрно имѣю деньги, которыхъ у нихъ совсѣмъ нѣтъ. Я спросила одну изъ нихъ, давно ли она здѣсь? «Четыре мѣсяца», — отвѣчала она. «Какое впечатлѣніе произвела на васъ тюрьма въ то время, когда васъ привели сюда?» — спросила я опять. — «Точное такое же, какъ и теперь, страшное и ужасное. Мнѣ казалось, что я попала въ адъ; да и до сихъ поръ я увѣрена, что живу въ аду, — прибавила она, но все это такъ естественно, что я уже больше не тревожусь этимъ».
— Вѣрно вамъ не грозитъ опасность въ будущемъ? — сказала я.
— Нѣтъ, вы ошибаетесь; напротивъ, я уже осуждена, приговоръ произнесенъ, но я защищаю свою утробу, хотя я также беременна, какъ тотъ судья, который предалъ меня суду, и я ожидаю, что въ слѣдующую сессію меня призовутъ снова.
«Призвать снова», значитъ временно пріостановить исполненіе перваго приговора, вслѣдствіе заявленія подсудимой о своей беременности, и дать время выяснить справедливость или ложь ея заявленія.
— И неужели же васъ это не безпокоитъ — спросила я.
— Но чтожъ я могу сдѣлать? Зачѣмъ горевать? Вѣдь если меня повѣсятъ, то я не буду больше здѣсь, вотъ и все.
Съ этими словами она повернулась и ушла, танцуя и припѣвая слѣдующую Ньюгетскую пѣсенку:
«Если я буду висѣть на веревочкѣ,
Я буду слышать звонъ колокола[2].
Таковъ конецъ несчастной Дженни».
Я не могу сказать вмѣстѣ съ другими, что не такъ страшенъ чортъ, какъ его рисуютъ, потому что никакими красками нельзя описать это ужасное жилище людей, и нѣтъ человѣка, который могъ бы представить, что происходитъ тамъ, не испытавъ этого самъ. Но какимъ образомъ этотъ адъ постепенно дѣлается естественнымъ и становится не только сноснымъ, но даже пріятнымъ, это можно понять только послѣ долгаго личнаго опыта, что и было со мной.
Въ ту ночь, когда меня отправили въ Ньюгетъ, я дала знать объ этомъ моей гувернанткѣ, которая, какъ и надо полагать, была страшно поражена этимъ извѣстіемъ; вѣроятно она также дурно провела эту ночь дома, какъ я въ Ньюгетѣ.
На слѣдующее утро она пришла увидаться со мной и дѣлала все, что могла, чтобы меня успокоить, хорошо понимая безполезность своихъ стараній. Но во всякомъ случаѣ, говорила она, гнуться подѣ тяжестью значитъ только увеличивать ея вѣсъ, и потому она тотчасъ пустила въ ходъ всѣ средства, чтобы избѣжать того результата, который такъ сильно пугалъ насъ обѣихъ; прежде всего она нашла тѣхъ бѣшеныхъ дѣвокъ, которыя захватили меня, она старалась подкупить ихъ, она убѣждала, предлагала деньги, словомъ дѣлала все возможное, чтобы заставить ихъ отказаться отъ обвиненія. Она давала одной 100 фунтовъ, съ тѣмъ, чтобы она оставила мѣсто и не показывала противъ меня; но горничная была такъ настойчива, что, не смотря на свое жалованье 3 фунта въ годъ, она отказалась отъ этого, отказалась бы, какъ была увѣрена моя гувернантка, даже и тогда, если бы она предложила ей 500 фунтовъ. Затѣмъ она аттаковала другую дѣвушку, которая не была такъ жестока, какъ первая, и одно время даже склонялась къ милосердію, но первая стала увѣщевать ее и помѣшала моей гувернанткѣ, угрожая донести, что она подкупаетъ свидѣтелей.
Потомъ моя подруга обратилась къ хозяину, то есть къ тому, чьи были вещи, и главнымъ образомъ къ его женѣ, которая еще высказывала сожалѣніе ко мнѣ; жена по прежнему оставалась та же, но хозяинъ сослался на то, что онъ связанъ своимъ судебнымъ обязательствомъ поддерживать обвиненіе.
