Эдвард Форстер - Говардс-Энд
В доме ее встретило запустение. На окнах в холле виднелись грязные следы пальцев, на немытых досках пола — свалявшаяся пыль и мусор. Целый месяц здесь царила багажная цивилизация, которая потом перекочевала в другое место. Столовую и гостиную — направо и налево — можно было различить только по цвету обоев. Сейчас это были просто комнаты, в которых можно спрятаться от дождя. Через потолок каждой проходила большая балка. В столовой и холле она была хорошо видна, а в гостиной скрыта досками обшивки — не потому ли, что проза жизни должна быть скрыта от взоров дам? Гостиная, столовая, холл — какими ничтожными казались эти названия! Это были просто три комнаты, в которых могли играть дети, а друзья — укрыться от дождя. Да, и они были красивы.
Затем она открыла одну из дверей напротив — их было две, — и обои сменились побелкой. Эта часть дома предназначалась для слуг, хотя Маргарет едва ли это поняла: снова просто комнаты, где могут собраться друзья. Сад позади дома был полон цветущих вишен и слив. Дальше можно было разглядеть луг и темную скалу с соснами. Да, луг был красив.
Запертая в доме из-за отвратительной погоды, Маргарет опять обрела ощущение пространства, которого автомобиль попытался ее лишить. Она вновь вспомнила, что десять квадратных миль вовсе не в десять раз прекраснее, чем одна квадратная миля, а тысяча квадратных миль — это совсем не рай небесный. Иллюзия огромности, которую так поддерживает Лондон, была навсегда рассеяна, когда она прошла из холла Говардс-Энда на кухню и услышала, как струи дождя льются, разделившись, по обеим сторонам крыши.
Теперь ей на память пришла Хелен, которая, разглядывая половину Уэссекса с гребня Пурбекских холмов, сказала: «Что-то будет потеряно». Маргарет в этом уверена не была. Например, ее королевство удвоится, если открыть ту дверь, что ведет на лестницу.
Теперь она думала о карте Африки, об империях, об отце, о двух великих нациях, жизненные течения которых согревали ее кровь, но, смешавшись, охладили разум. Она пошла назад, в холл, и в это время дом задрожал.
— Это ты, Генри? — позвала она.
Ответа не было, но дом вновь дрогнул.
— Генри, это ты вошел?
Похоже, это стучало сердце дома, сначала тихо, потом громче, по-военному. Стук перекрывал звук дождя.
Страшно бывает лишь изголодавшемуся воображению, а не тому, что имеет достаточно пищи. Маргарет распахнула дверь на лестницу. Стук, похожий на удары барабана, почти оглушил ее. По ступеням спускалась женщина, старуха, с прямой спиной и бесстрастным лицом. Ее губы разомкнулись, и она сухо произнесла:
— О, я приняла вас за Рут Уилкокс.
— Я… — заикаясь, проговорила Маргарет, — миссис Уилкокс… я?
— Конечно, мне показалось, только показалось. Похожая походка. Будьте здоровы.
И старуха ушла в дождь.
24
— Она здорово перетрусила, — говорил мистер Уилкокс, излагая случившееся Долли за чаем. — У вас, девочек, нервы никуда не годятся. Конечно, когда я произнес первое слово, все встало на свои места, но какая глупая старуха эта мисс Эйвери — она тебя испугала, да, Маргарет? Ты стояла и сжимала пучок сорняков. Она могла бы что-нибудь сказать тебе, вместо того чтобы просто спуститься по лестнице в своей наводящей ужас шляпе. Она прошествовала мимо, когда я вошел. Автомобиль и тот потупился. Вот уж удивительное создание! Некоторые старые девы такими бывают. — Он закурил сигарету. — Это у них последнее средство. Один Господь ведает, что она там забыла в доме. Но это дело Брайса, не мое.
— Не такая уж я была дурочка, как ты рассказываешь, — ответила Маргарет. — Я просто испугалась, потому что до этого в доме все время было очень тихо.
— Вы решили, что появилось привидение? — спросила Долли, для которой незримое сводилось к привидениям и церковной службе.
— Не совсем так.
— Но она ведь правда тебя испугала, — сказал Генри, который был весьма склонен поддерживать в женщинах чувство робости. — Бедняжка Маргарет! Тут нет ничего удивительного. Необразованные классы крайне глупы.
— Мисс Эйвери принадлежит к необразованным классам? — спросила Маргарет и неосознанно принялась разглядывать убранство Доллиной гостиной.
— Одна из работниц фермы. Люди вроде нее вечно что-нибудь предполагают. Она предположила, что ты знаешь, кто она такая. Оставила все ключи от Говардс-Энда в передней и предположила, что ты, когда вошла, их увидела и что, закончив осмотр дома, запрешь его и вернешь ключи ей. А на ферме ее племянница повсюду их разыскивала. Недостаток образования делает людей очень небрежными. Когда-то в Хилтоне было полно таких женщин, как мисс Эйвери.
— Возможно, меня бы это не раздражало.
— Как и то, что мисс Эйвери сделала мне свадебный подарок, — вставила Долли.
Фраза была нелогичной, но зато интересной. Благодаря Долли Маргарет предстояло многое узнать.
— Но Чарльз сказал, что я не должна на нее обижаться, потому что она была знакома с его бабушкой.
— Ты, как всегда, все перепутала, моя любезная Доротея.
— То есть прабабушкой — той, которая завещала дом миссис Уилкокс. Разве обе они и мисс Эйвери не были дружны, когда Говардс-Энд тоже был фермой?
Свекор Долли выпустил струйку дыма. Странно он относился к своей покойной жене. Намекал на нее в беседе, не мешал другим о ней говорить, но никогда не произносил ее имя вслух. Не интересовался он и ее туманным буколическим прошлым. А Долли интересовалась. По следующей причине.
— А не было ли у миссис Уилкокс брата — или дяди? Во всяком случае, Чарльз огорошил ее этим вопросом, и мисс Эйвери сказала: «Нет». Представляете: если бы она сказала «да», то вдруг оказалось бы, что это тетушка Чарли. (О, послушайте, как здорово! «Тетушка Чарли»![38] Надо будет подразнить его сегодня вечером.) Этот человек куда-то уехал и был убит. Да, теперь я точно вспомнила, что все было именно так. Том Говард — последний из Говардов.
— По-видимому, да, — небрежно бросил мистер Уилкокс.
— Послушайте, для Говардов Говардс-Энд — это совсем не хеппи-энд! — воскликнула Долли. — По-моему, я сегодня в ударе, а?
— Хотелось бы, чтобы ты выяснила, наступил ли хеппи-энд у Крейна.
— О, мистер Уилкокс, как вы можете?
— Потому что, если он напился чаю, нам пора ехать… Долли — славная малышка, — продолжал он. — Но иногда может хватить через край. Я и за большие деньги не согласился бы жить с ней рядом.
Маргарет улыбнулась. Хотя Уилкоксы всячески демонстрировали окружающим свою твердость, ни один из них не смог бы жить рядом с другим Уилкоксом или рядом с его владениями. Им был присущ колониальный дух, и они всегда искали такое место, где белый человек мог бы нести свое бремя незаметно для других. Конечно, пока в Хилтоне проживала более молодая семейная пара Уилкокс, Говардс-Энд нельзя было рассматривать как возможное жилище для них с Генри. Теперь возражения мужа по поводу переезда туда стали для Маргарет ясны как божий день.
Крейн напился чаю и был послан в гараж, где с их автомобиля стекала грязная вода, пачкая автомобиль Чарльза. Ливень теперь уже наверняка промочил насквозь Шесть холмов, принеся с собою новости о нашей беспокойной цивилизации.
— Любопытные курганы, — сказал Генри. — Но пора садиться в машину. Остальное в другой раз.
Он должен был быть в Лондоне к семи, а лучше к шести тридцати. Маргарет снова потеряла ощущение пространства, снова деревья, дома, люди, животные и холмы слились, сгрудившись, в грязную массу. И вот она уже на Уикем-плейс.
Вечером ей было хорошо. Ощущение текучести, которое преследовало ее целый год, на время исчезло. Она позабыла про сборы и автомобили, про спешащих куда-то людей, которые так много знают и так мало связаны друг с другом. Она вновь обрела ощущение пространства, без которого невозможно понять земную красоту, и, начав с Говардс-Энда, попыталась осознать, что такое Англия. Ей это не удалось — нужные представления не появляются, когда мы сами стараемся их вызвать, однако постоянные попытки могут способствовать их возникновению. Но в ней проснулась неожиданная любовь к этому острову, связанная, с одной стороны, с плотскими радостями, а с другой — с непостижимым. Хелен и отец знали такую любовь, бедняга Леонард Баст тщился ее обрести, но от Маргарет она была до этого дня скрыта. Без всякого сомнения, любовь пришла к ней благодаря дому и старой мисс Эйвери. Благодаря им. Понимание, что это случилось «через» них, не покидало Маргарет. Ее сознание, трепеща, приходило к выводу, который лишь глупцы облекали в слова. Затем, вернувшись назад, в теплоту дома, ее мысли остановились на красном кирпиче, цветущих сливах и всех осязаемых радостях весны.
Еще днем, успокоив разволновавшуюся Маргарет, Генри провел ее по своим владениям и объяснил назначение и размеры различных комнат, вкратце изложив историю маленькой усадьбы.
