Оноре Бальзак - История величия и падения Цезаря Бирото
— Господин Легра, принесите мне десять тысяч франков и заготовьте вексель на эту сумму моему приказу, сроком на три месяца, от имени господина Бирото — вы его знаете.
Дю Тийе положил парфюмеру паштета и налил ему стакан бордо, а тот, почувствовав себя спасенным, судорожно смеялся, теребил цепочку часов и лишь тогда отправлял кусочек в рот, когда бывший приказчик говорил ему: «Почему вы ничего не кушаете?»
Своим поведением Бирото выдавал, как глубока была бездна, в которую ввергла его рука дю Тийе, откуда она его сейчас извлекла и куда могла снова низвергнуть. Когда вернулся кассир и Цезарь, подписав вексель, почувствовал десять банковых билетов в кармане, — он уже не мог больше совладать с собой. Еще только минуту назад его квартал, банк, все должны были узнать о его несостоятельности, ему пришлось бы признаться в своем разорении жене; а теперь все уладилось! Радость избавления была столь же сильной, как мучительный страх перед угрожавшей ему гибелью, — и на глазах бедняги невольно выступили слезы.
— Что с вами, дорогой патрон? — спросил дю Тийе. — Разве вы завтра не сделали бы для меня того же, что я делаю для вас сегодня? Ведь это вполне естественно.
— Дю Тийе! — торжественно и с пафосом провозгласил простак, поднимаясь и беря за руку своего бывшего приказчика. — Полностью возвращаю тебе свое уважение!
— А почему оно было утрачено? — спросил, покраснев, дю Тийе, глубоко уязвленный, несмотря на свое благоденствие.
— Не то чтобы утрачено... — запинаясь, сказал парфюмер, ужаснувшись собственной глупости. — Но мне рассказывали о вашей связи с госпожой Роген. Черт побери! сойтись с чужой женой...
«Околесицу несешь, старый колпак!» — подумал дю Тийе, вспомнив жаргон своей старой профессии. И он мгновенно вернулся к своему плану — уничтожить, растоптать эту добродетель, уронить, смешать с грязью во мнении парижского торгового мира честного и почтенного человека, поймавшего его когда-то на месте преступления. В основе всякого чувства ненависти мужчины к мужчине или женщины к женщине, будь то в политике или в частной жизни, всегда лежит какое-нибудь неожиданное уличающее открытие. Ненавидят друг друга не за причиненный ущерб, не за нанесенную рану, даже не за пощечину — все это поправимо. Но попасться с поличным, совершая подлость!.. Дуэль между подлецом и тем, кто его уличил, может кончиться лишь смертью одного из них.
— О, госпожа Роген? — насмешливо протянул дю Тийе. — Да ведь это только лишний листочек в лавровом венке молодого человека! Понимаю, дорогой патрон: вам, верно, говорили, что она ссужала меня деньгами? Ну, так вот, как раз наоборот, — это я помог ей восстановить состояние, расстроенное в связи с делами ее мужа. Источник моего богатства, как я уже вам докладывал, совершенно чист. У меня не было ни гроша, вам это хорошо известно. Молодые люди иной раз могут оказаться в очень стесненных обстоятельствах, дойти даже до крайней нищеты; и если они, подобно Республике, прибегают иногда к принудительному займу, — что ж, этот долг они впоследствии уплачивают и становятся тогда честнее Франции.
— Это верно, — поспешил согласиться Бирото. — Дитя мое... господь... Ведь это Вольтер, кажется, сказал: «Раскаянье возвел в людскую добродетель».
— Если только, — продолжал дю Тийе, еще глубже задетый этой цитатой, — они не расхищают подло и низко имущества ближнего, как это может случиться, если вы в ближайшие три месяца обанкротитесь и мои десять тысяч франков пойдут прахом...
— Мне обанкротиться?.. — воскликнул Бирото, выпивший три стакана вина, а еще более захмелевший от радости. — Нет, нет... Всем известны мои взгляды на банкротство! Банкротство — смерть для купца! Я бы умер!
— За ваше здоровье! — сказал дю Тийе.
— За твое будущее потомство, — ответил парфюмер. — Почему вы не покупаете у меня в лавке, дю Тийе?
— Сказать по правде, я, честное слово, побаиваюсь госпожи Бирото. Она всегда мне нравилась! И не будь вы моим хозяином, я, право...
— Не ты первый находишь ее красивой, она многим внушала страсть, но она меня любит! Вот что, дю Тийе, друг мой, — продолжал Бирото, — доведите уж дело до конца.
— Что вы хотите этим сказать?
Бирото посвятил дю Тийе в спекуляцию с земельными участками, и тот, прикинувшись изумленным, одобрил эту операцию и похвалил парфюмера за проницательность и дальновидность.
— Я очень рад твоему одобрению; ведь вы, дю Тийе, слывете одной из умнейших голов в банковском мире! Дитя мое, вы могли бы помочь мне получить кредит во Французском банке; это дало бы мне возможность дождаться прибыли от «Кефалического масла».
— Я могу направить вас в банкирский дом Нусингена, — ответил дю Тийе, решивший заставить свою жертву проделать все пируэты пляски, которые приходится обычно проделывать банкротам.
Фердинанд сел к столу и написал следующее письмо:
«Господину барону де Нусингену.
Париж.Дорогой барон!
Податель сего письма, господин Цезарь Бирото — помощник мэра второго округа и один из наиболее известных представителей парфюмерной промышленности Парижа; он желает завязать с вами деловые сношения. Отнеситесь же с полным доверием ко всему, о чем он вас будет просить; оказав ему услугу, вы обяжете тем самым
Вашего друга Ф. дю Тиие».В своей подписи дю Тийе написал вместо «и» краткого простое «и». Для всех, с кем он вел дела, эта умышленная небрежность служила условным знаком. Самые горячие рекомендации, самые настойчивые, неотступные просьбы в его письме ничего в таком случае не стоили. Подобное письмо, в котором дю Тийе коленопреклоненно о чем-либо просил, в котором умоляли, казалось, даже восклицательные знаки, написано было, следовательно, по каким-то веским соображениям, он не мог отказать в рекомендации, но ей не полагалось придавать ни малейшего значения. Увидев вместо «и» краткого простое «и», приятель дю Тийе отделывался от просителя пустыми обещаниями. Немало светских людей с большим весом, как дети, позволяют дурачить себя таким образом всяким дельцам, банкирам, адвокатам, которые пользуются двумя подписями: одной — настоящей, другой — не имеющей силы. На эту удочку попадаются самые проницательные люди. Чтобы разгадать такую уловку, надо испытать на себе различное действие рекомендации действительной и мнимой.
— Вы меня спасаете, дю Тийе, — сказал Цезарь, прочитав письмо.
— Господи! — воскликнул дю Тийе. — Отправляйтесь же за деньгами; ознакомившись с моим письмом, Нусинген отвалит их вам, сколько пожелаете. Сам я лишен, к сожалению, на несколько дней свободной наличности; иначе я не отправил бы вас к этому банковскому магнату, — ведь Келлеры по сравнению с бароном Нусингеном просто пигмеи. Нусинген — это новый Лоу[21]. Мое письмо поможет вам расплатиться пятнадцатого января, а там видно будет. Мы с Нусингеном в самых дружеских отношениях, и он ни за какие миллионы не захочет отказать мне в услуге.
«Это все равно что поручительство на векселе, — думал преисполненный благодарности Бирото, уходя от дю Тийе. — Да, доброе дело даром не пропадает!» — И он пустился философствовать. Все же радость его омрачалась одной неотвязной мыслью. Несколько дней ему удавалось не давать жене заглядывать в торговые книги, он поручил ведение кассы Селестену и сам помогал ему, — мог же он пожелать, чтоб жена и дочь полностью насладились прекрасной квартирой, которую он для них устроил и обставил! Но, вкусив первые радости этого скромного счастья, г-жа Бирото скорее согласилась бы умереть, чем оставить лавку без хозяйского глаза и не наводить самой, как она говорила, порядок в деле. Бирото чувствовал, что зашел в тупик: он истощил уже все уловки, чтобы скрыть от жены денежные затруднения. Констанс очень рассердилась, узнав об отправке счетов, она выбранила приказчиков и обвинила Селестена в желании разорить фирму, решив, что мысль эта всецело принадлежит ему. Селестен, по распоряжению Бирото, ни слова ей не возразил. По мнению приказчиков, г-жа Бирото держала мужа под башмаком: в вопросе о том, кто действительно глава семьи, можно еще обмануть посторонних, но уж никак не домочадцев. Бирото приходилось признаться жене в своих денежных затруднениях — расчеты с дю Тийе нужно было провести по книгам. Вернувшись домой, Цезарь с трепетом душевным увидел Констанс за конторкой; она проверяла сроки векселей и, очевидно, подсчитывала кассу.
— Чем ты собираешься завтра платить? — шепотом спросила она, когда муж сел возле нее.
— Деньгами, — ответил Цезарь, вытаскивая банковые билеты из кармана и передавая их Селестену.
— Откуда у тебя эти деньги?
— Вечером расскажу. Селестен, запишите: конец марта, вексель на десять тысяч франков приказу дю Тийе.
