Любовь Овсянникова - Побег аферистки
Мгновение было весьма серьезным для того, чтобы отреагировать легко, просто вежливо, ведь четко улавливалось то, что лежало в подтексте сказанного. Григорий сел, сложил руки на коленях и посмотрел на Татьяну.
— Что тебя беспокоит? — встревоженно спросил он. — Я понял, что без тебя этот мир мне не нужен, а с тобой он станет в тысячу раз привлекательнее. Это любовь. Не импульсивная, не горячечная, не слепая, а взвешенная и проверенная. Я думал о тебе, еще как только узнал от Дарки, что ты… Словом, ты тогда еще в Киеве была. Правильно, твой поступок сделал меня смелее и взыскательнее к себе, так как я ощутил, что небезразличен кому-то, кому-то нужен. Причем тому, кто в отношении меня не заблуждается, кто хорошо меня знает. А и к тому же, когда я узнал тебя ближе, ты оказалась такой… Ты настоящая, справедливая, надежная, решительная. Пусть я не нахожу слов, но же ты меня понимаешь. Да?
— Кажется, понимаю.
— Я благодарен Дарке, что она меня отругала за тебя и тем открыла глаза. Признателен Клавке, Ирине, которые держали меня под своей защитой и не допускали ко мне легкомысленных женщин. Я признателен тебе, что в тяжелую минуту ты меня позвала и дала возможность доказать свое отношение к тебе. А также помогла проверить, почему мое сердце начинало биться при упоминании твоего имени. Я люблю тебя. Будь со мной. Давай поженимся прямо завтра, сегодня, немедленно.
— Прямо сейчас? — улыбнулась Татьяна.
— Да!
— Ну что же, — сказала девушка, — теперь настала очередь исповедоваться мне.
На миг показалось, что сейчас она готова вывернуть перед Григорием всю душу, наговорить о своих тяжелых испытаниях, о минутах отчаяния и о мгновениях побед. Но вот в ее глазах появилась нерешительность, раздумье, возникло новое убеждение, и все снова исчезло. Она снисходительно улыбнулась, слабо пожала плечами.
— Я уже говорила тебе, — продолжила Татьяна равным тоном, овладев собой, — что последние испытания, которые свалились на меня, очень изменили мое мировоззрение и даже характер. Мне яснее стали цель и настоящая цена жизни. И все мои убеждения подверглись большим изменениям, а это обозначится и на поступках. Не может не обозначиться. Пока что я только привыкаю к себе новой, размышляю над своими прозрениями. Но вот вернусь к активной деятельности и, уверенна, многих приведу в удивление и новой энергией, и новыми начинаниями. Для чего я это говорю? Может, ты полюбил меня бывшую, раннюю? Может я, такая, как теперь, тебе не понравлюсь? А той Тани, которую ты знал раньше, уже нет, Гриша. Нигде нет.
— Нет, — Григорий не мог скрыть дрожания губ, — той Тани я фактически не знал, я только видел ее иногда и все. А по-настоящему я узнал тебя теперешнюю. Таня, ты согласна на мое предложение? — не отступал он от своей мысли.
— Да, Гриша. Давай попробуем.
Она прислушалась к себе, словно изучала, ушло ли уже от нее то скверное настроение, который вдруг напало при просмотре чужого домашнего альбома. Оно и понятно — у нее никогда не было дома, семьи. Значит, и альбома не могло быть. И фотографий нет.
Они с Григорием покончили с десертом и пересели на диван, продолжая беседовать ни о чем. Окна, защищенные сеткой от комаров, были настежь открыты, и в комнате стоял свежая душистость. То и дело сюда, перекрывая громкость телевизора, доносились крики неугомонной ребятни, смех юношей, тискающихся с девушками у заборов, скрипение стульев и споры соседей, группами играющих в домино и в дурака.
Григорий боялся дышать, ему все время казалось, что Татьянины слова послышались, а переспрашивать он не отваживался. Словно ненароком он пару раз коснулся ее руку и убедился, что она не отодвигается от него.
— Гриша, а кто эти люди? — Татьяна показала на стол, где все еще лежали альбом и брошенные ею фотографии. — Их фотографии находятся сверху.
— Это? — Григорий поднял какой-то снимок и показал ей.
— Нет, там стоит девушка с искусственными цветами в прическе, а ее обнимает молодой мужчина.
— Это?
— Да.
— Так это же Карина, моя первая жена, с братом. Ты же ее сто раз видела, на свадьбе у нас гуляла! Не узнала?
— Видела, — согласилась Татьяна. — А не узнала. Вижу, что знакомая, а кто, не пойму. А это ее брат? Как его звать?
— Давид.
— Галавадзе Давид Гургенович, — по слогам произнесла Татьяна, будто припоминая что-то давнее-давнее. — Да, я не ошиблась?
— Ну да! А жена моя была Карина Гургеновна Галавадзе. Ну вот, ты ведь и Давида видела, я же вас знакомил. Вспомнила теперь?
— Не столько знакомил, сколько сватал, — сказала Татьяна. — Так что не отнекивайся теперь.
— Да пустяки! — обрадовано воскликнул Григорий. — Главное, что ты начинаешь вспоминать даже второстепенные для тебя вещи! Твоя память восстанавливается!
— Дружба народов, значит, — задумчиво подвела итог девушка. — Понимаю… Так это у тебя его машина? — уже оживленнее уточнила она.
— Известил, что скоро приедет за ней, — ответил Григорий. — Да черт с ними! — Он взмахнул фотографии вместе с альбомом со стола, небрежно бросил на свое место. — Не следует под ночь такую гадость вспоминать. Я их сожгу, чтобы они нам настроение не портили.
— Свои фотографии не забудь оставить, — насмешливо предупредила девушка.
Казалось, к этим двум снова вернулось праздничное настроение, скрепленное договоренностью о будущей женитьбе.
— Ой, сейчас будет очередная серия «Следа», — позвал Татьяну Григорий, приглашая снова вернуться к телевизору. — Садись, смотри, а потом мне расскажешь. А я пока уберу со стола и перемою посуду.
Этот фильм они не досмотрели.
На диване остался Татьянин халат, белье, даже домашние шлепанцы стояли здесь — как только освободился, Григорий раздел ее и отнес в спальню, а там осторожно положил на свою широкую кровать.
Они долго занимались сексом, уже и солнце обогнуло оборотную сторону земли, приблизилось к горизонту, и его первые лучи растворили черноту ночи, а Григорий медленными и осторожными движениями добывал из Татьяны хриплое дыхание и стоны. Ему нравилось, что она, не будучи холодной, не порывалась удовлетворять партнера, а будто без какого-либо старания со своей стороны, без напряжения, однако с удовлетворенным отзывом принимала то, что он ей давал. Она разрешала себя любить, была раскованной, приязненно воспринимала его изобретательность, но все это делала без поспешности, без жадности и без бесстыдно проявляемой жажды к наслаждению.
Как земля, — подумал Григорий, — наливается грозной похотью и тучнеет от вожделения, затем долго нежится в нем и исподволь снимает напряжение через потаенно-бурный экстаз, утончается и снова согласна к продолжению. Ему представлялись высокие хлебные колосья, которые наливаются объемом, тяжелеют сочным зерном, а потом созревает на солнце, твердеют и немного уменьшаются в размерах, готовясь к новому кругу жизни.
Так и эта женщина. И все у нее выходило пассивно и вяло, без навязывания мужчине темпа, позы или каких-то ощущений. Она оставляла за ним обязанность заботиться о самом себе, о своих ощущениях и для этого просто отдавалась его ласкам и не запрещала ему ничего. Отдавалась и не запрещала ничего! Настоящая женщина! Григория это ужасно заводило. Его руки не отвлекались от Татьяниных грудей, от ее лобка, над которым он через кожу живота прощупывал себя, введенного в нее. Он мял это место ритмично и подолгу, ощущая острое наслаждение, а Татьяна хрипло кричала и извивалась, стараясь избежать скорой разрядки. Он ласкал все ее чувственные места, хватался пальцами за бедра и ягодицы, разводил их в стороны, будто хотел еще больше погрузиться в ее тепло. Гладил ноги, лежащие на его плечах, и иногда тормошил ее уши или впивался в соски, и тогда она слегка защищалась от любовного нажима.
— Не торопись, я отдохну, — шептала грудным альтом.
— Я буду раскачивать твое тело, легко ударять тебя внутрь, — просил Григорий, не оставляя ее, вместе с тем любуясь свободно разбросанными руками, запрокинутой назад головой и расстеленными по постели длинным волосами. — А потом ты скажешь «еще», и я буду нежить тебя собой.
Он знал, что умеет быть ловким любовником, терпеливым, сильным, неутомимым. Его изобретательности в сексе хватит не на одну ночь, и ни разу он не повторится. Татьяна не заскучает с ним.
Раздел 6
1
Весть о том, что для нее есть хорошая травница, Татьяна восприняла с энтузиазмом — время бежало быстро, лето улетучивалось и надо было использовать каждую возможность и минуту, чтобы укрепить свое здоровье, подвергшееся столь тяжелым испытаниям. Больше всего ей нравилось, что эта женщина жила в покинутом хуторе, где полно зелени, на грядках растут замечательные чистые овощи и рядом течет Днепр. Там можно вволю побегать босиком, прогревая подошвы ног растертым и нагретым на солнце черноземом. Откуда-то она знала, что именно такие нехитрые процедуры дерматологи рекомендуют для закаливания кожи, избавления от грибков, экзем, лишаев или других неприятных заболеваний, вызванных снижением иммунитета. Может, ей это говорили в Киеве, когда лечили аллергию? Ах, все равно! Главное, что это ей пойдет на пользу. А еще там можно купаться в речке, выгревать кости на раскаленных валунах вдоль берега, принимать солнечные ванны и выдерживать строгую диету, о которой говорил Григорий. Чудесно!
