Ромен Гари - Прощай, Гари Купер!
— Да, мою мать. В голове все перемешалось. Анастасия. Она наклонилась и поцеловала его. Нежно так. Мило. Он почувствовал себя гораздо лучше. Он вновь обретал веру в свои силы. До олимпийца, конечно, далековато, но уже кое-что. Ложь, только она бывает истинной.
— Что мы будем делать в Италии, Джесс?
— Будем жить, Ленни. Наконец-то жить, как нормальные люди. Если бы только она вела немного помедленнее, можно было бы спрыгнуть на ходу, найти добрых людей, которые спрятали бы его у себя в подвале на несколько дней. Лето скоро кончится, он опять сможет давать уроки, и Буг, их общий отец, должен был вернуться. Жить. Да еще как нормальные люди. Все с ней ясно, с этой девицей, одна из тех нормальных, что построили Америку. Ни перед чем не останавливаются. Но ему даже прыгать не хотелось. Сердце куда-то пропало. Оно не станет биться. Ничто на свете не стоило таких усилий. Даже любовь. Оно не станет биться с любовью. На что она ему, эта любовь; только вас ведь не спрашивают, свалится тебе на шею такое сокровище, и что? Оно прет на тебя лавиной, что ты тут поделаешь? Но так даже лучше, он начинал чувствовать себя счастливым, умиротворенным, как будто в самом деле все пропало.
— Мы поженимся, Джесс? В любом случае, всегда легче отвязаться, когда ты женат на ней. У тебя тогда появляется веская причина. Никто не станет тебя упрекать.
— Спасибо, Ленни. Но нет. Думаю, лучше немного переждать. Переждать, как же. Да она уже высматривает, нет ли где поблизости какой свободной церквушки.
— Джесс, давай поженимся. И дотом все станет легче.
— Что значит легче? Голос, голос его выдал. Слишком резкий. Зачем было делать себе еще одного врага из этой девчонки. Ее одной уже более чем достаточно. А то она, чего доброго, решит, что я — циник. Я — не циник. Я только не хотел бы увидеть зрелость, как те дурни, что пускают себе пулю в лоб.
— Ну, не знаю, Джесс. Потом, когда возвращаешься, смотришь на себя и говоришь, что вот, теперь я женат, уже что-то.
При этом у него почему-то задергалось лицо. Странно, ведь он даже почувствовал легкое возбуждение при этой мысли о свадьбе. Начало тянуть со всех сторон, как будто наполняясь изнутри, как палец перчатки, которую выворачивают наизнанку.
— Посмотрим, Ленни.
— Как ты захочешь, Джесс. Можно было бы даже завести детей. Нет, он вовсе не издевался, какое там! С такими девицами, как эта, которые построили Америку и правили вами, ерундой не обойдешься, нужны сильнодействующие средства. Свадьба, для начала, три ребенка, пум-пум-пум, и всё, больше вас уже ничто не держит. Это все равно что льва проглотить. Дезертирство вам обеспечено, как пить дать. Может, еще хорошее место в придачу, какая-нибудь бензозаправка, как отбросило бы куда подальше, долго бы потом искали!
Ему хотелось вести себя с ней по-скотски, говорить ей гадости. Так у него еще никогда не было, ни с кем. Его как подменили. Ему хотелось смыться, но не хотелось оставлять ее. Он пытался замять свои дерзости. Иначе она сама могла его бросить. Настоящая стерва попалась. И строгая к тому же. Упертая. Из тех, кто идет до конца и строит Америку. Если вы думаете, что я не знаю, чего хочу, значит, вы никогда не любили женщину, которую никак не могли понять, вот и все. Она была бы прекрасной женой кому-нибудь другому. Этакая тигрица, которая ест своих малышей. То есть защищает их, я хотел сказать. Он рассмеялся. Она тоже.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — сказала она. Италия. Луна. Матриархат. Любовь. Черт возьми, убивают. Она взяла его за руку. У нее было такое нежное личико. Невероятно, из чего только плавится сталь!
— Ты немного боишься, Ленни. Я знаю. Я понимаю. Немного. С таким «немного» можно инфартук схлопотать.
— Нет, Джесс. Это другое. Я уже сам не знаю, что со мной.
— Внешняя Монголия. Ему это очень не понравилось. Его Внешняя Монголия, она ее не касалась.
— Не понимаю.
— Внешняя Монголия, это ты и я. Наш мир. Это единственная настоящая Внешняя Монголия, Ленни. Ну да, только после придется возвращаться. Он искоса взглянул на нее. Невероятно, до чего она была красивая, эта девчонка, даже через две недели. Она не старела, то есть ну, вы понимаете. Такая же красивая, как если бы он и не знал ее вовсе.
Он сдался. Эти принципы, они ему уже вот где. Невозможно постоянно жить, время от времени нужно и сдаваться. Да, он любил ее. Такое со всяким случается. Бывает, тебя и в подземном переходе задавят. Человек, он живой, он не может всегда быть лучшим. Светила замечательная луна, все цвело и пахло, Италия, словом, момент подходящий. Италия. Он давно хотел посмотреть на пирамиды. И потом, если ваша мамочка вас бросила, когда вам было восемь лет, это вовсе не значит, что она одна такая, и что все остальные, это на всю жизнь. Вот эта, например, она тоже тебя бросит, Ленни. Не беспокойся. Он стал что-то напевать. Сунул руки в карманы и нащупал что-то, чего раньше там не было. Достал. О, черт! Доллары. Целая куча.
— Боже мой, что это такое? Откуда?
— Это мои товарищи положили тебе деньги в карман, Ленни. Подъемные. Он пересчитал банкноты.
— Десять тысяч долларов, — сказал он сдавленным голосом. Он словно окаменел. Ловушка. Настоящая.
— Десять тысяч. Я не могу жить с этим, Джесс. Нет, какие тут шутки, это не для меня. Десять тысяч… Я теперь и пошевелиться не смогу, боюсь, как бы их не задеть ненароком.
— Оставь это, слышишь.
— Говорю тебе, у меня от этого шарики за ролики заезжают.
— Привыкнешь.
— Этого-то я и боюсь. Ты привыкаешь к чему-нибудь или к кому-нибудь, а потом они вас бросают. И ничего не остается. Ты понимаешь? Она затормозила. Голос ее дрожал.
— Ленни, да что же они все тебе сделали? Я тебя не брошу.
— Они ничего мне не сделали, Джесс. Абсолютно ничего. Их двести миллионов, что они могут?.. Им вообще нет никакого дела. Они даже не посмотрели на меня. Полная демография. Иногда твоя мать сбегает, вот и все.
— Я не сбегу.
— Мне не нужна мать. На что мне эти матери. Моя-то даже правильно сделала, что сбежала. Прежде ее имели все подряд на мужниной постели, когда отца не было дома. Да, дорогой, о, да, вот так, дорогой, еще, да, да, вот так. А мне еще и семи не было. Я даже считать не умел. Что уж там…
Она остановила машину, потянулась к нему, обняла крепко-крепко.
— Ленни… Ленни…
— Что ты плачешь, Джесс? Я ведь только хотел сказать, что не люблю, когда сбегают. Поэтому сбегаю первым. Так оно вернее.
— Обещаю тебе, Ленни, ты сбежишь первым. Ты меня бросишь, а не я тебя.
— Обещаешь?
— Да, да, да!
— Что ж, тогда ладно. И детей не будем заводить. Зачем их мучить.
— Как скажешь.
— И еще одно. Твой отец, я здесь ни при чем. Я ничего не знал. Ничего, слышишь?
— Ленни, я уже все знаю. Он оставил мне письмо. Это была другая банда. Не Ангел.
— Уф! Теперь полегчало. Да, правда, гораздо легче. Ангел, он нормальный парень. Я хочу сказать, что он не из тех, что режут всех направо и налево. Он не станет беспокоиться.
— Джентльмен.
— Точно. Как там его зовут-то, того, другого, у которого судьба, грека?
— Эдип.
— Нет. Ах да, Джонс. Мистер Джонс. Этот настоящий убийца. Даже странно, ты заметила, Джесс, когда говорят «это судьба», всегда имеют в виду какую-нибудь дрянь. Это как предчувствие. Ты когда-нибудь слышала, чтобы предчувствие было хорошим? Он чувствовал, что засыпает. Анастасия. У них, в Азии, куча всяких классных вещей, это точно. Анастасия. Эвтаназия. Внешняя Монголия. И к тому же это далеко, далеко отовсюду. Никакой судьбы, никаких греков, никаких предчувствий, никакой мамочки, которая как подстилка, о, да, о, вот так, еще, еще, мой дорогой, вот так, да, да, о, мой-йой-ооо…
— Нужно будет как-нибудь съездить туда, Джесс.
— Куда, Ленни?
— Ну, туда, знаешь… Туда. Далеко-далеко. Очень далеко. Может быть, это существует. Прочное. Должно же оно где-нибудь быть, Джесс… Она всхлипывала, прижимая к себе в лунном свете эту солнечную голову.
— Оно есть, Ленни. Это существует. Только пока оно еще очень далеко.
— Что-то где-то все равно должно быть, Джесс. Нельзя же жить в трубе.
— Спи, любовь моя. Спи.
— Я имею в виду Чарли Паркера. Когда он играет, оно существует. Ты это слышишь, оно здесь и говорит с тобой. Когда он дул в свою трубу, было такое впечатление… оно открывалось… ты понимаешь…
— Понимаю, Ленни. Спи, любимый. Спи, мой мальчик. Я никогда тебя не брошу. Никогда. Ты первым оставишь меня. Не бойся. Спи, малыш. Спи.
— Когда он дул в эту трубу, Джесс… тебе казалось, что… что-то сейчас упадет… что-то откроется… и даже что-то будет там, внутри… Ты понимаешь…
— Я понимаю, что ты хочешь сказать.
— Однажды мы поедем туда, вдвоем…
— Да, да, Ленни, поедем. И приедем. Спи. Положи голову. Сюда. Да, вот так. Теперь ты — вся моя жизнь.
— Там, наверное, здорово, там, где-то… Не знаю, где… Не здесь… Ты понимаешь…
