Уильям Теккерей - Базар житейской суеты. Часть 4
Она подошла къ тому самому открытому окну, на которое еще такъ недавно смотрѣла съ замираніемъ сердца, когда впервые разлучили ее съ сыномъ. Отсюда, черезъ деревья сквера, открывался видъ и на тотъ старый домикъ, гдѣ родилась сама мистриссъ Эмми, и гдѣ провела счастливые дни своей первой молодости. Все возобновилось въ ея воображеніи: она видѣла веселыя, счастливыя, добродушныя, улыбающіяся лица, и живо припомнила, какъ свои дѣтскія радости, такъ и продолжительныя печали, доставшіяся ей въ удѣлъ послѣ замужества. Затѣмъ мысль ея перенеслась на этого удивительнаго человѣка, который былъ постояннымъ ея покровителемъ, хранителемъ, единственнымъ ея благодѣтелемъ, ея нѣжнымъ и великодушнымъ другомъ.
— Посмотри-ка, мамаша, сказалъ Джорджъ, вотъ здѣсь на стеклѣ вырѣзаны буквы: «Д. О.» Этого я не замѣчалъ прежде, право не замѣчалъ.
— Въ этой комнатѣ жилъ отецъ твой еще задолго до твоего рожденія, Джорджъ, отвѣчала мать, цалуя своего сына.
Она молчала во всю дорогу на возвратномъ пути въ Ричмондъ, гдѣ была временная ея квартира. Сюда пріѣзжали къ мистриссъ Эмми улыбающіеся нотаріусы и адвокаты, и здѣсь же была особенная комната для майора Доббина; занятый многосложными хлопотами по опекѣ, онъ часто долженъ былъ пріѣзжать къ мистриссъ Эмми.
Джорджинька взялъ этимъ временемъ безсрочный отпускъ изъ учебнаго заведенія достопочтеннаго мистера Виля. Этому джентльмену поручили сочинить надпись для мраморной доски, приготовленной для новаго монумента въ честь капитана Джорджа Осборна.
* * *Мистриссъ Буллокъ имѣла самыя основательныя причины ненавидѣть своего выскочку-племянника, лишившаго ее цѣлой половины ожидаемаго наслѣдства. Это, однакожь, не помѣшало ей помириться съ матерью счастливаго наслѣдника и питать дружелюбныя чувства въ отношеніи къ самому мастеру Джорджу. Семейство ея жило въ Рогамптонѣ, и это мѣстечко отстоитъ на ближайшее разстояніе отъ Ричмонда. Въ одинъ прекрасный дснь, великолѣпная карета съ золотыми гербами господъ Буллокъ, Гулькеръ и Компаніи, подкатила къ Ричмондской резиденціи мистриссъ Осборнъ. Въ каретѣ сидѣла мистриссъ Буллокъ со всѣми своими дѣтиьми, слабыми, рыхлыми и удивительно невзрачными. Вся эта ватага хлынула въ садъ черезъ калитку въ то самое время, когда мистриссъ Эмми читала книгу, Джой наслаждался въ бесѣдкѣ клубникой и кларетомъ, а майоръ Доббинъ, въ Индійской курткѣ, училъ Джорджиньку играть въ чехарду, подставляя ему свою собственную спину для гимнастическихъ упражненій, сопряженныхъ съ этой забавой. Сдѣлавъ мастерской прыжокъ черезъ голову учителя, мастеръ Джорджъ чуть не наткнулся на Буллоковъ, украшенныхъ огромными черными бантами на шляпахъ, и перепоясанныхъ черными шарфами гигантскаго размѣра. За ними плавно выступала ихъ траурная мамаша.
«А вѣдь онъ какъ разъ, по своимъ лѣтамъ, прійдется для Розы», подумала чадолюбивая родительница, бросивъ нѣжный взглядъ на милое свое дѣтище, мозглявую дѣвчонку лѣтъ семи.
— Подойди сюда, Роза, поцалуй своего кузена, сказала мистриссъ Буллокъ, Гулькеръ и Компанія. Развѣ ты не узнаешь меня, Джорджъ? Я твоя тётка.
— Я знаю васъ очень хорошо, замѣтилъ мастеръ Джорджъ, но извините, тётушка Буллокъ, я терпѣть не могу цаловаться.
И онъ отскочилъ назадъ отъ маленькой миссъ Розы, приготовившейся подставить для поцалуя свои золотушныя губки.
— Ахъ, ты, шалунъ!.. Веди меня къ своей матери, Джорджъ, сказала мистриссъ Буллокъ.
И двѣ прекрасныя леди встрѣтились между собою послѣ разлуки, продолжавшейся болѣе пятнадцати лѣтъ. Въ годину нищсты и бѣдствій, сопровождавшихъ мистриссъ Эмми, золовка ни разу не собралась навѣстить ее на Аделаидиныхъ виллахъ, но теперь, съ перемѣною обстоятельстзъ, мистриссъ Буллокъ, какъ добрая родственница, сочла своей обязанностью возобновить знакомство.
Ея примѣру послѣдовали многія, болѣе или менѣе знаменитыя особы. Старинная наша пріятельница, миссъ Шварцъ, сопровождаемая своимъ супругомъ и лакеями въ желтыхъ ливреяхъ, съ громомъ подкатила къ подъѣзду ричмондскаго дома, и съ неистовою нѣжностію бросилась въ объятія мистриссъ Эмми. Шварцъ всегда любила свою пансіонскую подругу, даже обожала ее въ нѣкоторомъ смыслѣ, но… но — que voulez vous? Эти большіе города удивительно какъ неудобны для изліянія сердечныхъ ощущеній. Въ какомъ-нибудь, примѣромъ сказать, Лондонѣ, можно прожить цѣлый вѣкъ и не видѣть самого искренняго друга, особенно, если этотъ другъ повихнулся какъ-нибудь на балаганныхъ подмосткахъ житейскаго базара. Старая, старая пѣсня!
Конецъ-концовъ: прежде чѣмъ окончился узаконенный періодъ скорби послѣ кончнны мистера Осборна, Эмми вдругъ очутилась въ центрѣ самого отборнаго джентльменскаго круга, гдѣ всѣ, повидимому, были веселы, счастливы и довольны. У каждой леди неизбѣжно считался родственникомъ по крайней мѣрѣ одинъ лордъ или пэръ, хотя бы супругъ ея промышлялъ саломъ или ветчиною въ Сити. Нѣкоторыя дамы владѣли неизмѣримой ученостію, читали мистриссъ Сомервиль, и присутствовали на ученыхъ засѣданіяхъ Академіи Наукъ, другія, не имѣя особенныхъ литературныхъ талантовъ, промышляли преимущественно по кувыркательной части, и засѣдали между многими достопочтенными мужами. Эмми, должно признаться, совершенно сбилась съ толка среди этихъ корифеевъ прекраснаго пола. Визиты и обращеніе мистриссъ Фредерикъ Буллокъ особенно были для нея тяжки и даже невыносимы въ моральномъ смыслѣ. Эта леди благоволила принять на себя покровительственный тонъ, и рѣшилась посвятить свою родственницу въ тайны наилучшихъ обществъ. Она окружила Амелію своими собственными модистками, старалась исправить ея манеры, и даже приняла на себя великодушную обязанность распоряжаться ея хозяйствомъ. Пріѣзжая почти каждый день изъ Рогамптона, она заводила безконечную бесѣду о фешонэбльныхъ обычаяхъ большаго свѣта, и картавила въ произношеніи на великосвѣтскій манеръ. Джой любилъ ее слушать, но майоръ ворчалъ и отправлялся восвояси при появленіи этой леди. Онъ даже не соблюдалъ особенной учтивости на блистательныхъ вечерахъ мистера Фредерика Буллока, и обыкновенно засыпалъ, когда вокругъ него принимались толковать о разныхъ назидательныхъ предметахъ. Амелія тоже не принимала дѣятельнаго участія въ этихъ бесѣдахъ: она не разумѣла по латыни, и никогда не слѣдила за ходомъ британской журналистики. И между-тѣмъ какъ все вокругъ нея жужжало, дребезжало и гудѣло, мистриссъ Эмми безмолвно любовалась на зеленые луга, садовыя троппнки и блестящія оранжереи.
— Она добра, конечно, но глупа непзмѣримо, замѣтила мистриссъ Роди. Майоръ кажется влюбленъ въ нее до безумія.
— Свѣтской полировки въ ней нѣтъ, моя милая, сказала мистриссъ Голліокъ. Вамъ нѣтъ никакой возможности усовершенствовать ея манеры.
— Она рѣшительно не имѣетъ никакихъ свѣдѣній, и, повидимому, равнодушна ко всѣмъ событіямъ политичеекаго міра, прогудѣла мистриссъ Глори такимъ голосомъ, который какъ-будто выходилъ изъ могильнаго склепа. Разъ какъ-то я спросила ее: въ которомъ году должно совершиться паденіе папы: въ 1836, какъ полагаетъ мистеръ Джоульсъ, или въ 1834, какъ разсчитываетъ мистеръ Вапсготъ? Вообразите же, что она отвѣчала: «Бѣдный папа! Что жь такое онъ сдѣлалъ?»
— Однакожь она вдова моего брата, mesdames, возразила мистриссъ Фредерикъ Буллокъ, — и, слѣдовательно, мы обязаны оказывать ей всякое снисхожденіе. Я стараюсь, по возможности, испразить ея манеры, чтобы она не была по крайней мѣрѣ смѣшна въ нашемъ кругу. Можете вообразить, тго въ этомъ дѣлѣ я не могу имѣть никакихъ свосекорыстныхъ побужденій.
— Толкуй тутъ, знаемъ мы васъ! говорила мистриссъ Роди пріятельницѣ своей Голліокъ, когда онѣ отправились въ одной каретѣ домой, — эта пройдоха Буллокъ станетъ, кажется, хитрить и лукавить всю свою жизнь. Она хочетъ переманить къ себѣ капиталъ мистриссъ Осборнъ изъ нашей конторы, вотъ и вся задача.
— Нѣтъ еще не вся, возразила Голліокъ, — развѣ вы не замѣтили, какъ она ухаживаетъ за этимъ мальчикомъ?
— Какъ же этого не замѣтить? Джорджъ и эта слѣпая Роза, по ея милости, вѣчно сидятъ вмѣстѣ. И глупо, и смѣшно!
— Глора мнѣ ужасно надоѣла своими кувыркательскими сочиненіями.
— Не вамъ однѣмъ: она всѣмъ навязывается съ своимъ «Слѣпынъ Суркомъ», и «Плодовитой пшеницей».
Разговоръ въ этомъ тонѣ продолжался во всю дорогу, пока наконецъ карета не переѣхала Потнійскій мостъ.
Но это джентльменское, и, быть-можетъ, нѣсколько чопорное общество было совершенно не по душѣ мистриссъ Эмми, и можно представить, какъ она обрадовалась, когда наконецъ объявили, что повезутъ ее въ чужіе краи.
