Райнер Рильке - Записки Мальте Лауридса Бригге
Куда идут они, когда так поспешно проходят по улицам? Где спят они, и если не могут уснуть, что проплывает тогда перед их печальными глазами? О чем они думают, просиживая целыми днями в городских садах склонив голову на руки, которые словно бы сошлись из разных далей, чтобы спрятаться друг в дружке? И какие слова говорят они сами себе, когда их губы смыкаются и движутся? Сплетают ли они еще настоящие слова?.. А то, что они говорят, это еще фразы или из них все вырывается уже в полном смятении, как из горящего театра, все, что в них было зрителем и артистом, слушателем и героем? Неужели никто не думает о том, что в них есть детство, которое гибнет, и сила, которая увядает, и любовь, которая рушится?
О, Лу, как я мучился, мучился день за днем. Потому что я понимал всех этих людей, и хотя я далеко обходил их, но у них не было тайн от меня. И меня выталкивало из меня самого и вталкивало в их жизнь, проталкивало сквозь их жизни, сквозь все их обремененные тяготами жизни, И мне часто приходилось говорить себе вслух, что я не один из них, ведь я снова уйду из этого ужасного города, в котором они умрут; я говорил это себе и чувствовал, что это не обман. Но все же, когда я замечал, что моя одежда с каждой неделей становилась все хуже и все тяжелее, и видел, что она уже во всех местах прохудилась, я пугался и чувствовал, что безнадежно обречен стать одним из этих отверженных, едва лишь какой-нибудь прохожий, поглядев на меня, почти безотчетно причислит меня к ним. Каждый мог низвергнуть меня к ним одним лишь мимоходным суждением пренебрежительного взгляда. И разве не был я все же одним из них, ведь я так же беден, как они, и так же полностью противоположен всему, что других людей занимало, и радовало, и морочило, и обманывало? Разве я не отрицал всего, что вокруг меня считалось действительным, — и разве не был я, по сути дела, бездомным, вопреки видимости комнаты, в которой я чувствовал себя таким чужим, словно делил ее с кем-то вовсе незнакомым? Разве не голодал я так же, как все они, у накрытых столов, уставленных яствами, которых я даже не пробовал, потому что они не были ни чистыми, ни простыми, как те, что я любил? И разве я так же, как эти люди, не отличался от большинства окружающих уже тем, что не пил вина и никакого иного одурманивающего напитка? И разве не был я так же прозрачен, как те одинокие, лишь извне чуть притемненные испарениями и тяжестью этого города и хохотом, который поднимается, как чад, от его плохих очагов? Ничто не было менее похожим на смех, чем смех этих отчужденных; когда они смеялись, это звучало так, будто у них внутри что-то падало и разбивалось и заполняло их осколками. Они были серьезны, и эта серьезность наваливалась на меня подобно силе тяжести и тянула вниз, в глубину, к самому центру их убожества…
Если бы из тех страхов, которые я испытывал, я умел что-либо делать, если бы я мог создавать из них вещи, настоящие тихие вещи — создавая их, становишься веселым и свободным, а созданные, они излучают покой, — тогда бы со мной ничего не случилось. Но эти страхи, которые обрушивал на меня каждый день, вызывали сотни других страхов, и все они восставали против меня, сговариваясь между собой, и я уже не мог от них вырваться. Стараясь их выразить, я начинал творить их самих, и вместо того, чтобы преобразовать их в вещи, созданные моей волей, я придавал им жизнь, их собственную жизнь, которую они обращали против меня же и преследовали меня до глубокой ночи. Если бы я чувствовал себя лучше, спокойней, дружелюбней, если бы моя комната была моей союзницей и останься я здоровым, тогда, может быть, я все же сумел бы создавать вещи из страха.
Однажды мне это удалось, хотя и ненадолго. Когда я был в Виареджо; правда, там вырвалось наружу куда больше страхов, чем раньше, и они одолели меня. И было слишком много моря, никогда не умолкавшего, заливавшего меня шумом своих весенних волн. Но все же там это пришло. Там возникли молитвы, книга молитв[154]. И мне это необходимо сказать именно тебе, Лу, ведь в твоих руках покоятся мои первые молитвы, о которых я так часто думал и так часто находил в них поддержку из далека. Потому, что они так полнозвучны, и потому, что им так покойно у тебя (и потому, что о них никто, кроме тебя и меня, не знает), — потому я мог найти в них опору. И мне хотелось бы иметь право приехать и приложить другие молитвы, которые возникли с тех пор, к тем, к твоим, в твои руки, в твой тихий дом.
Ты пойми, я чужестранец и бедняк. И я пройду; но в твоих руках должно остаться все, что однажды могло бы стать моей родиной, если бы я был сильнее.
PайнеpЛу, видела ли ты мои книги: ту, что о Ворпсведе, и другую, о творчестве Родена? Хочешь их перелистать? А у тебя вышла новая книга? Могу я ее прочесть?
Перевод И. РожанскогоПримечания
1
Улица Тулье (франц.) — в центре Парижа, на которой поселился Рильке в 1902 году. (Здесь и далее — прим. перев.)
2
родильный дом (франц.).
3
улица Сен-Жак (франц.), находится в Латинском квартале.
4
Букв. «долина милосердия» (франц.) — монастырь и военный госпиталь.
5
Ночной приют, ночлежка (франц.).
6
Да замолчи ты, я не хочу больше (франц.).
7
улицы Нотр-Дам-де-Шан (франц.) — в центре, неподалеку от Люксембургского сада.
8
Букв. «приют бога» (франц.) — парижская больница, построена в VII веке.
9
улицы Мучеников (франц.).
10
Сите — старинный район Парижа.
11
Хлодвиг (ок. 466–511) — основатель франкского королевства.
12
Вот ваша смерть, сударь (франц.).
13
Новом мосту (франц.) — мост через Сену, в центре Парижа.
14
Витторе Карпаччо (ок. 1455 — ок. 1525) — венецианский художник.
15
Фридрих IV — датский король (1699–1730).
16
Роскилле — собор XIII века, где находится усыпальница членов датской королевской фамилии.
17
бульварах (франц.).
18
бульваре Сен-Мишель (франц.) — в Париже.
19
улице Расина (франц.) — в Париже.
20
Имеется в виду французский поэт Франсис Жамм (1868–1938), большую часть жизни проведший в своих родных Пиренеях.
21
улице Сены — в Париже.
22
Цветная капуста (франц.).
23
кафе (франц.).
24
Букв. «воробьиные головы» (франц.). Каменный уголь в виде мелких катышков.
25
Отрывок из «Стихотворений в прозе» Бодлера: «Наскуча всем, наскуча самим собой, я желал бы вновь обрести себя, вновь гордиться собой в тиши одиноких ночей. Души любимых мною, души воспетых мною, укрепите меня, даруйте силы, отдалите от меня ложь и едкий чад земли; а ты, о Господи Боже мой! Сподоби меня написать несколько счастливых стихов, которые бы мне доказали, что я не самый последний из людей, что я не хуже тех, кого презираю».
26
Библия. Книга Иова. 30:8-31.
27
Сальпетриер — клиника в Париже.
28
пожалуйста (франц.).
29
Смейтесь! (франц.)
30
Смейтесь. Смейтесь, смейтесь же (франц.).
31
Скажите нам слово: вперед (франц.).
32
Впе-ред (франц.).
33
Ничего не слышно. Еще раз… (франц.).
34
Набросок письма (примечание Рильке.).
35
Цикл росписей в Пантеоне на тему жития св. Женевьевы, которая, по преданию, спасла Париж от нашествия гуннов; выполнен французским художником Пюви де Шаванном (1824–1898).
36
«Падаль» (франц.) — одно из программных стихотворений Бодлера из сборника «Цветы зла». Написано в 1857 г.
37
«Легенда о святом Юлиане Странноприимце» Флобера (1876 г.) написана по мотивам притчи о человеке, который лег в постель к прокаженному во искупление смертного греха.
38
Литейщик (франц.).
39
