Эрих Ремарк - Жизнь взаймы
«Уехал», она знала, что понимают под этим словом там, в горах. Так говорили, когда кто-то умирал. Да и куда мог уехать Борис? Экономки его уже тоже не было.
Некоторое время Лилиан сидела неподвижно. А потом встала и спустилась вниз. Она оплатила счет и положила билет в сумочку.
— Пошлите мои вещи на вокзал, — сказала она.
— Уже? — спросил портье с удивлением. — Но ведь до поезда два часа. Еще слишком рано.
— Нет, — сказала Лилиан, — вовсе не рано.
Лилиан сидела на скамейке перед маленьким вокзалом. Смеркалось, кое-где уже загорелись первые огни; в это время дня голое здание вокзала казалось особенно печальным. Загорелые туристы, галдя, прошли мимо Лилиан к поезду на Марсель. Потом к ней подсел американец и произнес целый монолог о красотах Висконсина и о том прискорбном факте, что в Европе невозможно достать прилично зажаренного мяса; бифштексы по-гамбургски и то здесь не умеют делать, даже венские сосиски вкуснее всего в Висконсине.
В голове у нее не было ни одной мысли; она находилась в состоянии полной прострации и сама не знала, чем это вызвано: скорбью, опустошенностью или смирением.
Лилиан увидела собаку, но не узнала ее. Собака огибала площадь, время от времени обнюхивая то одну, то другую женщину, а потом вдруг остановилась и стремглав кинулась к Лилиан. Американец вскочил.
— Бешеная собака! — заорал он. — Полиция! Пристрелите ее!
Пробежав мимо него, овчарка бросилась к Лилиан. Она прыгнула к ней на грудь и чуть не сбросила ее со скамейки. Она лизала ей руки и норовила лизнуть в лицо. Она так визжала, выла и лаяла, что вокруг Лилиан собрались любопытные.
— Вольф, — растерянно сказала Лилиан. — Как ты сюда попал? Тебя продали?
Собака отскочила от Лилиан и кинулась в толпу, которая сразу же расступилась перед ней. Овчарка подбежала к какому-то человеку, который очень быстро шел по направлению к вокзалу, а потом опять вернулась к Лилиан.
Лилиан встала.
— Борис! — сказала она. — Это ты?
— Вольф тебя нашел, — сказал Волков. — Портье в отеле сообщил мне, что ты уже на вокзале. Еще немного, и мы бы тебя упустили. Не знаю, где бы я тебя потом разыскивал.
— Ты жив, — прошептала Лилиан. — Я звонила тебе. Мне ответили, что ты уехал. Я думала…
— Это была фрау Блисс, моя новая экономка. Фрау Эшер еще раз вышла замуж. — Волков посмотрел на Лилиан. — Я прочел в газетах о том, что случилось; поэтому я и приехал. Я не знал, в каком отеле ты живешь. Но в конце концов все же разыскал тебя. Я не знал также, хочешь ли ты меня видеть.
— И я не знала, хочешь ли ты, — пробормотала Лилиан. — Но главное — ты жив! — повторила она еще раз.
— И я думал так же. Главное — что ты жива! По сравнению с этим все остальное не имеет значения.
— Не имеет значения, — прошептала Лилиан.
— Когда отходит твой поезд?
— Через час. Пусть уходит. Теперь это безразлично.
— Куда ты собралась ехать?
— Сама не знаю. В Цюрих. Это безразлично, Борис.
Волков оглянулся.
— Тогда давай уйдем отсюда. За твоим багажом мы можем послать позже. Переезжай в другой отель. В Антибе я оставил за собой номер. В отеле «Дю Кан». Я жил там когда-то давно. Ты можешь занять этот номер. Хозяин отеля — мой друг; он даст мне другой. Ну как, отослать туда твой багаж?
Лилиан покачала головой.
— Пусть останется здесь, — сказала она, внезапно приняв решение. — Поезд отходит через час. Уедем. Я не хочу здесь оставаться. А тебе надо обратно.
— Мне не надо обратно, — сказал Волков.
Лилиан взглянула на него.
— Тебе не надо… Ты выздоровел?
— Нет. Но мне не надо обратно. Я могу поехать, куда ты захочешь, Лилиан. И насколько ты захочешь. В любое место.
— Ты?
— Да, я.
— Но…
— Я тебя тогда понимал, — сказал Волков. — О боже, как я понимал, что ты рвешься уехать.
— Почему же ты не уехал со мной?
Волков молчал. Он не хотел напоминать ей, что она тогда говорила.
— А ты поехала бы со мной? — спросил он наконец.
— Нет, Борис. Ты прав. В то время — нет.
— Ты не хотела брать с собой болезнь. Ты хотела убежать от нее.
— Я уже не помню, что было тогда. Может, и так. С тех пор много воды утекло.
— Ты действительно хочешь уехать сегодня?
— Да.
— У тебя спальное место?
— Да, Борис.
— Тебе надо что-нибудь поесть. Это сразу видно. Пойдем в кафе напротив. А я посмотрю, можно ли достать еще один билет.
Они перешли на другую сторону улицы. Волков заказал ей яйца, ветчину и кофе.
— Я пойду опять на вокзал, — сказал он. — А ты сиди здесь. Не убегай.
— Больше я не убегу. Почему об этом думает каждый?
Борис улыбнулся.
— Не так уж плохо, если об этом думают, душка. Значит, хотят, чтобы ты осталась.
Лилиан посмотрела на него. Губы у нее дрожали.
— Не говори так, а то я заплачу.
Волков все еще стоял у столика.
— Ты измучена, вот и все. Поешь. Я почти уверен, что у тебя с утра не было ни крошки во рту.
Лилиан подняла голову.
— Неужели я так плохо выгляжу? — спросила она.
— Нет, душка. Но даже если бы ты выглядела усталой, стоит тебе поспать несколько часов — и все пройдет. Разве ты забыла?
— Да, — сказала Лилиан. — Я многое забыла. Но есть вещи, которые я не забыла.
Она начала есть, но вдруг перестала и вынула зеркальце. Она внимательно разглядывала свое лицо, синие тени под глазами. Что ей сказал врач в Ницце? Еще до того, как настанет лето, а то и раньше… если она будет вести такой же образ жизни. Лето. Здесь уже было лето, но в горах оно наступало поздно. Она еще раз посмотрела на свое лицо, а потом вынула пудреницу и губную помаду.
Волков вернулся в кафе.
— Я взял билет. На этот поезд еще были билеты.
— Ты достал себе спальное место?
— Пока нет. Может быть, в пути что-нибудь освободится, так часто бывает. Впрочем, это и не нужно; всю дорогу сюда я спал.
Волков погладил собаку, которая осталась сидеть рядом с Лилиан.
— Тебя, Вольф, придется пока что сдать в багажный вагон; но мы тебя оттуда скоро выкрадем.
— В мое купе.
Борис кивнул.
— Во Франции проводники покладистые. В Цюрихе мы решим, что тебе делать дальше.
— Я хочу обратно.
— Обратно? Куда? — осторожно спросил Волков.
Лилиан молчала.
— Я была на пути к возвращению, — сказала она наконец. — Хочешь верь, хочешь не верь.
— Почему бы мне не верить?
— А почему ты должен верить?
— Когда-то я поступил почти так же, душка. Много лет назад. А потом тоже вернулся.
— Почему?
Он посмотрел на нее.
— Место, где ты живешь, не имеет ничего общего с самой жизнью, — сказал он медленно. — Я понял, что нет такого места, которое было бы настолько хорошим, чтобы ради него стоило бросаться жизнью. И таких людей, ради которых это стоило бы делать, тоже почти нет. До самых простых истин доходишь иногда окольными путями.
Лилиан раскрошила на тарелке кусочек хлеба.
— Но когда тебе об этом говорят, все равно не помогает. Правда?
— Да, не помогает. Надо это пережить самому. А то все время будет казаться, что ты упустил самое важное.
Волков подозвал официанта и заказал себе кофе и сигареты.
— Ты уже знаешь, куда поедешь из Цюриха?
— В какой-нибудь санаторий. Ведь в «Монтане» меня наверняка не примут.
— Да нет, примут. Но ты уверена, что хочешь обратно? Ты сейчас очень измучена и нуждаешься в отдыхе. Ты еще можешь передумать.
— Я хочу обратно.
— Почему?
— На это есть много причин. Я помню сейчас не все.
— Если ты захочешь остаться здесь, внизу, тебе не придется быть одной. Я могу тоже остаться.
Лилиан взглянула на него.
— Несмотря на то, что нет людей, которые были бы настолько хороши, чтобы ради них бросаться жизнью?
— Я сказал «почти нет», душка.
Лилиан покачала головой.
— Нет, Борис. С меня хватит. Не знаю, как ты. Ведь ты так долго не был здесь.
Волков улыбнулся.
— Все это мне уже известно…
Лилиан кивнула.
— Я слышала. Да и мне теперь тоже известно, Борис…
* * *Из Цюриха Волков позвонил в санаторий.
— Она еще жива? — спросил Далай-Лама ворчливо. — Ну, хорошо. Пусть явится, я не возражаю.
Лилиан пробыла еще неделю в Цюрихе. Она помногу лежала в постели. Она вдруг почувствовала себя очень усталой. Температура повышалась каждый вечер. Волков поговорил с врачом, которого он вызвал к ней.
— Чудо, что она вообще еще жива, — сказал профессор. — Ей надо сейчас же лечь в больницу. Оставьте ее здесь.
— Она не хочет здесь оставаться. Она хочет обратно.
Врач пожал плечами.
— Дело ваше. Тогда возьмите санитарную машину.
Волков обещал последовать его совету. Но он знал, что не возьмет санитарную машину. Не так уж он почитал жизнь, чтобы забыть, что слишком большая заботливость, так же как и недостаток заботы, убивает больного. Опаснее было обращаться с Лилиан как с умирающей, чем рискнуть и повезти ее в обыкновенной машине. Кроме того, он знал, что она никогда не согласится на больничную карету.
