Джон Голсуорси - Серебряная ложка
— Если бы кто-нибудь из моих друзей получил оскорбительное для меня письмо — не сомневаюсь, они сообщили бы мне.
— Даже если бы ваш друг знал мотивы, которые привели к написанию письма, и был не только вашим другом, но и другом того, кто письмо написал?
— Да.
— А не объясняется ли ваш поступок тем, что слишком уж было заманчиво раздуть эту маленькую ссору? Не проще ли было бы разорвать письмо и никому ничего не говорить? Ведь ваше мнение о мисс Феррар измениться не могло, вы слишком хорошо ее знаете, не правда ли?
— Да-а.
— Прекрасно. Вы — друг ответчицы и истицы. Неужели вы не знали, что выражения, встречающиеся в письме, можно объяснить сплином и во всяком случае не следует придавать им значения?
— Ну нет!
— Как? Вы приняли их всерьез? Иными словами, вы нашли, что они справедливы?
— Конечно нет.
— Могли бы они повредить мисс Феррар, если бы в них не было ни намека на правду?
— Думаю, что да.
— Но на вас, на ее друга, они повлиять не могли?
— Не могли.
— Они повлияли на тех, кто о них и не узнал бы, если бы вы не оповестили. В сущности, сударыня, вы наслаждались всей этой историей, не так ли?
— Наслаждалась? Нет.
— Вы считали своим долгом огласить это письмо? А разве не радостно исполнять свой долг?
Сомс удержался от улыбки.
Фоскиссон сел. Булфри встал.
— Очевидно, вы, миссис Ппинррин, подобно многим людям, менее счастливым, чем мой ученый друг, сознавали, что иногда бывает тягостно исполнять свой долг?
— Да.
— Благодарю вас. Миссис Эдуард Молтиз.
Пока допрашивали свидетельницу, молодую толстенькую брюнетку, Сомс пытался угадать, Флёр или «рыжая кошка» больше понравилась тем четверым из присяжных, которые, могли оказаться неравнодушны к красоте. Он так и не пришел ни к какому выводу, когда поднялся сэр Джемс Фоскиссон.
— Скажите, пожалуйста, миссис Молтиз, какие выражения в письмах вы считаете наиболее обидными?
— Слово «предательница» в моем письме и «змея» в письме к миссис Ппинррин.
— Они более оскорбительны, чем другие?
— Да.
— Теперь я обращаюсь к вам за помощью, сударыня. Быть может, круг ваших знакомых несколько несходен с тем, в каком вращается истица?
— Да, пожалуй.
— Но они, так сказать, пересекаются?
— Да.
— Скажите, в каком кругу — в вашем или истицы — выражение «она не имеет представления о нравственности» считается более порочащим?
— Затрудняюсь ответить.
— Мне только хотелось знать ваше мнение. Как вы думаете, ваши знакомые столь же ультрасовременны, как и знакомые мисс Феррар?
— Пожалуй, нет.
— Всем известно, не правда ли, что люди ее круга свободны от всяких предрассудков и не признают условностей?
— Кажется, да.
— И все-таки ваши знакомые в достаточной мере современны, не «мещане»?
— Что такое, сэр Джемс?
— «Мещане», милорд, — очень распространенное выражение.
— Что оно означает?
— Старомодный, ретроград — вот что оно означает, милорд.
— Понимаю. Свидетельница, он спрашивает, не «мещанка» ли вы?
— Нет, милорд, надеюсь — нет.
— Вы надеетесь, что нет. Продолжайте, сэр Джемс.
— Не будучи мещанкой, вы, пожалуй, не взволновались бы, если бы вам кто-нибудь сказал: «Моя милая, вы не имеете представления о нравственности».
— Нет, не взволновалась бы, если бы это было сказано таким любезным тоном.
— Послушайте, миссис Молтиз, может ли это выражение, каким бы тоном оно ни было сказано, опорочить вас или ваших друзей?
— Да.
— Могу ли я вывести отсюда заключение, что люди вашего круга имеют то же представление о нравственности, что и… ну, скажем, милорд?
— Как может свидетельница ответить на такой вопрос, сэр Джемс?
— Скажем иначе: бывают ли люди вашего круга шокированы, когда их друзья разводятся или уезжают вдвоем на недельку, скажем, в Париж или в какое-нибудь другое местечко?
— Шокированы? Разве поступок, которого ты сам не сделаешь, непременно должен шокировать?
— Значит, вы не бываете шокированы?
— Не знаю, что может меня шокировать.
— Это было бы старомодно, не так ли?
— Пожалуй.
— Но скажите мне, если таковы взгляды людей вашего круга, — а ведь помните, вы сказали, что он не столь современен, как круг истицы, — то может ли быть, что слова «она не имеет представления о нравственности» причинили какой-либо вред истице?
— Люди нашего круга — это еще не весь мир.
— Конечно. Я даже полагаю, что это очень небольшая часть мира. Но разве вы или истица считаетесь…
— Как ей знать, сэр Джемс, с чем считается истица?
— Разве вы лично считаетесь с тем, что думают люди, стоящие вне вашего круга?
Сомс одобрительно кивнул. Этот свое дело знает! Он взглянул на Флёр и заметил, что она смотрит на свидетельницу и слегка улыбается.
— Я лично не обращаю особого внимания даже на мнение людей моего круга.
— У вас характер более независимый, чем у истицы?
— Думаю, что не менее.
— Ее независимый характер всем известен?
— Да.
— Благодарю вас, миссис Молтиз.
Фоскиссон сел. Булфри встал.
— Я вызываю истицу, милорд.
Сомс приготовился.
VI
ПОКАЗАНИЯ
Марджори Феррар, довольно спокойная и только слегка накрашенная, подошла к перилам. На следующий день газеты упомянут о том, что на ней была черная шляпа и черный костюм, отделанный мехом шиншилла. Она поцеловала воздух около библии, перевела дыхание и повернулась к мистеру Булфри.
В течение последних пяти дней она негодовала, замечая, что этот процесс совершенно лишил ее воли. Она сама его затеяла, а теперь инициатива от нее ушла. Она открыла старую истину, что если уж машина ссоры завертелась, то недостаточно нажать кнопку, чтобы остановить ее. Если ничего не выйдет — поделом Алеку и адвокатам!
Ровный голос мистера Булфри успокоил ее. Вопросы были знакомые, к ней возвращалась уверенность в себе, ее голос звучал четко, приятно. Она держалась свободно, чувствуя, что ее показания интересуют судью, присяжных, публику, Если б только не сидела здесь эта «выскочка» с каменным лицом! Когда наконец мистер Булфри сел, а сэр Джемс Фоскиссон встал, она едва не поддалась желанию напудрить нос. Однако она поборола это желание и сжала руками перила; впервые за это утро холодок пробежав у нее по спине. И что за манера — почему он на нее не смотрит?
— Вам когда-нибудь приходилось судиться, мисс Феррар?
— Нет.
— Вполне ли вы уясняете себе значение присяги?
— Вполне.
— Вы сообщили моему другу, мистеру Булфри, что не питали никакой вражды к миссис Монт. Будьте любезны взглянуть на эту заметку в «Ивнинг Сан» от третьего октября. Это вы писали?
Марджори Феррар почувствовала себя так, словно из оранжереи выскочила на мороз. Так, значит, им все известно?
— Да, я.
— Она заканчивается так: «Предприимчивая молодая леди пользуется случаем создать свой „салон“, спекулируя на любопытстве, порождаемом политическим авантюризмом». Вы имели в виду миссис Монт?
— Да.
— Не очень-то хорошо отзываться в таком тоне о друге, а?
— Не вижу ничего плохого.
— Иными словами, вы бы остались довольны, если бы это было сказано о вас?
— Будь я на ее месте, я бы этого ждала.
— Вы уклоняетесь от ответа. А вашему отцу приятно было бы прочесть такую заметку о вас?
— Мой отец не стал бы читать этого отдела.
— Значит, вы удивляетесь, что отец миссис Монт прочел? И вы часто помещаете такие незлобивые заметки о ваших друзьях?
— Не часто.
— Так, время от времени? И после этого они остаются вашими друзьями?
— Вращаясь в свете, трудно сказать, кто вам друг, а кто нет.
— Вполне с вами согласен, мисс Феррар. Отвечая на вопросы мистера Булфри, вы признали, что, находясь в гостях у миссис Монт, вы сделали два-три критических замечания — я цитирую ваши слова — по адресу хозяйки дома. Вы часто, бывая в гостях, презрительно отзываетесь о хозяйке дома?
— Нет, и во всяком случае я не думала, что кто-нибудь подслушивает.
— Понимаю: пока не попался, все обстоит благополучно, не так ли? Скажите, в октябре прошлого года, будучи в гостях у миссис Монт, вы в разговоре с мистером Филипом Куинси не назвали хозяйку дома «выскочкой»?
— Не помню, вряд ли.
— А вы подумайте. Вы слышали показания миссис Ппинррин и миссис Молтиз. Миссис Молтиз, если вы помните, сказала, что мистер Форсайт — отец миссис Монт — обратился к вам с такими словами: «Вы назвали мою дочь выскочкой, находясь у нее в гостях. Будьте добры удалиться; вы — предательница». Так было дело?
— Вероятно.
— Вы полагаете, что он выдумал слово «выскочка»?
— Я полагаю, что он ошибся.
— Не очень красивое слово — «выскочка», не правда ли? Но если вы этого не говорили, то почему он назвал вас предательницей?
